Струнник (СИ) - Буторин Андрей Русланович - Страница 19

И только теперь Андрей увидел, что рядом со страшной фигурой лежит темный ящик с проводками, тянущимися к небольшой коробочке с кнопками и цифровым табло. На дисплее красным цветом мигали цифры: «00:40». «00:39», «00:38»… Что-то ужасно знакомое было в этом зловеще-кровавом мигании… «Да это же таймер!» — вслух заорал Андрей и со всех ног бросился подальше от смертельной посылки.

Легко разогнавшись при уменьшенной в три раза силе тяжести, он не сумел так же легко остановиться — инерция его массы оставалась прежней — и кубарем покатился под спасительные завалы камней возле береговой кручи. Через мгновение камни вздрогнули. На пару сантиметров подбросило кверху Андрея. Поднялась и стала быстро оседать бурая туча песка и пыли.

Очухавшись, Андрей вернулся к последнему пристанищу БИВа и увидел лишь глубокую воронку метра четыре в диаметре. Прах Брюханкова буквально развеяло по ветру. Враг Андрея не просто умер, его вообще не стало! Хуже было другое: вместе с собой в небытие он забрал весь запас кислорода и пищи, всю телеаппаратуру и, что самое страшное, приемник. Все это превратилось в мелкие куски металла и пластика, разбросанные по дну высохшей миллионы лет назад марсианской реки Ниргал.

Грушин с сотрудниками возглавляемой им группы мчался по горячим следам Брюханкова. Иван Владимирович еще пузырился на Марсе, когда Сергей Иванович вбежал в лабораторию Короткова. Он сразу увидел на полу кровавую лужу и алую дорожку, тянущуюся от нее к креслу. В нем полулежал человек, но это был не Брюханков. С пистолетами наготове, грамотно рассредоточившись, эфэсбэшники быстро прочесали помещение. БИВ исчез.

Мрачно сплюнув, Сергей Иванович подошел к не подающему признаков жизни окровавленному телу. Но приложив палец к сонной артерии, он ощутил едва ощутимое биение жизни. Видимо, от этого прикосновения мужчина пришел в себя и зашевелил губами.

— Где Брюханков? — спросил у него Грушин.

— На Марсе… — еле слышно прошептали посиневшие губы. Раненый вновь потерял сознание.

Только сейчас Грушин заметил, что стоявшая рядом установка, напоминающая аппарат для флюорографии, включена, а выходящая из нее конусообразная трубка направлена через раскрытое окно в вечернее небо.

Срочно доставленный в спецбольницу областного Управления ФСБ Юрий Петрович Коротков был прооперирован лучшим хирургом области Ненашевым. Возле дверей операционной, в три часа ночи его поджидал Грушин. Вопрошающий взгляд эфэсбэшника был понятнее слов.

— Две пули пробили легкое, одна прошла в сантиметре от сердца, — снимая перчатки и маску сказал уставший хирург. — К счастью, аорта не задета, но больной потерял много крови. Я думаю, что его жизнь вне опасности, хотя окончательные выводы делать еще рано.

— Когда я могу с ним поговорить? — почти выкрикнул Сергей Иванович.

— Вы что? — опешил Ненашев. — Какие могут быть разговоры? Неизвестно даже, когда он придет в сознание: может быть завтра, а может — через неделю.

— От того, насколько быстро я смогу поговорить с Коротковым, зависит жизнь еще одного человека! — воскликнул в отчаянье Грушин. — И этот человек — на Марсе! Только Коротков может его спасти.

— Вы имеете в виду Старицкого? — удивился хирург.

— Какой, к чертям, Старицкий! Там нет никакого Старицкого. На Марсе простой хороший парень, и он сейчас в большой беде.

— Хорошо, я сразу же сообщу вам, как только больной придет в себя.

— Сделайте все возможное, чтобы он пришел в сознание как можно быстрей, хотя бы на пять минут! Я буду ждать здесь.

— Но это в любом случае не будет очень скоро…

— Ничего, я подожду.

Коротков пришел в себя в шесть часов утра. Через минуту возле его кровати стоял Грушин.

— Юрий Петрович! Как спасти Камнерухова? — сразу же задал он главный вопрос.

Коротков еле слышно ответил:

— Кислород… Ему нужно отправить кислород.

— Как это сделать?

— В лаборатории установка… она уже настроена… в камеру с дверцей поставьте баллоны: голубые — с кислородом, серые — с водой, зеленые — с пищей… Они в подсобке лаборатории. Когда загорится зеленый индикатор на пульте управления… возле кресла, где я… поверните тумблер.

— А если не загорится?

— Будет мигать красный… Это значит… приемник на Марсе… выключен… тогда бесполезно…

— Я понял, все понял, — быстро ответил Сергей Иванович. — Но как мы узнаем, что он их получил?

— Никак… обратной связи нет. Хотя… Какое сегодня число?

— Седьмое августа, шесть часов утра.

— Ночью должна была состояться очередная трансляция с Марса… Узнайте… если передача была — он жив… Да, отправлять посылки нужно каждый час… с девяти вечера… до девяти утра… два баллона кислорода, один — воды, один — пищи… в девять утра — запас на ночь… десятикратный.

— А если отправить к нему людей?

— Нельзя… пока не уверены, что приемник там, на Марсе включен… Иначе… смерть.

— И последний вопрос, Юрий Петрович. Когда я спросил вас в лаборатории, где Брюханков, вы сказали, что он — на Марсе… Как это надо понимать?

— Он что-то делал там, в камере… Наверное, устанавливал бомбу… Он думал, что я уже мертв… а я успел… нажать…

Коротков явно начал слабеть, надо было уходить, но Грушину стало вдруг страшно от последнего сообщения Юрия Петровича.

— Но если у него была бомба, — проговорил он дрогнувшим голосом, — то она попала на Марс?

— Конечно… но я не знаю, успел ли он ее взвести…

Коротков закрыл глаза. Казалось, что он снова впал в беспамятство. Но вот его веки дрогнули, и он тихо, но уверенно сказал:

— Приведите ко мне Николаева Славу, из Института… Я ему все объясню, что делать дальше.

Андрей Камнерухов настойчиво шел назад, к «Северу». В этом была его последняя, еще теплившаяся в глубине души надежда на спасение. Теперь он понял, как может ему пригодиться сказочный подарок Короткова, подсказавшего о разомкнутом видеоразъеме и о том, что не надо взрывать антенный фидер. Станцию можно было оживить! Можно было сообщить о себе на Землю! И там был приемник.

Андрей шагал и шагал по все более расширяющемуся руслу, подбирая все оставленные им когда-то баллоны с кислородом, полные и полупустые. Он почти не делал привалов: посылки ему принимать было все равно нечем, а драгоценный кислород тратить на пустое сидение было не просто жалко — недопустимо.

Спать Андрей устроился только через пятнадцать часов почти безостановочной ходьбы, когда ноги уже отказывались сделать хотя бы один шаг. Тем более почти в кромешной ночной тьме ничего не было видно. По прикидкам Андрея, он прошел уже две трети пути и завтра должен быть у станции. Сон свалил Струнника сразу, и он не заметил, как стал усиливаться ветер, как скрылись за песчаной пеленой звезды.

Проснувшись, Андрей не сразу понял, что происходит — он не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Перед глазами была сплошная беспросветная темень. Казалось, что его погребли заживо. И это было недалеко от истины, песок засыпал Андрея почти на полметра. Дикий, первобытный ужас удесятерил силы, и Струнник смог наконец выбраться из обретенной было могилы.

Он с трудом дышал, почти задыхался, но глянув на индикатор уровня кислорода, понял, что это не одышка — в баллонах закончилась дыхательная смесь! Андрей начал яростно раскапывать песок возле камня, где он положил сумку. И только когда легкие стало нестерпимо жечь из-за отсутствия воздуха, а перед глазами замелькали зеленые круги, рука наткнулась на то, что он искал. Никакому кладу в мире он не смог бы обрадоваться больше! Почти теряя сознание, Андрей прицепил к скафандру баллон и долго не мог отдышаться. Полежав какое-то время, пока не прошло головокружение, Андрей, пошатываясь, встал. Поднял сумку и еще раз посмотрел на баллоны — один полный и два полупустых. Хватить их вместе с только что надетым должно было часов на шесть. Идти еще — часов десять-двенадцать, и впереди как минимум столько же «тайников» с баллонами. Это радовало.