Опекун. Вне закона (СИ) - Траумер Ронни - Страница 17

– У Самойлова есть дочь, – выдаю на одном дыхании, и по ту сторону динамика раздаётся грохот.

– Чёрт! – ругается Юлька. – Я телефон уронила. Ты сейчас серьёзно? У этого деспота ещё и потомки имеются? Кто же та бедная женщина, которая согласилась родить от него? О, это получается, он женат или в разводе, почему об этом в сети ничего нет?!

– Остановись, пожалуйста, ты мне мозги в кашу превратила, – посмеиваясь, торможу её.

– Они у тебя и так в кашу с тех пор, как ты в тот дом переехала, – издевается надо мной эта зараза. – И какая она? Нет, подожди, я сама… ммм… высокая, темноволосая, одета как дамы из кино – в приталенное платье телесного цвета, на шее жемчуг…

– Маленького роста, с розовыми волосами, в носу кольцо, ногти короткие и покрыты чёрным лаком, юбка в клеточку и рваные колготки, – перебиваю подругу я, прикусывая губу.

– Да ладно? – удивлённо проговаривает. – Врёшь, не верю, что у такого человека дочь оторва.

– Нет, не вру, я сама в лёгком шоке, – мотаю головой, словно подруга может меня видеть. – На самом деле она похожа на него и внешне, и характером. Вторым больше. Наглая и бессовестная, – добавляю, вспоминая брошенные колкости Амины.

– Ясно тогда всё, – смеётся подруга. – Теперь у тебя в доме два тирана.

– Нет, Самойлов увёз её к матери, – сообщаю и сама выдыхаю.

Я бы точно не выдержала общества этой девчонки, сбежала бы домой, и всё. Нет, Марат, конечно же, привёз бы обратно. Я бы, наверное, и не доехала до дома, меня бы перехватили по пути.

– Рассказывай, как всё было, – требует Юлька, и минут двадцать я в подробностях описываю ей свой вечер. – Эх, знаешь, когда ты сказала мне присесть, я думала, сейчас расскажешь, что Самойлов узнал о том, что девственность у тебя забрал.

– Опять двадцать пять, – закатываю глаза я и встаю на ноги за стаканом воды, так много говорила, что в горле пересохло. – Я не хочу касаться этой темы, – говорю подруге, налив себе водички и возвращаясь обратно к окну.

– Тебе не избежать этого, поверь мне, всё тайное становится…

– Самойлов никогда не узнает, что он со мной переспал, – нагло перебиваю подругу.

– Что я сделал? – раздаётся за моей спиной голос Марата.

Застыв, я перестаю дышать, в уши словно ваты напихали, и только нервно бьющееся сердце пульсирует в висках, напоминая, что я жива. Пока что.

– Лина? – отдалённо слышу голос подруги из динамика телефона, но я не то что ответить, я даже пошевелиться на могу.

– Каролина! – рявкает Марат, и, вздрогнув, я роняю стакан с водой на пол.

Звук разбившегося стекла эхом раздаётся по гостиной, а через секунду я слышу спешные шаги. Самойлов подходит, сжимает моё плечо, разворачивает лицом к себе и вырывает из руки телефон. Мельком взглянув на экран, он отключает звонок и прячет мой сотовый в карман своих брюк.

– Повтори, что ты сказала, – пугающе спокойно требует, приблизившись ко мне вплотную.

Я продолжаю стоять, словно меня в камень обратили, и пялиться в пол, не в силах поднять голову и посмотреть Марату в глаза. Мне страшно, безумно страшно. Права была Юлька, надо было подумать об этом разговоре, подготовиться морально. У меня дрожат ноги, руки, в горле ком, ещё немного, и точно в обморок свалюсь. Я не знаю, даже предугадать не могу, что сейчас будет. Что будет дальше в принципе, и как поступит Марат. Так старалась избежать этого, а в итоге язык мой – враг мой. Сама себя сдала и теперь понятия не имею, как с этим всем справиться.

– Я сказал – повтори! – сжав мой подбородок, Самойлов заставляет меня поднять голову и всё же посмотреть ему в глаза. В серые глаза, которые покрылись красной пеленой злости, опасности.

Продолжаю молчать, потому что не могу повторить. Не могу сказать ему это в лицо. Плакать хочется, под боком мамы спрятаться, как маленькой девочке.

– Каролина, когда это было? – не прекращает меня пытать.

Крикнуть хочу, чтобы отпустил, не спрашивал, не трогал меня, но горло словно сдавило колючей проволокой.

– Ты понимаешь, что я выясню это в любом случае? – спрашивает, изучая моё лицо, словно очень важный документ.

И ведь он не сомневается, не думает, что я наврала. Оно и естественно, ведь я не пришла к нему и не заявила сразу, что он со мной переспал. Марат услышал случайно, понимая, что я его не видела и не слышала.

– Ты… – начинает, но замолкает, лицо своё приближает, носом по моей щеке проводит, запах мой шумно вдыхает, заставляя и так ослабевшие ноги ещё больше дрожать. – Пахнешь как… как… – взглядом по моему лицу пробегается, брови свои густые хмурит.

Узнает. Вспомнит. Убьёт.

Чтобы не выдала его, не опозорила, чтобы никто не узнал.

– Васильки, – тихо проговаривает. – Те синие цветы, – задумчиво отводит взгляд. – А ну говори всё! – цедит сквозь зубы, до боли сжав мой подбородок.

– Вы не так поняли, – на грани слышимости открываю наконец рот.

– Да? – вопросительно брови выгибает и рот кривит, заскирпев зубами. – Самойлов никогда не узнает, что он со мной переспал, – повторяет мою фразу, и у меня, кажется, даже глаз дергаться начинает. – За идиота меня держишь, м? – рычит, словно бешеный зверь, ещё сильнее впиваясь пальцами в кожу, оставляя синяки.

– Я… я маму подменяла, на диван присела отдохнуть и заснула, а потом вы пришли… – дрожащим голосом проговариваю, едва держась на ногах.

– Что? – непонимающе на меня смотрит, сведя брови к переносице. – Маму подменяла… – говорит, явно пытаясь вспомнить.

Столько девушек было, что трудно меня вспомнить? Почему-то от этого факта в груди больно колет. Даже то, что он узнал обо всём, не так больно, как то, что я даже никак в его памяти не отпечаталась.

– Отпустите, мне больно, – немного придя в себя, я впиваюсь в его руку, пытаясь убрать её с моего лица.

– Замолчи! – рычит, к окну припечатывает и сверху нависает. – Значит, той эскортницей ты была.

– Что? Я не эскортница! – злобно произношу. – Как вы смеете? Я была невинна! – кричу, всё же заплакав от обиды.

– Невинна… – снова задумывается, отвернувшись, после чего резко отпускает меня и отходит на пару шагов, словно от прокажённой. – В свою комнату иди, – тихо приказывает, смотря куда-то в пустоту.

Марат

Август 1998

Когда отжал завод по производству алкоголя, не думал, что придётся столько пахать, что свалится такая ответственность. Но жажда денег большая, так что я второй месяц вникаю в документы и всю кухню этого бизнеса. Сложно, если признаться самому себе. Оно и понятно – никаких институтов я не заканчивал, только школу, и сразу по кривой дорожке. Начал с мелкого: колёса иномарок, потом склады с пацанами опустошали, и с каждым разом хотелось большего.

Сеня, друг мой с детства, положил глаз на автосервис в центре, и мы взялись за дело. Сейчас время такое, что особых усилий для этого не надо. Людей нашли, автоматами обзавелись, обчистив оружейный магазин, и зашли в здание сервиса как к себе домой. Работников на мушке держишь, пока двое заходят к главному, и он под дулом пистолета передаёт тебе бизнес. Ну а если не хочет, пристрелил на месте, и всё – ничего даже подписывать не надо. Просто и легко.

Ещё год назад нас никто не знал, мы были мелкими воришками, которых не замечают. А сегодня нас боятся, потому что мы не смотрим по сторонам, не знаем границ, и нам плевать на последствия. Что-то не понравилось – расстрел. Встал у нас на пути – лес, лопата, яма.

А по-другому никак, либо ты – либо тебя.

И мы идём по головам в буквальном смысле этого слова, лишь бы выжить, не прогнуться и не плясать под чью-то дудку. Родителей только жалко, точнее, мать. Как вижу, что плачет, умоляет не заниматься всем этим, так сердце разрывается. Но ещё немного, и я куплю ей огромный дом, машину с водителем дам, осыплю её золотом и драгоценностями. За всё, что она для меня сделала, за тяжёлые годы, когда она корячилась и днём, и ночью, чтобы я с голоду не сдох. Что одевала и обувала, воспитывала получше, чем отец, который свалил от нас.