Боюсь тебя любить (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна" - Страница 33

– Ясно.

Агата больше ничего не говорит, только смотрит, и этот взгляд меня раздражает.

– Чего? – взрываюсь.

– Сама все испортишь.

– Что именно?

– Ты еще недавно рыдала в туре, хотела домой. А теперь…

– Теперь я поняла, насколько была глупой. Мне такие перспективы светят, такие проекты…

– Деньги…

– Да, деньги. Что в этом плохого?

– Все прекрасно. У тебя телефон звонит.

Кошусь на экран. «Ванечка». Брать не собираюсь, пусть теперь он помучается.

От Агаты еду домой, правда, по пути звонит Ерохин и говорит, что мне не помешает посветить лицом. Сегодня как раз кинопоказ. Пройти по красной дорожке будет нелишним.

Забежав домой, беру парочку платьев и еду на макияж. Вечер проходит насыщенно. Я много улыбаюсь и разговариваю. В общем, вливаюсь в тусовку по самую макушечку.

…пару минут ковыряюсь ключом в замке и, о чудо, попадаю домой. Скидываю сапоги, там же, почти у самой двери, бросаю шубу. Щелкаю кнопку громкости на телефоне, чтобы подсветился дисплей. Время близится к утру. Пять часов.

Заворачиваю в кухню и зажигаю свет.

Поворачиваю голову чуть в сторону, подпрыгивая на месте.

Токман сидит за столом. Смотрит на меня очень пристально. Прожигает взглядом до самых костей.

– Привет, – взмахиваю рукой, поджав губы.

– Где ты была?

– Ездила развеяться…

– Развеяться? Я сорвался, вернулся раньше, приезжаю домой, а тебя нет. У Агаты, между прочим, тоже нет. Зато ты являешься домой под утро, в самом коротком платье из гардероба, и целый день не берешь трубки.

– Меня спонтанно пригласили на премьеру. А потом я поехала в клуб с парочкой знакомых.

– И конечно же, не видела, что я звоню.

– Видела, но ты мне тоже как-то про Карину не рассказал. Один-один.

– Про ко… – Токман сжимает пальцами переносицу. – Ты серьезно сейчас?

– А что мне думать? Я просыпаюсь, а она тут как у себя дома расхаживает.

– Не ты ли последний раз сокрушалась, что тебе тяжело и было бы классно найти помощницу?

– Да, классно найти тетеньку лет сорока пяти, а не восемнадцатилетнюю вертихвостку!

– Что ты несешь?

– То, что думаю!

– И в этом твоя проблема, Тата. Я спать.

Ванька обходит меня стороной и громко хлопает дверью в спальню.

Вот и поговорили.

Утром Ваня уходит на работу, пока я еще сплю.

Когда разлепляю глаза, долго лежу на спине и смотрю в потолок.

Внутри все скукоживается, я сжираю сама себя. Думаю, думаю и никак не могу остановиться. Вчерашний приход стал эпичным, но гадким.

Токман сорвался ради меня, вернулся раньше, а я… я повела себя как припадочная дура.

Всхлипываю и сворачиваюсь в клубочек. Не знаю, сколько точно я валяюсь в постели, но за окном снова начинает темнеть.

Ничего не хочется. Совсем.

Константин Евгеньевич звонит больше сотни раз, но трубку я не беру. Не хочу. Сил нет. Я вымотана морально, а еще раздавлена.

Чувство вины перед Ваней поглощает каждый закуток души.

Вздрагиваю, когда хлопает входная дверь, и трусливо прячусь под одеяло. Слышу шаги, как течет вода в ванной, как Ваня говорит с кем-то по телефону, и продолжаю отсиживаться в своем убежище.

В какой-то момент его шаги становятся ближе и Ваня сдирает с меня огромное одеяло. Резко тянет на себя, обнажая не просто тело, но и душу.

– И долго ты будешь здесь прятаться?

– Я не прячусь, – снова подтягиваю одеяло к самому подбородку, – я восстанавливаюсь после гастролей. Отсыпаюсь.

– Ну да, ну да.

Токман садится на край кровати, упираясь ладонью в матрац.

– Не смотри на меня так, Ваня.

– Как?

– Будто это я виновата во всех грехах.

– Ты воображаешь.

– Конечно. Я всегда воображаю... прости меня. Я веду себя как последняя дрянь и не знаю, как это контролировать. Понимаешь? Я не знаю... и так боюсь тебя потерять. Скажи, что я больная, покричи или не разговаривай со мной неделю. Слышишь? Только не уходи.

Не могу сдержаться. Слезы прорываются наружу, и я начинаю рыдать. Что мне делать? Как с этим жить? Как правильно?

Ваня касается моей спины. Притягивает к себе и обнимает, как маленькую девочку, успокаивает.

Он ухмыляется, а после как-то странно осматривает комнату. Чуть дольше задерживает взгляд на нашей фотографии.

– На самом деле мне нужно сказать тебе кое-что важное.

– Что?

– После Нового года я улетаю.

– Надолго?

– Не знаю, надолго ли…

– Куда?

Он словно пытается запомнить каждую деталь. Сидит неподвижно.

Меня начинает потряхивать. Я уже знаю ответ и то, что он не смотрит мне в глаза…

Тру щеки, пытаюсь успокоиться, но процесс уже запущен. Я взрываюсь, ору как ненормальная.

– В горячую точку? Скажи. Я знаю, скажи мне правду!

Ваня только кивает.

– Это самоубийство!

– Это моя работа.

– Работа? А твой Женька? Он тоже летит?

– У него ребенок скоро родится…

– Правда? А ты, видимо, хочешь лишить и меня, и себя этой радости.

– С чего это?

– Потому что тебя убьют.

– Тат…

– Что «Тат»? Боже, я замуж за тебя хотела. Я ребенка от тебя хотела… а ты...

– Все будет. Но мне необходим этот опыт для продвижения по слу…

– Опыт? Какой опыт? Могила и похоронный марш? – вскакиваю с кровати. – Я видеть тебя не хочу. Работу твою ненавижу. Слышишь? Убирайся, пошел вон! Воин. Кому нужна твоя преданность? Предатель. Ты меня бросаешь. Ненавижу тебя, ненавижу.

Я мучилась пол-утра. Не знала, куда себя деть, а он… вот так просто готов отказаться от всего, что у нас есть. Рискнуть жизнью. Рискнуть всем.

Ненавижу его. Боже, как я его ненавижу. И как сильно я его люблю…

Убегаю в ванную. Плачу. Нет, вою там в свои ладони, с какой-то долей мазохизма рассматривая свое красное лицо в зеркале.

Вздрагиваю, когда хлопает входная дверь. Едва остывшие слезы новым потоком прыскают из глаз, и я медленно оседаю на пол.

Он ушел. Теперь он еще и ушел.

Все дни до Нового года я нахожусь в шоковом состоянии. Только лежу на кровати и иногда пью воду из стоящей рядом бутылки.

Мы не созванивались ни разу. Никто не посмел сделать этот первый и такой обоюдно ожидаемый звонок.

Утром четвертого января меня приводит в чувство громкий голос Агаты. Она отпирает дверь своим ключом и вваливается в мою спальню без спроса.

Открывает шторы, впуская в комнату свет.

– Он сегодня улетает.

– И пусть, – бормочу в подушку, – пусть улетает. Он сделал свой выбор.

Боже, я настолько замкнулась в себе, что забыла – сегодня Ваня улетает!

– Что ты вообще городишь? Ему нужна твоя поддержка, а все, что ты можешь, это лежать и жалеть себя!

– Нет.

– Да, – Агата не повышает голос, но давит на меня одним взглядом. – Умойся, надень чистую одежду, и поехали.

– Я никуда не поеду. Ясно? Он сделал свой выбор.

– Дура! Какая же ты беспросветная дура.

Тетушка так громко хлопает дверью в спальне, что у меня начинает болеть голова. Виски сдавливает, а к горлу подступает тошнота.

Сползаю с кровати, быстро переодеваясь в спортивный костюм. Бегом миную лестничные пролеты, полностью игнорируя лифт. Во дворе трясущимися пальцами снимаю машину с сигнализации и срываюсь с места, вдавливая педаль в пол.

Он уезжает в шестнадцать ноль-ноль. Ровно до этой цифры я гипнотизирую часы в своей машине, стоя у подъезда Токмана.

Со слезами на глазах наблюдаю, как Ванька садится в подъехавшее авто, и скулю в собственные ладони.

Что я наделала? Снова!

Так и не смогла к нему подойти. Дура.

Барабаню по рулю, вымещая злость на ни в чем не виновной кожаной оплетке.

В моей голове все еще не укладывается весь этот ужас. Зачем? Зачем он это сделал? Такой глупый, ужасный шаг. Если его убьют? А я… я даже не соизволила попрощаться…

Тата.