Курсант: Назад в СССР 8 (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 16

Торопился скорее покинуть гиблое место. Даже несколько раз попросил спустить ему вниз понятых, чтобы те воочию, как и положено по УПК, убедились в сборе доказательств. Но Горохов забрил его просьбу, сказал, что понятые сверху, если надо, посмотрят, а топтаться там нечего.

Перерыли мы всю хибару. Но ничего не нашли. Катков из погреба изъял следы рук и замерзшую кровь на фрагмент марли. По уму ее надо было высушить при комнатной температуре, чтобы не сгнила, и упаковать в бумажный сверток, который не препятствует циркуляции воздуха. Но Горохов отправил объект с «гонцом» из числа приданных сержантов прямиком в городское Бюро СМЭ. Попросил Звягинцева, который тоже присутствовал на месте происшествия, поднять в ночь судмеда и немедленно пустить улику в работу, сказал, что постановление о назначении экспертизы он позже состряпает.

Прокурор согласился, понимал, что сейчас не до формальностей. Каждая зацепка на вес золота.

Я хотел посмотреть размер обуви Сапожникова, но в доме, кроме рваных безразмерных тапок и калош, ничего из подходящего не нашлось. Свои единственные ботинки подозреваемый, видимо, унес на себе.

Должно же быть еще что-то. Я чувствовал. Не может быть, что у маньяка в доме все так «чисто». Еще раз обошел всю хибару, даже постучал по стенам в поисках скрытых полостей. Осмотрел прогнувшийся потолок. Но ничего подозрительного.

Остановиться я просто не мог. Чутье голосило во весь мах — надо искать! Носом в землю, но искать! Переворошил нехитрый скарб, который выволокли из шкафа. Поношенное тряпье, штопаные простыни. Ничего интересного. Даже сам внутрь шкафа залез и осмотрел все изнутри. Да что же еще тут может быть?

Шкаф! Точно! Нужно его отодвинуть.

— А ну, помоги! — махнул я местному оперу и Погодину, которые уже со скучающим видом стояли в сторонке (осмотр длился долго, уж очень тщательный).

Втроем мы навалились на махину и сдвинули ее в сторону. На окрашенной в болотный цвет стене показались черные лини.

— Это что? — уставился на них Погодин. — Рисунок?

— Давайте, мужики, аккуратнее только, — воодушевленно скомандовал я. — Двигаем, не задевая стены, чтобы не повредить ничего. И р-раз! И Р-раз!

Шкаф медленно, со скрежетом поехал в сторону, высвобождая для наших взглядов рисунок. К нам на помощь подоспела еще пара милиционеров. Подскочил Катков, но с его габаритами протиснуться не сумел. Лишь беспомощно махал руками в воздухе, подбадривая нас:

— Еще немного, товарищи! Так, еще! Ого! Что это?

Я оторвался от шкафа и, глянув на стену, присвистнул:

— Ну нихрена себе…

— Это что за картинки Малевича? — озадаченно пробормотал Погодин, раскрыв рот.

— Ну уж явно не квадрат, — ответил я, разглядывая нарисованных углем или сажей человечков с оторванными или отрезанными головами. Тела некоторых из них их были будто бы нанизаны на копья или какие-то шпажки. Каракули схематичны, будто рисовал ребенок, но по содержанию вовсе не похоже на детские. Будто поле битвы маньяка-расчленителя с толпой безоружных людей.

— Мать вашу за ногу! — подошел Горохов. — Вот так художества!

Мой начальник был так поражен, что даже не подумал извиниться за свой “французский”, как обычно это делал. И правда, в рисунках было что-то такое, от чего хотелось отвернуться. Что-то ненормальное и пугающее.

— Похоже, наш подопечный — творческая личность, — проговорил я, разглядывая «побоище». — Вон сколько способов людей убить придумал.

Горохов кивнул одному из сержантов:

— Бегом за Светланой Валерьевной. Зови сюда ее. Это дама в гражданке, на улице ждёт, ни с кем не спутаешь, высокая и красивая.

Через минуту Света была в доме и внимательно изучала «постмодернизм» Сапожникова, а Катков пытался фотать картинки на почти игрушечную «Смену», которой был так недоволен перед нашей поездкой. Надо бы криминалиста местного подтянуть, с нормальной камерой и вспышкой. Не доверяю я отношениям Алексея со «Сменой».

— Что скажешь? — Горохов озадаченно повернулся к Психологине. — Насколько он опасен и сколько он людей уже пришил? Может, не только замораживал, но и головы отрезал? Ты погляди, что, падлюка, намалевал!

— Не похоже, что он резал головы, — озадаченно пробормотала Света, сканируя взглядом каждый сантиметр стены. — У оторванных голов глаза закрашены.

— Или выколоты, — вмешался я. — И посмотрите на эти странные поперечные линии. Там, где должен быть рот.

— Ага, — Горохов морщил лоб, впившись взглядом в стену. — Похоже, будто рот зашит, а линии эти — швы.

— Все так и есть, — уверенно кивнула Света. — Сначала, я подумала, что это рисунки больного шизофренией. По причине расщеплённости сознания, они часто изображают изначально цельные объекты в виде раздельных элементов.

— Как это? — поинтересовался Никита Егорович.

— Ну, например, если рисуют дом, то крыша отдельно, фасад тоже. Крыльцо чуть поодаль. Совершенно взрослые, естественно, люди, но изобразить иначе будто не могут.

— Как вот тут головы и конечности у человечков?

— Да, — кивнула Психологиня. — Но тут другой случай. Головы не нарисованы отдельно. Они, как бы сказать, отделены от туловищ намерено. И расположены хаотично по отношению к телам. Совсем не так, как бы изобразил шизофреник.

— Не понял? — наморщил лоб Горохов. — Поясни, пожалуйста.

Мне тоже было интересно, я слушал Свету, затаив дыхание.

— Ну, то есть, будто голова откатилась. Или ее отшвырнули в сторону. Видите?

Она аккуратно показывала пальчиком, держа его на некотором расстоянии от стены.

— И ноги оторванные тоже, — закивал Горохов. — Валяются, как у пойманной ребятишками косиножки. По разным сторонам. Так-с… И что это значит? Мы имеем дело с психопатом-убийцей, который мечтает воплотить в жизнь свои каракули? Или уже воплотил, а мы просто не знаем…

— Нет, — неожиданно замотала головой Света. — Он, конечно, психопат. Но эти рисунки не несут явной угрозы.

Я нахмурился. Как-то не тянуло меня сейчас с ней соглашаться.

— Вот те раз, — присвистнул шеф. — С чего бы это?

— Здесь не прослеживается его личность как таковая.

— Как это? Имеется в виду, что он себя, что ли, не нарисовал? — недоумевал шеф.

— Он изобразил каких-то посторонних людей. Мертвых с зашитыми ртами и вырезанными глазами. Но нет центральной фигуры, которая бы символизировала самого убийцу как некоего хозяина их жизни и смерти. Будто кто-то другой убил этих людей, а не он сам.

Света говорила не быстро, явно делая выводы прямо по ходу речи, но все-таки очень уверенно.

— Ерунда какая-то, — озадаченно пробормотал Горохов, ослабив галстук. — Зачем тогда такие страсти рисовать?

— Таким способом он как бы отгораживается от мира. У него явные проблемы с коммуникацией в социуме.

— Мне он показался при встрече, — вмешался я, — очень даже разговорчивым.

Моя коллега с готовностью кивнула.

— Это с отдельными людьми он может вступать в контакт, а общество в целом его не принимает. То есть, он считает так. Поэтому Сапожников изобразил это самое общество в виде груды мертвых тел. Растерзанных, с зашитыми ртами и без глаз. Такое мертвое общество не сможет причинить ему вред или само отвергнуть его.

— Погоди, Светлана Валерьевна, — теперь замотал головой Горохов. — Ты хочешь сказать, что он нарисовал это из страха?

— Да, он боится людей. Некая социофобия прослеживается. Судя по характеру рисунков, Сапожников готов защищаться всеми способами. Вплоть до убийства. Но — защищаться. Это значит, что первым убивать он не намерен. Но если зажать его в угол, он будет очень опасен. И вполне может убить напавшего на него человека.

Такое можно было бы сказать про очень многих. Но я мысленно сделал поправку на такой интересный вопрос — что именно он сочтет нападением, достойной угрозой?

— Хм-м… — следователь не очень был доволен таким раскладом, гораздо проще было бы думать, что Сапожников — извращенный садюга, который расчленяет людей и замораживет ребятишек. — Ну, а подростков тогда зачем он убивал?