Алмаз Турина (СИ) - Романова Елена - Страница 9

Хорошо, что никто из них не знает об их отношениях в прошлом. Андреа трет ладонью внезапно защипавшие глаза. У неё всё ещё есть Себас. Она достала ему билет на матч «альбиселесте» с Мексикой. Сама, правда, идти не собирается. По определенным причинам.

Лучше она съездит к родителям. Уже три недели не навещала.

— И почему футболисты никогда не смотрят на таких, как я… — вздыхает Мария где-то на фоне. — Мне кажется, я бы от одного его прикосновения кончила…

— Смотри, как бы это не услышал Галло! — хохочет Хорхе. — Он тебя тогда к парням из молодёжек на пушечный выстрел не подпустит!

— А я не трахаюсь с малолетками! Перальте двадцать пять, вообще-то!

Вчера исполнилось.

Дата его рождения въелась Андреа на подкорку мозга, горит там огнём. Она весь день сдерживалась, чтобы не написать ему поздравление, потому что это ни к чему, ни к чему, ни к чему. Лишнее, лишнее, лишнее. Они не поздравляли друг друга с праздниками долгие шесть лет, к чему это сейчас?

Она думала: вдруг Нико хочет извиниться?

Вдруг хочет поговорить?

Что-то внутри неё тянется к этой мысли, греет жадным теплом, но Андреа знает, что воли надеждам лучше не давать. У надежды зелёный цвет — как вода у берега; как весенняя трава, пробивающаяся сквозь трещины в асфальте; как глаза Нико. Надежда может греть, но точно так же — может и больно ударить. С такой силой, что больше не оправишься.

У неё есть Себас. У Николаса — видимо, Гресия Эспозито, дочь знаменитой в Аргентине актрисы и режиссёра.

Вполне подходит ему по статусу.

Пусть так и остается.

* * *

— Мам, я пройдусь, — Андреа чмокает мать в щеку, и та отмахивается, помешивая в кастрюле фасолевый суп, который обожает Хулиано. Они с Глорией и их сыном Нандо снова заехали на выходные, и из-за того, как часто сестра навещает родителей, Андреа чувствует себя хреновой дочерью.

В Лагуне Ларго всё по-прежнему. Почти.

Какие-то магазины закрылись, да и букмекерской конторы La Favorita, которую держал когда-то отец Нико, больше нет. Многие «коробки» для уличного футбола исчезли, заросли зеленью, всегда находящей себе дорогу, а где-то построили детские площадки, но школьная футбольная площадка до сих пор сохранилась.

Её немного облагородили, поставив более приличные ворота; убрали шины, на которых они с Николасом когда-то любили сидеть. Расчертили на зоны. Андреа ставит рюкзак к стене и достает свой старый, видавший виды мяч, который она забрала из школы «Спортиво», когда уезжала в Буэнос-Айрес.

Подкидывает его носком спортивного кеда, радуясь, что ноги помнят, как играть.

В школьных окнах ещё горит свет, хотя пятничные уроки давно закончились. Она думает: завтра весь город прильнет к экранам телевизоров, наблюдая за матчем между Аргентиной и Мексикой и за финтами великого Месси. Она думает, что даже дома не избежит этого матча, зато снова может прийти сюда и немного потренироваться.

Просто для себя.

Когда-то они с Нико познакомились здесь, и воспоминания горьким лесным мёдом касаются языка. Сглотнув их, Андреа зло отправляет мяч сильным ударом в ворота, но с непривычки и отсутствия практики бьет выше, и мяч улетает за пределы поля.

— Черт, — шипит Андреа.

Придётся искать.

Мяч обнаруживается в кустах. Подбрасывая его в руках, она возвращается на поле и замирает.

Ей хочется с размаху ударить себя этим мячом в лицо, потому что, кажется, у неё начались галлюцинации. По-другому объяснить появление Нико на школьном футбольном поле в Лагуна Ларго, когда на следующий день у него матч с Мексикой в составе сборной, она не может.

Совсем.

Нико стоит, запрятав руки в карманы спортивных мягких штанов, и смотрит.

Нет, не так.

Он смотрит. Душу вынимает этим взглядом, до тошноты, до жаркого узла, заворачивающегося в низу живота, до всколыхнувшегося в грудной клетке сердца.

Он смотрит, и Андреа хочется то ли целовать его до одурения, то ли сбежать, потому что ему, вообще-то, нечего здесь делать, и непонятно, зачем он приехал вообще?

«Тебя искал, — фыркает в её голове Глория. — Разве непонятно, глупышка?»

У него Гресия. У неё — Себас. Она в очередной раз напоминает это себе и шагает вперед.

— Привет, — губы вовсе не слушаются. — Ты перепутал города, где будет проходить матч?

— Привет, — он смеется. Так, что шутить больше не хочется. — Я знаю, что матч в Кордобе, на «Марио Кемпес». У меня незаконченное дело тут, знаешь ли.

Андреа некуда деваться от его взгляда. Она вновь сухо сглатывает.

— А твоя девушка тоже здесь?

Николас непонимающе хмурится, между бровей залегает такая знакомая резкая морщинка.

— Ты о ком?

— О Гресии, — чужое имя на языке застревает, будто наждачная бумага. — О ком ещё?

Моргнув, Нико с мгновение соображает, о чем она вообще говорит, а потом фыркает:

— Мы не встречаемся. Но мне приятно, что тебя это беспокоит, — его лицо разглаживается, и в мягком вечернем свете фонарей он кажется почти подростком. Впрочем, Нико всегда выглядел, как мальчишка. — Ты не одобрила запрос.

Андреа чувствует, как от его взгляда у неё слабеют коленки, как будто ей опять четырнадцать. Её словно обволакивает патокой, густой и теплой; в животе сладко сжимается от предвкушения. Она одергивает себя: даже если он не встречается с Гресией, это ничего не значит для неё. Для них обоих.

— Я не… — она издает кашляющий звук. — Я не знаю, зачем ты вообще его отправил. Ты за этим приехал?

Нико в три шага пересекает расстояние между ними. Её мозг отчаянно мигает неоном: «Опасность! Опасность! Опасность!», потому что он слишком близко, слишком рядом. Слишком. Андреа знает, что должна отступить, но её дурацкие ноги будто приросли к земле.

Почему всё, что происходит в их с Нико жизни важного, происходит именно здесь, на этом футбольном поле около школы?!

От Николаса одуряюще пахнет каким-то ненавязчивым холодным парфюмом, его собственным телом и терпким аргентинским воздухом. Голова кружится от его близости.

— Потому, что ты сбежала? Потому, что я всё ещё жалею о том, что повёлся тогда на флирт Стины? Потому, что ты нужна мне?

Каждое слово, сказанное им, вышибает у Андреа из-под ног землю так, что она не знает, сможет ли восстановить равновесие. Она пытается думать о Себастьяне, но его лицо расплывается, забывается и исчезает из памяти, потому что Нико прямо сейчас очень много — его взгляда, его запаха, его голоса, мягкого и вдумчивого. И это чувствуется иначе, не так, как в Турине — сейчас это не желание обладать, немедленно и прямо здесь; не ослепляющая страсть и не ностальгия; сейчас это что-то глубже и сильнее.

Такое же, как в их пятнадцать. С поправкой на десять лет жизненного опыта.

Но разумом Андреа понимает, что не должна поддаваться этому. Тот, кто однажды изменил, изменит снова. Она мотает головой.

— Я не хочу снова оказаться обманутой.

Она хорошо помнит, как плакала, узнав о его измене. Как не хотела выходить из комнаты, но и в ней находиться было невыносимо — слишком многое напоминало там о Нико. Его мелкие подарки, совместные фотографии, его запах, пропитавший подушку. Андреа тогда собрала всё, что напоминало о нём, в большой пакет и оттащила на помойку.

Правда, мать потом забрала его из мусорного бака и спрятала в кладовку. Это Андреа узнала уже позже, когда заглянула туда в поисках чего-то, она не помнит даже, чего именно.

Спазм сжимает горло. Андреа моргает.

— Я не знаю, как тебе верить, — она почти кричит. Швыряет мяч на землю, и он отскакивает от газона. Андреа бьет по нему носком, и он, описав дугу, летит в сторону ворот.

Она это сказала.

Она сказала, что не верит ему.

Призналась, что ей страшно поверить. Этот страх сидит глубоко внутри, просто за все эти шесть лет у него не было шанса по-настоящему выйти на сцену.

Нико отступает, плотно сжимает губы. В его темных зрачках она ловит отражение той боли, что испытала когда-то сама, но удовлетворения от этого нет.