Волчий интерес (СИ) - Зайцева Мария - Страница 6

И в другое время я бы этот вопрос как следует обдумал, но сейчас… Сейчас не могу.

Она подо мной лежит, дышит тяжело, грудь в разрезе грубой мужской рубашки белая-белая, тяжелая даже на вид. Хочется распахнуть и попробовать на вкус. Обязательно это сделаю.

И скоро.

— Я… Я… — она упирается опять ладонями мне в грудь, в голосе уже истерика… А мне это начинает надоедать.

Мне хочется качественно поиграть сегодня ночью, снять напряжение безумного дня, а не мучить силой истерично всхлипывающую женщину.

Потому я прибегаю к последнему аргументу, если уж это не поможет, тогда… Тогда пусть идет отсюда к своей наставнице, в свой монастырь или откуда она там взялась на мою голову. Я — не благородный рыцарь, чтоб просто так впрягаться в ярмо ради прекрасных глаз и туманных перспектив.

Перехватываю тонкие запястья ладонью, вытягиваю руки аристократочки, жестко припечатывая их над головой, и жадно приникаю губами к неистово бьющейся жилке на шее.

Она вытягивается стрункой подо мной, слабо ахает, замирая. А меня накрывает моментально ее запахом, свеже-сладким вкусом нежной, тонкой кожи, близкого тока крови под зубами, накрывает до темноты в глазах, до ломоты во всем теле, до боли в пальцах.

Понимаю, что с каждой секундой, проведенной с ней, все больше утрачивается вероятность остановиться, контроль над собой теряется, и совсем скоро я не буду способен отпустить ее. Даже если будет плакать и молить.

При одной только мысли об этом, зверь внутри скалится довольно и рычит. Ему нравится беззащитность добычи, он хочет поиграть… И я как никогда ранее близок к тому, чтоб выпустить его на волю…

Ни к чему хорошему это в прежние времена не приводило, и сейчас тоже не приведет…

Потому я делаю все, чтоб аристократочка не позволила зверю показать свое истинное нутро, то есть применяю весь многократно испытанный арсенал соблазнителя.

Женщины обычно всегда довольны тем, что я делаю с ними в постели. В свое время аристократки при дворе Анджеера научили грубого простолюдина использовать свою силу во благо, показали, что такое изысканные ласки, способные довести до вершин блаженства.

Я был хорошим учеником.

И еще не все свои навыки подрастерял с безотказными , развратными шлюхами нижнего города.

Очено скоро аристократочка начинает дрожать совсем не от страха, дышать прерывисто и невольно выгибаться мне навстречу. Я периодически отрываюсь от ласк, чтоб заглянуть в темные потерянные глаза, и в очередной раз приказать зверю притихнуть, настолько взгляд ее беспомощно-влекущий. Невероятно вкусная жертва мне попалась, не уверен, что смогу до утра насытиться.

Одежду снимаю с нее без малейшего сопротивления уже, не удерживаюсь, глажу маленькие аристократические ступни, развожу ноги, дергаю застежку штанов и тут же ловлю испуганный взгляд на своем пахе.

И это взгляд — идеальное доказательство невинности Лари, даже если до этого у меня и могли возникнуть сомнения, то сейчас они полностью испарились бы.

Потому что она в самом деле видит обнаженного мужчину впервые.

И пугается, инстинктивно сводя ноги и пытясь отползти от меня.

Но я не пускаю, дергаю ближе к себе, устраиваюсь между разведенных ног, не удержавшись, облизываю гладкие бедра с внутренней стороны, ноздрями втягиваю аромат возбуждения. Она реагирует на мои ласки, она мокрая. Просто пока не знает своего тела, не понимает, что с ней происходит.

Ложусь на Лари, заставляю смотреть на себя, шепчу тихо:

— Расслабься, миледи… Будет неприятно. Но потом тебе понравится, клянусь.

Мои слова словно приводят ее в чувство, заставляют вынырнуть из пучины похоти пополам со страхом перед неизвестностью, взглянуть на меня неожиданно трезво.

И будь я проклят, если к ней в это мгновение не возвращается ее привычное высокомерное превосходство!

Она смотрит мне в глаза, напрягается, губы, до этого трогательно раскрытые, сжимает.

— Делайте все, что хотите, только хватит уже тянуть, — ледяной голос не вяжется с подрагивающими от напряжения разведенными ногами, с бурно поднимающейся и опускающейся грудью.

И я теряю контроль от злобы и бешенства. Проклятая гордячка! Все могло бы быть по-другому!

Но теперь будет так, как будет.

Усмехаюсь в своей привычной развязной манере, шепчу:

— Как прикажете, миледи…

И делаю резкий рывок вперед.

В нее.

Теснота, влажность, теплота обжигают до рези в глазах.

Несмотря на мою грубость и ее зажатость, я все же постарался на славу, аристократочка внутри скользкая, влажная, и я практически не замечаю девственной преграды.

Только на мгновение перекрывает дыхание невероятным наслаждением от ощущения себя внутри нее, глаза Лари раскрываются еще шире, становясь поистине бездонными, губы невольно распахиваются, и я этим пользуюсь. Просто не могу себе отказать в удовольствии.

Закрываю ее рот жадным поцелуем и одновременно двигаюсь.

Ловлю опять тонкие запястья, убираю от своих плеч ладони, упирающиеся в беспомощной попытке оттолкнуть, прижимаю опять над головой их и все это время не прекращаю двигаться.

Ощущаю сопротивление, она испуганно сжимает внутри до боли, и инстинкт требует это сопротивление подавить.

Не могу сейчас этому противостоять. Волк внутри довольно рычит, помечая самку своим запахом, заставляя все сильнее двигаться, чтоб не вздумала отталкивать больше, чтоб не смела!

Лари, ни звука не издавшая, когда я только вошел, начинает тихонько стонать, и, наверно, это от боли, но мне сейчас плевать.

Слишком сладко мне, слишком хорошо.

Ее податливость подо мной, слабость будит что-то такое внутри, чего и сам от себя не ожидаю.

Где-то внутри, глубоко, там, где еще осталось чуть-чуть того порядочного парня, что никогда не брал женщин силой, остается понимание, что надо заканчивать скорее, что ей больно наверняка, неприятно, но все это смывается волной чистейшего животного удовольствия от обладания. И я не могу ему противиться.

Рычу что-то ей в губы, повелительное, приказываю не сопротивляться, подчиниться, ее инстинктивный простест для моего зверя словно красная тряпка для быка, только сильнее разгоняюсь, подавляя.

Момент холодного насилия длится и длится, и Лари уже не пытается строить из себя железную, ледяную аристократку, а просто тихо и жалобно стонет в ответ на каждое мое грубое движение, а я умираю от наслаждения и завершаю все только тогда, когда уже невозможно больше ждать.

Прикусываю шею до боли, заставляя вскрикнуть, и это кажется интересным: она не кричала, когда брал, но кричит сейчас, когда кусаю…

В несколько движений прихожу к финальному наслаждению, сжимая ее сильно и умирая от удовольствия, рассыпающегося тягучими искрами по телу.

И потом долго не могу выдохнуть, отпустить свою добычу, лениво лаская губами покусанное место на шее, вдыхая терпкий аромат ее кожи. На ней теперь мой запах. И это кажется правильным.

Закрываю глаза, желая запомнить этом момент. Спать…

Но Лари шевелится, безуспешно пытаясь меня столкнуть с себя.

Лениво откатываюсь на бок, позволяя ей это.

Приподнимаюсь на локте, наблюдаю за ней, черноволосой ведьмой с белой мраморной кожей. Идеальная статуэтка…

Она садится, не сдержав тихого вздоха, тянет на себя покрывало с кровати, отползает в сторону.

И, судя по всему, хочет спуститься!

— Куда собралась, миледи? — задаю вполне логичный вопрос.

Она смотрит сквозь пелену темных волос, упавших на лицо, надменно задирает подрагивающий подбородок:

— Домой. Вы свою плату получили.

— С чего бы? — удивляюсь я.

— Но… — она теряется, сжимает на груди пальцы, пытаясь прикрыться, — но вы же… Только что получили…

— Миледи, — усмехаюсь я, мягко перекатываясь ближе и пристально глядя в темные потерянные глаза, — мы говорили про ночь. Полную ночь. А не про вашу потерю невинности. Она-то мне как раз неинтересна.

— Но… — глаза распахиваются шире, — но вы же… Только что… Вы еще раз хотите?..