Песнь любви (СИ) - "Lieutenant Lama" - Страница 25

«Им запрещено чувствовать желание и страсть, — говорил Марс, сверкая глазами. — Мы, чистокровные, едва ли способны сдерживать свою ярость. А полукровки и вовсе бывают бессильны. Если разожжёшь его огонь, будь готов сражаться с ним».

И Хельвиг не почувствовал ничего, кроме наслаждения, когда сражался с жаждой убийства в ярко-зелёных, нечеловеческих глазах. Он захлёбывался в удовольствии и пил свою победу огромными глотками, когда настиг её.

Он получил больше, чем подарок, он получил новый смысл. Рядом с Александром мир наполнялся яркими красками, а мысли о смерти отходили на задний план, уступая место нежности и любопытству. Он осторожно смирялся с тем, что никогда больше не станет отцом, в сердце зрело что-то большое: эгоистичное, собственническое чувство.

Он мог бы сделать это раньше, мог отпустить человека, что стал так близок и дорог, но не хотел, трусливо прятался от этих мыслей, пока приезд брата не расставил всё по местам. Александра нужно отпустить. Александру нужно дать увидеть жизнь и самому выбрать свою судьбу. Александр заслуживает владеть собственной силой.

Хельвиг боялся. Боялся, что с уходом Александра вновь погрузится во мрак и будет вставать с постели лишь затем, чтобы увидеть рассвет, но этого не произошло. Он обнаружил, что то большое и собственническое чувство сделало его сильнее, дало ему силы двигаться дальше, даже когда объект, создатель этих чувств был далеко. Хельвиг нашёл, что он может сделать свою жизнь и жизнь своих подданных лучше. На этих землях издревле добывали драгоценные металлы и жемчуг. На этих землях водилась чудесная рыба. Здесь росло множество редких целебных трав.

Оказалось, что есть так много способов поднять Север на ноги, если приложить больше усилий. Если думать о том, какой прекрасной, сильной и плодородной может стать его Родина. О том, как много он может дать своим людям, тем, что так преданы ему. О том, что его прекрасному дикому дроу будет, куда вернуться, если он того пожелает.

Море казалось на удивление тихим, когда Хельвиг вышел из помещения, чтобы немного пройтись. Он поймал в ладонь одинокую снежинку, что тут же растаяла на тёплой коже. Хельвиг взглянул на небо, пытаясь понять, ждать ли ему снегопада, а когда опустил голову, сердце ухнуло вниз, пропуская удар или два... а затем вернулось на место и забарабанило, словно больное. Он ожидал этого. А лучше сказать, ждал. И всё же волнение встречи настигло его с неумолимостью штормовой волны.

Замершая в ожидании фигура, едва заметная в ночи, поняв, что её благополучно засекли, не торопясь двинулась вперёд. И то время, что она приближалась, Хельвиг жадно скользил взглядом по обретающему формы силуэту.

Александр был тем же и одновременно совсем другим в свете одинокой масляной лампы, висящей в коридоре крепости, куда Хельвиг завёл его, молча взяв за руку. Он уже не был похож на идеального любовника — на картинку, что была отполирована и вставлена в рамочку на показ. Хельвиг мог видеть неглубокие морщины, прорезающие носогубную складку, местечко между бровей и лоб. У подбородка появился короткий розовый шрам, весьма заметный под двухдневной щетиной, отливавшей медью под желтоватым светом. Волосы, отросшие, теперь не были уложены волосок к волоску, а были стянуты шнурком в удобный пучок, и кое-где выбивались из него неаккуратно и абсолютно невежливо. Александр не был так же красив, как шесть лет назад, и всё же Хельвиг мог бы поклясться на могиле отца в том, что этот человек сиял ярче, чем когда-либо. Пройдя запоздалую инициацию, великовозрастный юноша наконец обратился мужчиной, и это было заметно. Не только по весьма окрепшей фигуре, не только по шраму и кожаному доспеху на груди, но по взгляду, по тону голоса, по движениям...

— Ваше Величество, — поприветствовал Александр тихо, а в его глазах, таких ярких, словно нарисованных, робко заиграли звёздные лучики.

Хельвиг не знал, что ему сказать. Он словно забыл о том, что может использовать речь.

Наверное, в его глазах было что-то такое... потому что Александр потянулся вперёд и смял губами его губы в нежном и невинном поцелуе, оседающим запахом незнакомых трав, мороза и пота.

— Ты наконец вернулся. — Он взял лицо Александра в руки, а затем оставил несколько мягких поцелуев. На лбу, на глазах, на колючих скулах. И улыбнулся тепло. — Так изменился... Откуда это? — Он провёл большим пальцем по шраму на подбородке.

Александр усмехнулся, как делал это всегда: живо, дерзко на грани, соблазнительно и иронично.

— Упал с лошади. — И рассмеялся.

Хельвиг подхватил этот непосредственный смех тихо, не отрывая взгляда от лица в своих ладонях.

— А я надеялся на героическую историю, — улыбнулся он.

— Героические истории для принцев, — ответил Александр. — А дроу остаются только падения с лошади и пьяные драки.

— Так ты выпивал? — весело удивился Хельвиг. Их бёдра соприкоснулись в естественном жесте жажды друг до друга, и лёгкая, морозная дрожь пробежала по позвоночнику и обратно, туда, где наливалось желание.

— Пару раз. Поначалу, — признался тот, опуская ресницы. Густые и тёмные, как и прежде. — Я боялся, что ты меня прогонишь...

Хельвиг покачал головой и приподнял его лицо, вынуждая раскрыть веки и смотреть глаза в глаза.

— Ты же понимаешь, почему я решил прогнать тебя тогда?

Александр молча кивнул.

— Значит должен понимать, почему я приму тебя сейчас. И почему больше никуда не отпущу.

Зелёные глаза, открытые и большие, заискрились цветами и падающими с небосклона звёздами. Хельвиг не отрываясь следил за этим зрелищем, прекрасным настолько, что хотелось смеяться.

— Даже если я буду бороться? — спросил Александр с улыбкой.

— Мне нравилось с тобой бороться, — сказал Хельвиг серьёзно. — И я всё ещё надеюсь на битву.

Взгляд Александра заставил его кровь пылать.

В комнате Хельвиг стиснул его ягодицы руками, больно разминая их, громко прижимая к стене и гобелену на ней, вжимаясь каменеющим органом в такой же твёрдый орган напротив.