Без права на подвиг (СИ) - Респов Андрей - Страница 18

Я последовал совету скрывавшегося за спиной товарища, подставляя свою пилотку под особенно интенсивно льющиеся струи. А дождь наддал ещё пуще прежнего, будто отвечая мольбам измученных жаждой красноармейцев.

— Вань, а ты на меня влезть сможешь? Глядишь, и с гимнастёркой сладится.

— Да куда тебе, Петро! В чём ещё только душа теплится?

Я не стал долго убеждать товарища, что чувствую себя вполне сносно, а попросту рявкнул:

— Лезь, твою мать, всё равно мне падать некуда!

Сзади провозились почти минуту. Я завёл руки за спину и скрестил ладони ковшиком, для упора носка или колена влезающего, поставил свои ноги на ширину плеч и слегка согнул в коленях. Иван, кряхтя и больно упираясь коленями и локтями мне в спину, обхватил дрожащими руками за шею и плечо, всё же умудрился довольно ловко вскарабкаться на плечи.

Мне же подобный эксперимент понадобился не столько для осуществления задумки по запасанию влаги, сколько для предварительной оценки теперешних своих физических возможностей. И я с удовлетворением ощутил, что почти не чувствую веса своего товарища. Понятное дело, что после месяца плена Иван мог похудеть, но и дед мой Гераклом не был.

— Получилось, Вань?

— Да куды ж я денусь, Петро Михалыч!? Влиз помалэньку…

Дождь баловал нас добрых два часа. Промокшие до нитки, утолившие жажду, мы радовались даже дрожи своих тел, теперь уже зябнувших от ночной прохлады. Слишком крепка была память о смертельном мареве дневного зноя. Вскоре дождь перешёл в моросящий режим. Бойцы в вагоне, тесно прижатые друг к другу и ритмично раскачивающиеся, постепенно забылись прерывистым болезненным сном. Нужно было урвать хоть немного спасительного забытья перед испытаниями нового дня, который мог стать последним для любого из них.

— Ахтунг! Ауфштейн! Шнеллер, шнеллер!!! — похоже, дед, эти команды у нас теперь вместо будильника на ближайшее время.

Утро встретило не только прохладой, но и дикой слабостью во всём теле. Не успели пленные проснуться от криков конвойной команды и толком прийти в себя, как лязгнули железные задвижки на дверях вагона и по массе стоявших в тесноте людей сначала пробежало волнение, затем она качнулась к выходу, и мы стали покидать вагон по скользким от дождя сходням, сбитым из неошкуренного горбыля.

После спёртого смрада вагона свежий воздух опьянил, обжигая гортань и ударяя в голову. Находясь в движущейся толпе, было трудно толком сосредоточиться на окружающей обстановке. Но понять, что мы находимся где-то на сортировочных железнодорожных путях, было очевидно.

Слева на меня неожиданно навалился, чуть не сбив с ног, худой высокий мужчина с заросшими седой щетиной щеками и тёмными кругами вокруг серых глаз.

— С утречком тебя, Петро! — узнал я знакомый голос Ивана, несмотря на едва расслышанную из-за повторяющихся криков конвойных фразу.

— Доброго, — громко прохрипел я осипшим спросонья горлом, неожиданно «дав петуха».

— Швейген! — грозный окрик справа заставил меня рефлекторно втянуть голову в плечи, что меня и спасло. Удар приклада, направленный в шею, а, может, в основание черепа, пришёлся вскользь в правое плечо, отчего рука немедленно обвисла как плеть. Кровь немедленно бросилась в лицо, а изнутри начал раскручиваться комок отчаянной ярости. Но я успел взять себя в руки, ещё больше втянул голову в плечи и прижал подбородок к груди. От желания порвать ретивого конвойного и выплеска адреналина мелко тряслись пальцы. По примеру окружавших меня пленных согнул руки в локтях и перешёл на бег трусцой, продвигаясь вперёд, куда направляли нас стоявшие по краям колонны конвоиры.

— Лауф! Шнеллер! Шнеллер! — то и дело раздавалось сзади, спереди, сбоку. Как же они любят командовать. Верно сказано, что немецкий язык действительно лучше всего создан для маршей и военных команд. Аж по коже пробирает.

Понятное дело, что орут «бегом» и «быстро». А как же иначе-то? Да я и сам виноват, подставился. Разговорчики в этом строю чреваты здоровенными синяками на теле. В лучшем случае.

Утра доброго, видите ли, Ивану пожелать захотелось. А если бы этот приклад в висок прилетел? И случился бы кирдык всей миссии. Не, надо, с-сука, надо быть осторожнее, выживать! Хватит вести себя как на исторической экскурсии! Иначе не то что Демиурга не отыщу, но даже до лагеря не доеду.

Кстати, надо бы глянуть, как там Матрикул? Благо, теснота теперь не мешает его рассмотреть. Я украдкой оттянул край рукава гимнастёрки. Двойная татуировка была на прежнем месте. Одна часть зелёная, другая чёрная. Как я не прислушивался к себе, не приглядывался к татуировке — Матрикул хранил гробовое молчание. Демиурга в радиусе пяти километров не наблюдалось. Печально. А ты думал, будет легко, Гавр?

Вскоре нас загнали на небольшой пятачок между высокими измазанными извёсткой кирпичными стенами каких-то длинных нескончаемых складов, расположенных вдоль железнодорожного полотна и нашим эшелоном, вагоны которого продолжали освобождаться от пленных. По моим грубым прикидкам народу только в ближайшем видимом пространстве вокруг нас с Иваном скопилось не менее полутысячи человек. У кирпичных стен сразу образовалась настоящая давка. Десятки пленных справляли нужду, опираясь руками, а кто и опершись спиной о стену. Мой живот в унисон увиденному невольно выдал красноречивые позывы. Интересно, что там ещё могло остаться после нескольких дней дизентерийной эпопеи?

Стоящий рядом Иван, тронул меня за плечо:

— Не вздумай к стене идти, Петро! Ежели по малой нужде до ветру — вон в сторонку отойди. Если по большому можешь стерпеть — терпи. В вагоны снова посадят, к парашному ведру протиснешься и сходишь.

— А как же…они? — я указал на десятки людей, словно клопы осадивших подножье кирпичной стены.

— А это те, кому уж совсем невмоготу. Немец — он аккуратист. Не потерпит. Увидит — виновному пуля в затылок или штык под ребро. Кому как повезёт. Я же сказал, для этого дела в вагоне ведро сортирное приспособлено. Но с лихоманкой та ещё морока. В тесноте на парашу особо не побегаешь. А припечёт — и в штаны наложишь.

Народ и правда торопился доделать побыстрее свои дела и возвращался в общую толпу, пытающуюся выстроиться неровными шеренгами лицом к перрону. Я глянул на конвой: солдаты расположились редкой цепью между вагонами и первыми рядами пленных, из-за спин которых тех, кто присел у стены, видно, к счастью, не было. На что, видимо, и был расчёт.

Последовал совету Ивана и про себя подивился относительной чистоте сатиновых трусов и штанов. Видать, деду всё же удавалось себя как-то соблюсти. Но, похоже, при таком режиме содержания это ненадолго.

Спустя всего четверть часа конвой криками поднял присевших на корточки обессиленных военнопленных. И тут раздались первые выстрелы. Я не видел, что произошло. Ситуацию разъяснил сосед Ивана.

— Видать, не все встать смогли, сердешные. Измотался народ…земля пухом.

С каждым часом пребывания в точке миссии мне становилось всё неуютнее. Смерть: случайная, дурная, бессмысленная, неожиданная, омерзительная и позорная — всё время ошивалась где-то рядом, будто играя со всеми находящимися вокруг людьми в какую-то жуткую игру с непонятными правилами.

Наш эшелон отогнали куда-то в другое место, и на соседнем открывшемся пути стала видна сцепка из нескольких десятков открытых товарных вагонов без крыши. Ну вот, прямо как заказывал…

— Как баранов повезут, с ветерком, э! — сплюнул стоявший впереди меня горбоносый брюнет с оборванными по самые плечи рукавами у испачканной кровью гимнастёрки.

Так и случилось. Погрузка заняла гораздо больше времени, несмотря на понукания конвоя. Не помогла немцам и присоединившаяся дюжина овчарок, злобно рвавшихся с поводков и норовивших укусить за ноги забегающих на платформы пленных.