Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Стейнбек Джон Эрнст - Страница 2

Зарегистрировав право на землю, Джозеф Уэйн безотлагательно отправился на свой участок. Под широкополой шляпой возбужденно сияли голубые глаза; ноздри жадно вдыхали ароматы долины. Всадник был одет в новые джинсы с медными заклепками на поясе, голубую рубашку и жилет со множеством карманов. На новых сапогах с высокими каблуками сверкали серебристые шпоры. По дороге ему встретился старый мексиканец, который устало брел обратно в городок. Когда Джозеф подъехал ближе, загорелое морщинистое лицо вспыхнуло радостью. Незнакомец снял шляпу и отошел в сторону.

– Где-то праздник? – спросил он вежливо.

Джозеф рассмеялся.

– Получил в долине сто шестьдесят акров земли. Собираюсь здесь жить.

Глаза прохожего замерли на притаившемся под ногой Джозефа зачехленном ружье.

– Если увидите оленя, сеньор, и убьете, вспомните о Старике Хуане.

Джозеф поехал дальше, однако отозвался через плечо:

– Как только построю дом, непременно устрою праздник и приглашу тебя, Старик Хуан.

– Мой зять играет на гитаре, сеньор.

– Значит, он тоже придет, Старик Хуан.

Шурша копытами по сухим дубовым листьям, задевая железными подковами торчащие из земли камни, лошадь энергично пошла дальше. Дорога вела вдоль берега реки, по длинной лесной полосе. Под пологом деревьев Джозеф пережил робость и волнение, словно юноша перед свиданием с опытной и прекрасной женщиной. Лес заворожил и ошеломил. В переплетении веток и побегов, в прорезанном рекой среди деревьев длинном зеленом углублении, в блестящем подлеске присутствовала странная женственность. Бесконечные зеленые залы, коридоры и альковы таили смыслы столь же неясные и многообещающие, как символы некой древней религии. Джозеф вздрогнул и прикрыл глаза. «Может быть, я заболел, – подумал он. – Открыв глаза, пойму, что все это – лихорадка и бред». Чем дольше он ехал, тем больше боялся, что окружающая красота окажется горячечным сновидением и сменится сухим пыльным утром. Зацепившись за ветку толокнянки, с головы слетела шляпа. Джозеф спешился, чтобы ее поднять, а когда наклонился, бережно прикоснулся ладонью к земле. Хотелось поскорее сбросить странное ощущение нереальности. Он взглянул на верхушки деревьев, где в солнечных лучах трепетали листья и хрипло пел ветер. Снова сел верхом и понял, что никогда не утратит страстной любви к земле. Скрип седла, тихий звон шпор, скрежет лошадиного языка по мундштуку сливались в прекрасную, вторившую живой пульсации мелодию. Джозеф чувствовал себя так, словно очнулся от долгого забытья и внезапно обрел чувства; словно только что проснулся после беспробудного сна. В глубине сознания таилась мысль о собственной неверности. Прошлое, родной дом и все события детства утонули в туманной мгле; он понял, что должен найти способ сохранить воспоминания. Если не сопротивляться, новая земля захватит и поглотит целиком, без остатка. Чтобы что-то противопоставить силе природы, Джозеф начал думать об отце: о его спокойствии и умиротворении, о силе и бесконечной правоте. Постепенно различия исчезли; стало ясно, что никакого конфликта нет, что отец и эта земля – единое целое. Джозеф испугался.

– Отец умер, – прошептал он. – Должно быть, мой отец умер.

Лошадь вышла из прибрежного леса и зашагала по гладкой извилистой тропе, очертаниями напоминавшей след питона. Тропу эту протоптали копыта и мягкие лапы одиноких пугливых зверей, которые ходили по ней, словно радуясь даже призрачной компании. Бесконечные истории сменяли друг друга на каждом шагу. Вот тропинка почтительно огибала большой раскидистый дуб, где когда-то давным-давно пума поймала добычу и пометила место, чтобы преградить путь соперникам. А вот обходила стороной гладкий камень, где гремучая змея любила согревать свою холодную кровь. Не пропуская ни единого предупреждения, лошадь мудро выбирала середину дороги.

Неожиданно тропа привела на просторный луг, в центре которого, подобно зеленому острову посреди светлого озера, высилась дубовая роща. Подъезжая к деревьям, Джозеф услышал отчаянный предсмертный визг. Он обогнул рощу и увидел огромного кабана с загнутыми клыками, желтыми глазами и потрепанной рыжей гривой. Зверь жадно пожирал еще живого поросенка. Дикая свинья и пятеро уцелевших поросят в ужасе убегали прочь. Едва почуяв посторонний запах, вепрь на миг замер, однако лишь фыркнул, вернулся к визжащей жертве и продолжил трапезу. Джозеф натянул поводья. Лицо исказилось гневом; глаза побледнели, став почти белыми.

– Черт подери! – громко воскликнул он. – Ешь других тварей, а не собственных детей!

Он выхватил из чехла ружье и прицелился между желтых глаз. Однако в следующий миг напряженный палец ослаб, так и не нажав на курок, и ствол опустился. Джозеф коротко рассмеялся.

– Слишком много на себя беру, – проговорил он вслух. – Этот кабан уже произвел на свет полсотни поросят и произведет еще столько же.

И поехал своей дорогой, оставив зверя в покое.

Тропа повела вдоль длинного узкого холма, надежно защищенного кустарником: ежевика, толокнянка и дуб заостренный переплелись так плотно, что даже кроликам пришлось прогрызать в зарослях тоннели. Дорога поднялась на гребень и привела к полосе разнообразных дубов: здесь росли дуб американский, дуб виргинский и дуб белый. Среди ветвей возник крошечный белый клочок тумана и тут же легко взлетел над верхушками деревьев. Вскоре за ним последовал другой прозрачный лоскут, а потом еще и еще один. Становясь все больше и больше, они парили подобно частично материализованному привидению, пока не наткнулись на поток теплого воздуха и, став маленькими облачками, не поднялись в небо. По всей долине рождались и уносились ввысь хрупкие крошечные облачка. Наверное, точно так же из спящего города улетают души умерших. Казалось, они исчезали в голубом просторе, однако солнце отдавало им часть своего тепла. Лошадь подняла голову и принюхалась. На вершине холмистой гряды возвышались огромные земляничные деревья. С суеверным страхом Джозеф заметил, насколько эти странные создания напоминают человеческие мускулы: длинные красные сучья торчат, как освежеванная плоть, и извиваются, как тела на дыбе. Проезжая мимо, Джозеф прикоснулся к одной из веток: кора оказалась холодной, гладкой и жесткой. Однако на концах ужасных побегов росли блестящие ярко-зеленые листья. Земляничное дерево – жестокое и страшное растение. В огне оно кричит от боли.

Джозеф поднялся на вершину и посмотрел вниз – на простор своих новых владений, где от легкого ветерка перекатывались серебристые волны дикого овса, где в прозрачном вечернем свете синели островки люпинов, где маки на соседних холмах напоминали яркие солнечные лучи. Он остановился, чтобы впитать красоту обширных лугов, в которых царственно возвышались группы виргинских дубов, правя миром. Следуя собственному причудливому замыслу, по долине капризно струилась прикрытая деревьями река. Впереди, на расстоянии двух миль, возле огромного старинного дуба белело крошечное пятнышко: палатка, которую Джозеф поставил и тут же покинул, чтобы зарегистрировать право на землю. Сейчас он долго сидел неподвижно, любуясь долиной и чувствуя, как тело заливает горячая волна любви.

– Все это мое, – тихо, просто проговорил он. Глаза наполнились слезами, а сознание с трудом приняло удивительную новость. Он до жалости, до боли любил траву и цветы; деревья были его детьми; сама земля была его ребенком. На миг он воспарил и взглянул с высоты. – Это моя земля, – повторил уверенно, – и я должен о ней заботиться.

В небе собирались облака; целый легион спешил на восток, чтобы присоединиться к уже выстроившейся на холмистой линии армии. Из-за западных гор наступали скудные серые океанские тучи. Ветер налетел внезапно и вздохнул в ветвях деревьев. Лошадь легко пошла по спускающейся к реке тропинке, то и дело поднимая голову и принюхиваясь к свежему сладкому аромату подступающего дождя. Облачная кавалерия промчалась, и теперь на смену ей под ропот грома с океана медленно подступала огромная черная фаланга. Джозеф вздрогнул от радости, предвкушая разгул стихии. Что-то взволнованно бормоча встречным камням, река спешила по своим делам. И вот начался дождь: тяжелые капли лениво зашлепали по листьям. Гром прокатился по небу, как обоз с боеприпасами. Постепенно капли становились мельче и чаще, наполняя воздух и с шумом пробиваясь сквозь деревья. Уже спустя минуту одежда Джозефа промокла насквозь, а шкура лошади заблестела. Форель в реке заметалась, ловя утонувших насекомых, а стволы деревьев потемнели от влаги.