Опекун. Вне закона (СИ) - Траумер Ронни - Страница 26

Я уже две недели кроме новой работы никуда не хожу, собственно, и не разговариваю ни с кем, а рабочие диалоги не считаются.

– Важный, – усмехается мужчина. – Я сын главы администрации Невского района, – говорит небрежно, будто он продавец в магазине.

– Неожиданно, – не скрываю своё удивление.

– Позвольте пригласить вас на танец, – вдруг произносит и, встав передо мной, протягивает руку.

– Разве я могу отказать сыну главы администрации? – улыбаюсь и вкладываю свою руку в его.

Я знаю, чувствую всем телом, что Самойлов глаз с меня не спускает, но я пришла повеселиться хоть немного и не вижу ничего страшного в одном танце.

Артур почти весь вечер крутился вокруг меня, и я была благодарна, что не стою в сторонке в одиночестве. Ведь кроме Марата я здесь никого не знаю, а он словно забыл о моём существовании. После танца с Артуром я Самойлова больше не видела. Компания нового знакомого спасла меня от унылого вечера.

Если бы мне предоставили выбор, я бы предпочла сидеть дома, смотреть новогодние фильмы по телевизору, слушать президента в двенадцать ночи и есть мамины салаты, а не присутствовать на этом пафосном мероприятии с его изысканными блюдами и незнакомыми людьми с фальшивыми улыбками на лице.

Шампанское немного ударило в голову, и, решив ополоснуть лицо холодной водой, направляюсь в сторону ванных комнат. Аккуратно побрызгав так, чтобы макияж не испортить, я смотрю на себя в зеркало, замечая, что выгляжу очень даже хорошо, только глаза говорят правду. В них грусть, тоска и безысходность.

Вздохнув и нацепив такую же, как и у остальных, фальшивую улыбку, я выхожу из туалета. Едва дверь за собой закрываю, как меня хватают за локоть, припечатывают к стене и наваливаются на меня всем телом.

– Артур, что вы делаете? – округлив глаза до невероятных размеров, я смотрю на мужчину.

Что-то в нём изменилось: лицо побледнело, зрачки расширены, а на губах странная улыбка.

– Ты такая красивая, – проговаривает слегка заплетающимся языком и проводит носом по моей ключице.

Тело начинает дрожать от страха и непонимания. Я никакого повода не давала, просто беседовала с мужчиной, что казался приличным и воспитанным. Что происходит?

– Артур, отпустите меня, пожалуйста! – упираюсь кулаками в его грудь, пытаясь оттолкнуть его, но тщетно.

– Натуральная, не испорченная, свежая… – говорит так, словно на рынке мясо выбирает, при этом продолжая лапать меня как обезумевший.

– Отпустите же! – требую, предпринимая новую попытку оттолкнуть мужчину.

– Не ломайся, я не обижу, отблагодарю как следует, – проговаривает со сбившимся дыханием. – Шубы, бриллианты, тачку – всё что хочешь…

– Господи, что вы несёте? – хнычу, уже теряя силы.

А он продолжает вдавливать меня в стену, пробирается рукой под платье, чёртов разрез ему позволяет это сделать без особых усилий. Носом в ложбинку грудей вклинивается, как больной, и остервенело трогает меня, вызывая приступ тошноты.

Уже теряю надежду, что мужчина одумается, отпустит меня и извинится, как внезапно вся тяжесть исчезает, а я сползаю по стене на пол. Не успеваю толком ничего понять и разглядеть из-за пелены слёз на глазах, но отчётливо слышу звуки ударов.

– Марат… – хрипло проговариваю, наконец поняв, что происходит.

Артур лежит на полу, а Самойлов нависает сверху и раз за разом кулаком по его лицу бьёт. Раздаются шаги, прибегает охрана, кто-то из гостей, Марата оттаскивают от мужчины, у которого всё лицо в крови.

– Какого хрена, Марат? – шипит на друга Арсений.

– Пусти! – едва дышит Самойлов. – Пусти, я сказал! – рявкает, и Арсений отходит в сторону, подняв руки в сдающемся жесте.

– Марат Давыдович, думаю, наша сделка не состоится, – раздаётся голос седого мужчины, стоящего в стороне со спрятанными в карманах брюк руками и совершенно спокойным лицом.

– Сынка от наркоты отучи! – бросает ему в ответ Самойлов и, сплюнув на пол рядом с лежащим Артуром, направляется ко мне. – А ну пошли, – хватает за предплечье, сильно сжимая, вызывая ощущение, что он мне руку сломает.

– Мне больно, – едва слышно говорю, перебирая ногами, не успеваю за ним на каблуках.

В ответ ничего, и хватку не ослабляет, наоборот, ещё сильнее сжимает, что я почти руку не чувствую. На улице он толкает меня к своей машине, и я, больно ударившись боком, тут же за него хватаюсь.

– Ну что, сука, довольна? – шипит мне в лицо.

– Что? – непонимающе смотрю на него.

– Ты хоть понимаешь, кому я нос разбил? – бьёт кулаком по капоту, оставляя вмятину.

– Кто просил избивать его до полусмерти….

– Закрой свой рот! – рявкает на всю парковку.

Вокруг нас его охрана даже глазом не моргнула. Эти роботы ко всему привыкли, наверное, они просто стоят и смотрят.

– В чём моя вина? Что у него с головой проблемы? Я ничего не…

– Задом меньше крути! – орёт и снова кулаком по капоту. – Я тебе дал работу, свободу, возможность с матерью видеться, а тебе всё мало, мужика захотелось? Так я тебя в бордель могу сдать, этого хочешь? – очередной удар рядом со мной, и я вздрагиваю, вся сжимаясь. – Отвечай, твою мать! – орёт, в лицо слюной брызгая, как взбешённый бойцовый пёс.

– Н-нет, – задыхаясь от слёз, отвечаю, вообще ничего не понимая.

– Будешь собакой на привязи, раз вести себя, как надо, не можешь, – последнее, что он сказал перед тем, как запихнуть меня в машину.

И с тех пор я и есть собака на привязи. Нет, продолжаю работать, но всегда под его контролем. Дверь его кабинета всегда открыта, чтобы он меня видел. Куда он, туда и я, ни одного лишнего шага.

Невидимый ошейник на шее лишает воздуха, и пока Самойлов не отпустит поводок, я буду медленно угасать.

Стоит глубокая ночь, когда я просыпаюсь от жажды и с неохотой встаю из тёплой постели, чтобы сходить за водой. Чаще всего я с вечера ставлю стакан на прикроватную тумбу, но вчера забыла. Я раньше никогда не просыпалась по ночам, но в последнее время стала плохо спать: то пить хочется, то на ночной город посмотреть, то в туалет приспичит. Скорее всего, это на нервной почве. Накинув поверх пижамы тонкий халатик, выхожу из комнаты босиком, чтобы меньше шума было.

Захожу в гостиную, и в тот же миг включается слабый свет, работающий от датчика движения. Удобная вещь, если не хочешь включать весь свет, чтобы не разбить себе голову. Но я всё равно спотыкаюсь о собственные ноги, когда вижу широкую спину сидящего на барном стуле хозяина дома, а с недавних пор и моего. С губ срывается едва слышный вдох, и моментально мышцы мужчины напрягаются, натягивая ткань помятой рубашки.

Первый порыв – вернуться в комнату, но Марат уже понял, что я стою позади него, а трусливо сбегать не хочу. Прохожу вперёд, словно ничего не случилось, беру стакан из шкафчика и наливаю себе воды из стеклянного кувшина. Руки предательски подрагивают, и пара капель попадают на столешницу. Ставлю стакан и стеклянную ёмкость на поверхность стола, беру бумажное полотенце и вытираю капельки воды. Всё под пристальным взглядом Самойлова.

Перед Маратом на столе стоит полупустая бутылка виски, и, судя по витающему в воздухе алкогольному запаху, опустошил он её этой ночью. Надо убраться с его глаз как можно скорее. Он в трезвом уме неадекватный, а в пьяном и того хуже.

– Стой! – на выдохе произносит, заставляя замереть на месте.

Не успела, лучше было бы сразу вернуться в комнату.

– Иди сюда, – требует заплетающимся языком.

Аккуратно делаю шаг в его сторону, вроде, и не близко к Марату, но и недостаточно далеко. Так, что он, протянув руку, цепляет мою и с силой тянет на себя, расплескав воду из стакана, который я держу. Самойлов припечатывает меня спиной к столешнице, наклоняется, упирается носом в мою шею и шумно вдыхает. Я же стою как вкопанная, боясь пошевелиться, дышать.