Волчий интерес (СИ) - Зайцева Мария - Страница 17

Это занятие всегда успокаивало, и я немного расслабилась, водя расческой сверху вниз и медленно думая о событиях дня. Как все началось, страшно, жутко даже, с безысходности из-за ареста Лара, и как все завершается… Хорошо завершается. Конечно, мы полностью зависим от императора, но мы всегда от кого-либо зависели. И лучше, наверно, от Анджеера, не производящего впечатления сумасшедшего, чем от злобной дряни Беллиты и ее фаворита, развратного и совершенно тронутого рассудком графа Ардино.

Конечно, с одной стороны, наш побег и мелочное желание выжить — это предательсво по отношению к памяти отца, мамы, да страны тоже… Но с другой… Отец нас с Ларом тоже предал, по сути, отказавшись от своих детей, назвав порченными… Мы никому и ничего не должны. Мы с Ларом — одни, совсем одни на свете, нет никого, кто был бы заинтересован в нас просто так, потому что мы — это мы. Только Мэсси. Еще был Дон Сордо, но он погиб, прикрывая побег… И теперь мы должны приложить все усилия, чтоб выжить. Хотя бы в память о наставнике Лара. Он хотел бы, чтоб мы остались в живых, он все для этого сделал…

Я ощутила, как по щеке катится слеза, с досадой смахнула ее, глянула в зеркало… И вздрогнула, да так, что расческа из руки вывалилась.

В полумраке комнаты из зеркала на меня по-звериному ярко блеснули волчьи глаза…

Я испугалась так, что не смогла обернуться, посмотреть в лицо опасности, только судорожно сжала край туалетного столика, замерев и впившись взглядом в огромную фигуру, медленно приближающуюся из темноты.

Как он проник сюда?.. Там же стража…

Мысли метались в голове совершенно панические, сердце стучало, грозясь выпрыгнуть из груди, а Волк подошел совсем близко и положил тяжелую ладонь на мое плечо.

Его пальцы жгли через ткань сорочки и смотрелись темными и пугающими на светлом батисте.

Я, не отрываясь, смотрела в зеркало, в жуткие волчьи глаза.

Надо, наверно, закричать? И стража… Но звуков в горле не было совсем, я даже не пыталась пробовать.

Он словно заморозил меня, сделал каменной!

Я только и могла, что смотреть на него и ощущать, как жгутся пальцы на плечах…

Волк чуть наклонился, положил вторую ладонь на плечо, оскалился в зеркало:

— Принцесса, значит? Как… Интересно… И когда ты мне собиралась про это сказать, а, принцесса?

Я, пересиливая себя, подалась вперед, инстинктивно пытаясь хоть немного ослабить давление, избежать огня прикосновений и прошептала едва слышно, потому что в горле было сухо, как в пустыне:

— Я… Не собиралась…

— Вот как? — он наклонился еще, ноздри чувствительного носа дрогнули, словно запах волос моих вбирая… В этом было что-то до невозможности плотское, звериное, пугающее и будоражащее одновременно, — обмануть меня решила? Какая плохая принцесса…

— Это… Это было неважно…

Единый, я еще и оправдываюсь? Какая глупость! Где я и где этот… этот… Волк?

Но доводы рассудка пропали, не успев возникнуть, а тяжелые ладони Волка скользнули чуть вперед, к груди. Я в зеркало наблюдала за их движением, и все внутри замирало от ужаса. И еще от чего-то, названия чему у меня не было.

— Это мне решать, что важно, а что нет… — прохрипел он, а жесткие пальцы обхватили через ткань грудь и сжали. Больно! Сильно! Так, что я едва слышно вскрикнула и дернулась, схватилась за широкие запястья, пытаясь остановить грубость его рук.

— Пустите! Вы не смеете… Не имеете права…

— Вот как? — он и не подумал убрать пальцы, наоборот, одна ладонь еще сильнее принялась мять грудь, распространяя по телу странные волны то ли страха, то ли еще чего-то, похожего, но в то же время отличного, а вторая… Вторая ладонь скользнула ниже, к талии… Неловко пытаясь выбраться из его рук, я пропустила момент, когда Волк склонился еще сильнее, и его шепот, хриплый, развратный, прозвучал уже у самого уха, — принцессы не держат слово? Очень, просто очень плохая принцесса… Учить тебя и учить…

Глава 16

Глава 16

После этих слов Волк в одно движение поднял меня с банкетки и заставил опереться на туалетный столик.

Я лишь ахнуть успела, машинально хватаясь за кромку и пытаясь удержать равновесие.

Жесткая ладонь надавила на поясницу, прогибая и выставляя в совершенно бесстыдную, животную позу.

Клянусь, если б он такое проделал со мной в первый раз, я бы в обморок упала от ужаса!

Но вся беда была в том, что он уже со мной это делал… Чего он только не делал со мной в нашу первую ночь, грубое животное…

Тем не менее, для меня происходящее было шоком.

Я оторопело смотрела в зеркало, в темные жуткие глаза, от многообещающего оскала била дрожь ужаса… Наверно, ужаса… И слов в голове не появлялось никаких, чтоб хоть как-то воздействовать на него, остановить это безумие.

Почувствовав, как грубые пальцы опытно скользнули по промежности, сжалась и протестующе застонала, но, судя по довольно блеснувшим звериным зрачкам, мой стон Волк воспринял сигналом к действию, потому что дальше все понеслось с дикой скоростью, и я не успевала реагировать на происходящее.

Мгновение — и властная ладонь заставляет прогибаться еще сильнее, практически лечь грудью на столик, благо, его ширина это легко позволяет.

Еще мгновение — и шелест одежды за спиной указывает, что намерения у Волка очень серьезные, что он не играет больше! У меня внутри — ужас чистый, кристальный! Ведь так нельзя… Прямо тут, прямо стоя… Это же… Разврат… Единый, какой разврат…

А еще через мгновение даже этим мыслям не находится места в голове, потому что Волк делает первое жесткое движение, сразу заполняя меня до упора!

И это больно! Единый, так больно! У меня там все еще живо, все еще помнит его недавние несдержанные вторжения, там словно открытая рана!

Я кричу, не в силах терпеть происходящее, и Волк легко заставляет замолчать, наглухо закрыв рот ладонью.

И ускоряется.

Я не могу сопротивляться его напору, только с ужасом смотрю в зеркало на себя, в свои безумные испуганные глаза, на темную, особенно на контрасте с белой кожей, ладонь на своих губах, в черные, со звериными отблесками, глаза Волка, жадно изучающего мое лицо. Ему нравится происходящее, его будоражит все сильнее и сильнее, и я это чувствую каждым сантиметром своего измученного тела!

Движения все жестче, я не в силах даже стоять, он просто держит на весу, не позволяя упасть, а потом наклоняется и длинно лижет покорно склоненную шею. И смотрит при этом в зеркало. Мне в глаза.

И кажется, что сама тьма за спиной, что меня поглощают, убивают, сжирают…

— Мокрая какая принцесса… — хрипит он довольно, не останавливаясь, — хочу твои губы… Будешь тихой? А то сюда зрители сбегутся…

Мне сама мысль, что кто-то может зайти и застать нас, кажется настолько чудовищной, что едва сознание не теряю от ужаса.

Волк, поняв, что я уже не способна кричать, убирает ладонь от губ, тянет меня к себе и, развернув, глубоко и жадно целует.

И я… Покорно раскрываю рот, позволяя ему делать все, что захочется. Это жутко, это страшно, но я понимаю, что все внутри сжимается в невозможном желании разрядки. Он испортил меня, жестокий развратник! Он показал мне, как это может быть, насколько стыдное удовольствие бывает оглушающим…

— Еще, принцесса, еще, давай еще чуть-чуть… — хрипит он, нанизывая меня на себя с такой силой, что туалетный столик трясется и стучит о стену. Его глаза в зеркале безумны, черны, в них уже нет ничего человеческого, зверь смотрит на меня из мрака.

И я умираю в его взгляде. Растворяюсь и падаю на самое дно самого глубокого ущелья… И это так сладко: падать и разбиваться. Противоестественно сладко…

В ту ночь Волк ушел от меня только на рассвете, замучив и заласкав так, что утром я едва смогла оторвать голову от подушки.

Он не считал нужным спрашивать меня о чем-либо, не считал нужным интересоваться моими желаниями, моими планами.

Он просто брал свое, словно дикий зверь, с торжествующим рычанием и жесткостью.