Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Кнаусгор Карл Уве - Страница 1

Karl Ove Knausgård

MIN KAMP. FEMTE BOK

Copyright © 2010, Karl Ove Knausgård

All rights reserved

Published by arrangement with The Wylie Agency

Russian Edition Copyright © Sindbad Publishers Ltd., 2023

Фото на обложке © Sam Barker

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Корпус Права»

© Издание на русском языке, перевод на русский язык. Издательство «Синдбад», 2023.

Четырнадцать лет, которые я прожил в Бергене, с 1988-го по 2002-й, давно миновали, от них не найти и следа, разве что обрывки воспоминаний разных людей, отдельные проблески у одного, у другого и, разумеется, все то, что сохранилось с тех времен в моей собственной памяти. Однако этого удивительно мало. Единственное, что осталось у меня от тысяч дней, проведенных в маленьком, блестящем от дождя вестланнском городе с тесными улочками, – несколько событий и множество чувств. Я вел дневник, но сжег его. Я делал снимки, их осталось двенадцать, вон они небольшой кучкой свалены на полу у стола вместе с письмами, которые я получил за то время. Я просмотрел их, пробежался по строчкам, они всегда меня расстраивали – время было ужасное. Как мало я знал, как мало хотел, мне ничего не давалось. Но в каком настроении я туда ехал! Тем летом мы с Ларсом добрались автостопом до Флоренции и, пробыв там несколько дней, сели на поезд до Бриндизи. Стояла такая жарища, что, когда я высовывал голову в открытое окно, казалось, будто суешь ее в огонь. Ночь в Бриндизи, темное небо, белые дома, почти неправдоподобная жара, толпы людей в парках, повсюду подростки на мопедах, крики и шум. Мы встали в очередь к трапу большого корабля, следующего в Пирей, а рядом стояли такие же, как мы, почти все молодые и с рюкзаками. Сорок девять градусов на Родосе. День в Афинах, в таких суматошных местах я еще не бывал, и по-прежнему безумно жарко, а после на катере до Пароса и Антипароса, где мы целыми днями валялись на пляже и каждый вечер напивались. Как-то ночью мы познакомились с девчонками-норвежками, и, когда я отлучился в туалет, Ларс рассказал им, что я писатель и что осенью начну учиться в литературной академии. Когда я вернулся, они как раз об этом болтали. Ларс посмотрел на меня и заулыбался. Что он вообще себе позволяет? Что он врет по мелочам, я давно знал, но прямо вот так, в моем присутствии? Я ничего не сказал, однако решил в будущем держаться от него подальше. Мы вместе доехали до Афин, деньги у меня закончились, зато у Ларса оставалась еще целая куча, и он решил на следующий день улететь домой. Мы с ним сидели в ресторане, он ел курицу, подбородок у него блестел от жира, а я отхлебывал из стакана воду. Просить у него денег – последнее дело, разве что он сам предложит дать взаймы; только в этом случае я соглашусь. Однако он не предложил, и я так и остался голодным. Утром он отправился в аэропорт, а я сел на автобус, выехал из города, вышел посреди шоссе и принялся ловить попутку. Спустя несколько минут возле меня притормозила полицейская машина. По-английски полицейские ни слова не знали, и все же я понял, что «голосовать» тут запрещено, поэтому я вернулся на автобусе в центр и выложил последние деньги за билет до Вены, батон, большую бутылку колы и блок сигарет.

Я думал, поездка займет несколько часов, и поразился, поняв, что ехать придется почти двое суток. В купе вместе со мной ехал швед, мой ровесник, и две девушки на пару лет старше, из Англии. Где-то в Югославии до них дошло, что у меня нет ни денег, ни еды, и они поделились тем, что имели. За окном проплывали до боли прекрасные пейзажи. Долины и реки, фермы и деревушки, люди, чья одежда напоминала мне о девятнадцатом веке, и работа их, похоже, с тех времен не изменилась, – они возделывали землю, перевозили на лошадях сено, а орудиями их труда были косы и плуги. Некоторые вагоны были советскими, и вечером я прошелся по ним, очарованный незнакомыми буквами, незнакомыми запахами, незнакомой обстановкой, незнакомыми лицами. Когда мы приехали в Вену, одна из девушек, Мария, попросила мой адрес, она была симпатичная, и в обычной ситуации мне непременно захотелось бы приехать к ней в Норфолк, может, даже пожить с ней там, но в тот день, бродя по окраинам Вены, я об этом даже не подумал, меня не покидали мысли об Ингвиль – я встречал ее всего раз, на Пасху, однако потом мы начали переписываться, и воспоминания о ней отодвигали все остальное на задний план. До заправки у шоссе меня подбросила сухощавая блондинка лет тридцати, а там я поспрашивал дальнобойщиков, нельзя ли мне с кем-нибудь из них, и один – худой брюнет под пятьдесят с тяжелым пронзительным взглядом – кивнул, только предупредил, что сперва перекусит.

Стоя на улице в теплых сумерках, я курил и смотрел на фонари вдоль шоссе, делавшиеся с наступлением темноты все отчетливее и отчетливее, окутанные дорожным гулом, который время от времени прорезали хлопанье автомобильных дверец и голоса людей, шагающих по просторной парковке. Внутри посетители сидели поодиночке и ели молча, кроме разве что нескольких плотно набившихся за столики семей с детьми. Меня переполняло тихое ликование: именно это я больше всего на свете и любил – шоссе, заправка, кафе, обыденное и знакомое и тем не менее чужое, заполненное деталями, отличавшимися от тех, к которым я привык. Шофер вышел из кафе, кивнул мне, и я двинулся следом, залез в здоровенный грузовик, положил назад рюкзак и уселся поудобнее. Шофер завел машину, она зарычала и затряслась, фары загорелись, и мы покатили, сперва медленно, потом все быстрее, но все равно как-то грузно, пока не выехали на шоссе и не встроились в крайнюю правую полосу. Водитель наконец посмотрел на меня.

– Schweden?[1] – спросил он.

– Norwegen[2], – ответил я.

– Ah, Norwegen! – сказал он.

Я ехал с ним всю ночь и часть следующего дня. Мы перечислили друг дружке имена всех известных нам футболистов – он особенно обрадовался, услышав про Руне Брасета, – но так как он не знал ни слова по-английски, пришлось этим и ограничиться.

В Германию я приехал ужасно голодным, но без единой кроны в кармане, оставалось лишь курить, голосовать на дороге и надеяться на лучшее. Возле меня притормозил красный «гольф». Водитель, молодой парень, сказал, что его зовут Бьорн. Путь ему предстоял долгий, болтать с Бьорном было легко, а вечером он, добравшись до дома, пригласил меня к себе и угостил мюсли с молоком. Я дважды попросил добавки, после чего он показал мне фотографии из Норвегии и Швеции, куда они с братом в детстве ездили отдыхать. Он сказал, их отец без ума от Скандинавии, поэтому и имя ему дал такое – Бьорн. А брата зовут Тур, – он покачал головой. Бьорн подбросил меня до шоссе, я подарил ему три свои кассеты с Clash, он пожал мне руку, мы пожелали друг другу удачи, и я снова встал на обочине. Спустя три часа возле меня притормозил красный «Ситроен CV2», за рулем которого сидел лохматый и бородатый дядька. Он направлялся в Данию и согласился подвезти меня туда. Ко мне он отнесся заботливо, заинтересовался, когда я сказал, что кое-что пишу, и я решил, что он, наверное, профессор или типа того. В каком-то кафе он купил мне перекусить, потом я заснул, мы въехали в Данию, он снова накормил меня, а расстались мы уже в центре Дании, всего в нескольких часах от Хиртсхальса, то есть до дома оставалось всего чуть-чуть. Но на вот этом последнем отрезке все и застопорилось: на попутках удавалось проехать зараз лишь пару десятков километров, к одиннадцати вечера я добрался только до Лёккена и решил переночевать на пляже. Я зашагал по узкой дороге через невысокий лес по местами засыпанному песком асфальту, вскоре передо мной выросли песчаные дюны, и я побрел по ним, глядя на простирающееся впереди море, серое и блестящее в свете летней северной ночи. В нескольких сотнях метров показался кемпинг, а может, дачный поселок, откуда доносились голоса и гул двигателей.