Без права на подвиг (СИ) - Респов Андрей - Страница 20

И я просто вёл счёт, отвлекаясь на специфические признаки болезней у мёртвых, пытаясь угадать, что привело к смерти очередного бедолагу. Это хоть немного помогало не терять концентрацию.

Неожиданно вагоны закончились. Судьба решила нас с Иваном побаловать — последний вагон оказался пуст. Рядом стоял Вайда и ещё несколько, судя по относительно сохранному обмундированию, начищенным сапогам и дубинкам в руках, добровольных кандидатов в лагерные полицаи.

Не зная, что дальше делать, мы с Иваном прислонились к вагону, рядом пристроились остальные пленные, работавшие вместе с нами. Конвоиры, потные и тоже изрядно утомлённые, встали чуть поодаль, достав сигареты, стали громко переговариваться и обсуждая выдающиеся стати какой-то Гретхен.

Но покурить служивым была уже не судьба.

Из-за вагонов неожиданно вынесло группу военных: два автоматчика, офицер и, кажется, унтер с двумя гроссбухами под мышкой. Солдаты были почему-то в касках. Офицер же, судя по погонам, гауптман, а по цвету чёрной окантовки — сапёр или, что вернее, железнодорожник.

Все эти тонкости я определил с ходу, мысленно поблагодарив Сталину Моисеевну, что заставила меня в первую очередь накрепко запомнить таблицы знаков различия и цветов войск вермахта и СС. Пользу от таких вроде бы несущественных мелочей я ощутил почти сразу же после попадания в носителя.

Было очень похоже на то, что нас почтило визитом местное начальство. Вон как вытянулись недополицаи, да и наши конвоиры замерли по стойке смирно, быстро рассовав курево по карманам.

Гауптман что-то переспрашивал у унтера, тот, в свою очередь, многословно отвечал, на ходу стараясь тоже тянуться перед начальством. Получалось плохо. Офицер явно был чем-то недоволен и постоянно кривил губы, особенно когда унтер протягивал ему раскрытый гроссбух и на что-то указывал пальцем. Автоматчики держались позади гауптмана и настороженно зыркали по сторонам. Интересно, почему неуютно чувствует себя охрана немецкого начальника на оккупированной территории?

Группа приблизилась к нам и остановилась напротив Вайды и его прихлебателей. С начальником недополицаев заговорил унтер, мешая немецкие слова с русскими, одновременно переводя ответы офицеру, потея и постоянно поправляя круглые очки в металлической оправе. Пилотка и китель его давно пропитались потом, но тем не менее ворот унтер держал наглухо застёгнутым. Ревностный служака, мля.

Даже без моего знания языка ситуация выглядела вполне прозрачно. Гауптман, скорее всего, начальник узловой решил лично проконтролировать, как осуществляется подготовка вагонов. А унтер, наверное, какой-нибудь писарь из тыловой канцелярии или кто там у немцев занимается учётом. Вполне очевидно, что сейчас, во время наступления, порожние вагоны являются серьёзным транспортным ресурсом. И гауптмана вышестоящее начальство за простой не похвалит, ох, не похвалит. Вот офицерик и решил лично, так сказать, усилить и углубить орднунг, устроив ахтунг подчинённым и работникам. Но мы же вроде бы уже всё закончили? Вон, тётки уже выбираются с вёдрами из последнего вагона.

— Хольц, спроси этого унтерменша, почему они не вели подсчёт умерших военнопленных. Как, прикажете, нам теперь составлять отчёт для Отдела военнопленных Общего управления Верховного главнокомандования вермахта? Или эти свиные рыла хотят беседовать не со мной, а со следователями гестапо? — примерно так прозвучал бы грозный монолог гауптмана в моём вольном переводе.

Нет, я ничуть не удивился тому, что легко понял, практически всё, что говорит гауптман. Мои занятия немецким с баронессой плюс раскачанная нейротроном память дали свои плоды уже к концу первой миссии. Да к тому же тыловик обладал довольно неплохой дикцией и произносил свою речь размеренно, будто с ленцой, не сглатывая окончаний. Мечта начинающего переводчика, да и только!

Пока гауптман разорялся, я задумался об иных, совсем недавно промелькнувших сомнениях, касавшихся совершенно иной темы. Почему я решил добиваться своей цели в поиске Демиурга, полностью повторяя судьбу деда? Что это за мазохизм: стойко переносить все тяготы и лишения плена? Ведь здесь довольно легко бесславно сдохнуть от пули конвоира или какой-нибудь архаичной болячки.

Рано или поздно, даже при великой удаче, несмотря на все заморочки с физической перестройкой тела, я могу позорно слить миссию. Панические мысли накрыли меня с головой в самый неподходящий момент.

Не тупи, Гавр! Не тупи!

У задачи три основных этапа: 1) прибыть из точки А в точку Б, 2) охватить сканированием Матрикула как можно больше лиц, среди которых возможно присутствие Демиурга, 3) добраться до фигуранта и отправить его в точку рандеву со Странником и Искателем.

Значит, мне всё время надлежит быть по возможности в контакте с наибольшим числом людей. И как это можно сделать, если меня распределят в барак и будут под конвоем выводить на работу, а то и того хуже — отправят в Arbeitskommando (рабочую команду военнопленных) на отдалённый объект? Нет, возможно, Демиург и там, но для начала мне следует убедиться, что его нет в шталаге Цайтхайн. А для этого как минимум нужно попасть в ту зону лагеря, где ведётся учёт поступающих и убывающих военнопленных. Проще говоря, в Отдел шталаг 2Б — учёт военнопленных. Именно он располагает картотекой фамилий и номеров, присвоенных вновь прибывшим. И что самое важное — в отделе работают сотрудники из числа военнопленных. Дефицит кадров, понимаешь. Который следует использовать в моих интересах.

И из этого следует не очень приятный вывод: мне нужно прекратить строить из себя нелегала с суперспособностями. Пора вынуть голову из задницы и идти на контакт с немцами. Пусть это и будет выглядеть как предательство с точки зрения остальных военнопленных. Да что там «выглядеть»? Сотрудничество и работа на противника — однозначно предательство! И если это дойдёт до наших органов пусть и после войны, моей бабушке, маме и тёте не поздоровится.

Уверенность, что данная реальность — альтернативная, давно под большим сомнением: казус с Алоизычем всё ещё не даёт мне покоя. Поэтому все свои радикальные действия здесь следует осуществлять с оглядкой. То есть, предательство, будем называть вещи своими именами, совершённое в целях выполнения миссии обязательно следует чем-нибудь прикрыть. Чем? Пока не знаю. Но, полагаю, если удастся пробиться в заслуженные лагерные писари, то пригодиться я смогу не только самому себе. Как? Поживём увидим. А пока надо не просрать любую возможность, что сама идёт в руки! Например, вот эту.

— Господин гауптман, позвольте побеспокоить! — я намеренно построил фразу в максимально гражданском ключе. И осипший голос постарался смягчить насколько возможно, подпустив в него заискивающие нотки.

Удалось вклиниться в паузу между набиравшим обороты начальственным разносом и жалким лепетом стоявших навытяжку недополицаев. Вайда, с дубинкой, заткнутой за пояс, бледный и возвышающийся почти на полторы головы над унтером, тем не менее выглядел жалко. Страшное слово «гестапо» звучало чуть ли не в каждом высказывании немца. Вайда же сотоварищи молча кусал губы и нещадно потел. На мой голос все, стоявшие в группе, кроме гауптмана, вздрогнули и повернули головы. Один из конвоиров отреагировал довольно быстро:

— Хальт! — штык винтовки ткнулся мне вбок, слегка оцарапав кожу. Я почувствовал, как тёплая струйка крови стекает мне за пояс штанов.

Стараясь не делать резких движений, я медленно поднял руки, сдерживая дрожь: память услужливо подсказала, что сейчас в мой правый бок готовы войти двадцать два сантиметра золингеновской стали, которые будут негативно восприняты организмом аватара.

— Господин гауптман, во время выполнения работ я считал покойников и могу представить отчёт по количеству умерших.

На этот раз офицер тоже обернулся, упёршись в меня холодным взглядом.

— Сколько? — выплюнул он, вновь скривив губы.

— Сто семьдесят шесть, господин гауптман! — я постарался вытянуться с поднятыми руками. Получилось коряво.