Всегда вчерашнее завтра - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 42

• Предыдущая
• 42/67
• Следующая

– Ты серьезно? – спросил Маир тревожно. – Если тебе уже ничего не хочется в тридцать восемь лет, то это очень плохо.

– Я этого не говорил. Просто с физиологической стороны женщины уже волнуют меня гораздо меньше.

– Я уже об этом слышал. Тебе важны их душевные качества, – с гримасой на лице заявил Маир. – Вот что я тебе скажу, дорогой. Я перепробовал миллион женщин. Разных. Блондинок и брюнеток. Наших и не наших. Все они одинаковые. Они любят принимать загадочные позы и доказывать, что читали Пруса и Кафку. На самом деле в постели все они одинаково стонут, одинаково молчат и одинаково кричат.

– Тебе никто не говорил, что ты циник?

– Опять? – поморщился Маир. – Скажи что-нибудь другое.

– По-моему, ты сексуальный маньяк.

– А по-моему, настоящий мужчина должен всегда думать о женщинах. Это единственное, о чем можно мечтать постоянно.

– Тогда мечтай молча, – посоветовал Дронго, – и, пока мы не придем в казино, постарайся говорить о чем-нибудь другом. Лучше скажи, что за музей находится рядом с нашим отелем?

– Откуда я знаю! Ты думаешь, я хожу в музеи?

– Да, тут я был не прав, – согласился Дронго. – Вот и наше казино. Паспорт у тебя с собой?

– Конечно. Они каждую ночь надувают сотню людей, а сами боятся пустить к себе одного опытного игрока.

– Надеюсь, ты еще не попал в их компьютер как неблагонадежная личность? – пошутил Дронго.

– Как тебе не стыдно! Я играл во всех казино мира. Меня внесли в компьютеры как самого надежного игрока.

Они вошли в просторный холл. Касса размещалась слева от двери. Справа находился гардероб, куда сдавали личные вещи. В кассе проверяли паспорта и затем выдавали желтые билеты, стоившие семьдесят пять франков. Предъявив документы и получив свои билеты, они направились в зал.

По всему южному побережью Франции в знаменитых городах, раскинувшихся на Лазурном берегу, имелись казино и игорные залы. Не такие знаменитые, как казино Монте-Карло или Лас-Вегаса, но в них кипели страсти не меньше, чем в широко известных игорных залах городов, ставших символами игорного бизнеса, который охватил все человечество.

– Надеюсь, здесь нам повезет, – пробормотал Маир, подходя к рулетке.

Дронго пожал плечами. Он не любил рулетку. Здесь все зависело от воли случая, от стихийного попадания нужного номера. Он предпочитал блэк джек, в котором игрок оказывался почти на равных с крупье. Кроме того, Дронго считал эту игру психологической и часто выигрывал небольшие суммы денег. Однажды в Тбилиси, во времена, когда город с наступлением ночи погружался в полную тьму, он зашел в открывшееся на проспекте Руставели казино «Сакартвело» и выиграл тысячу сто долларов. В те времена зарплата людей не превышала двух-трех долларов. И за такие деньги вполне могли убить человека прямо на улице. Но он спокойно взял свой выигрыш и как ни в чем не бывало вышел на улицу. Ошеломленные служащие казино проводили его растерянными взглядами. И только один из охранников успел поинтересоваться: «Откуда ты такой взялся?» – но Дронго уже уходил, махнув рукой на прощание. Он вспомнил эту историю, отходя от стола с рулеткой и направляясь к другому столу, где играли в блэк джек. Здесь было не так много людей, а минимальная ставка равнялась ста франкам.

Он разработал свою систему игры, при которой крупье нужно просто сбивать с толку нелогичными действиями, чтобы тот не смог догадаться, как именно сыграет сидевший перед ним клиент. На семнадцать Дронго просил карту, а имея тринадцать, отрицательно качал головой. Обычная игра строилась на логических действиях игроков, выдерживающих определенный стиль, к которому крупье мог приспособиться. Но абсолютно нелогичные действия Дронго, а также его феноменальная способность запоминать карты из нескольких колод и приспосабливаться к манере игры самого крупье почти всегда приносили ему успех.

На этот раз за столиком рядом с ним расположился темпераментный итальянец с живописной бородкой и закрученными усами. Здесь же сидел мрачный южанин-француз с характерным голым черепом. Еще один нервный, дергающийся тип непонятной национальности пристроился с самого края и нерасчетливо ставил крупные суммы.

Дронго играл спокойно, ставя минимально возможные суммы и внимательно наблюдая за игравшими. Пока ничего необычного он не заметил. Если бы в зале появился Савельев или Семенов, он бы наверняка их узнал: Потапчук очень тщательно описывал внешность обоих, как способен описать сотрудник КГБ, специально тренирующий свою наблюдательность.

Маир сидел за столиком, где играли в рулетку. Ему уже выдали специальную лопаточку, позволявшую делать ставки на удаленные цифры, которые он не доставал рукой.

Дронго получил короля и обернулся в сторону открывающейся двери. Там показался белый смокинг. У крупье выпал валет. Дронго поднял указательный палец правой руки, требуя карту, и получил тройку. В это время в зале появилось сразу несколько человек. Автоматически Дронго еще раз попросил карту. И снова выпала тройка. В зал вошел Игнат Савельев. Дронго узнал его сразу, как только увидел это характерное запоминающееся лицо.

И машинально опять попросил карту.

– Еще? – удивленно переспросил крупье.

Дронго посмотрел на лежавшие перед ним карты. И только теперь заметил, что у него шестнадцать очков. Игнат Савельев прошел к другому столу и, оглянувшись вокруг, сел. Пока рядом с Савельевым никого не было. Он действительно походил на иезуита. Невысокого роста, заметно плешивый, с жесткими четкими чертами лица и упрямыми тонкими губами.

– Карту, – кивнул Дронго, поставив еще жетон и попросив не открывать следующей карты.

Все удивленно смотрели на него. Но в казино не принято обсуждать действия других игроков. Савельев разменял деньги и получил свои жетоны.

Крупье стал раздавать карты и в самом конце открыл свою следующую карту. У него выпал король. Теперь все взгляды обратились на Дронго. Крупье улыбнулся. У него набралось двадцать очков против шестнадцати и закрытой карты у странного игрока, решившего рискнуть. Он улыбнулся еще шире и открыл карту. Там лежала пятерка. У Дронго получилось ровно двадцать одно очко.

– Вам всегда везет, мсье, – сказал крупье, перестав улыбаться.

Утром девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года Игната Савельева разбудил возбужденный Семенов. Они знали друг друга давно и даже работали вместе в Латинской Америке, во время одной из командировок, несколько лет назад, когда у Советского Союза еще хватало сил и средств вмешиваться в дела далеких от него латиноамериканских стран.

– Что случилось? – недовольно спросил Савельев, открывая глаза.

– Послушай, что они говорят, – крикнул Семенов, кивая на телевизор. Савельев недовольно поднялся, принялся натягивать брюки. Во время своей специальной командировки в Литву они оставались на конспиративной квартире во избежание утечки информации. Лозинский и Потапчук уже сидели на стульях у «ящика».

Диктор торжественным голосом передавал сообщение о создании ГКЧП, о предполагаемой болезни Михаила Горбачева, о введении чрезвычайного положения в стране.

– Слава богу, – сказал Савельев, усаживаясь на свободный стул, – теперь все будет в порядке.

– Еще неизвестно, чем все это кончится, – на всякий случай заметил осторожный Лозинский.

– Уже все кончилось, – мрачно улыбнулся Савельев, – теперь наши списки нужны только для архивов. Вот и все, ребята. Придется готовить другие списки. Люди, которые отказывались от сотрудничества с нами. Члены новых общественных формирований, выступавшие за независимость, вся эта национальная шушера, которая поднялась со дна. Нам предстоит много работы.

Немного пугала эта торжественно-мрачная манера диктора, тревожили и слова Савельева о готовящихся акциях. Из истории офицеры знали о том, как начавшийся молох репрессий раскручивался до предела, пожирая и тех, кто верно ему служил.

– Думаешь, все начнется по новой? – спросил Семенов.

• Предыдущая
• 42/67
• Следующая