Гнев Севера (СИ) - Мазин Александр Владимирович - Страница 18

И Теобальд отстал.

— Я бы его приблизил, — сказал Элла. — Но не знаю, могу ли ему верить.

— Мой господин, это из-за того, что он ирландец?

— Нет, Теобальд, — Элла усмехнулся. — То, что он ирландец, это хорошо. У него здесь нет ни родни, ни друзей. Тут другое: мне нечем сделать этого ирландца преданным только мне. И меня беспокоит, что он не убил Озрика, хотя мог это сделать.

— Тогда бы его пришлось казнить, — заметил Теобальд. — Или заполучить во враги озрикова отца.

— Я обменял бы на мертвого Озрика десяток таких, как этот ирлашка, — проворчал король Нортумбрии. — Озрик — правая рука Осберта. Знаешь, с каким бы удовольствием я отрубил эту руку?

— Это приказ? — уточнил Теобальд. — Передать его Николасу?

Элла мотнул головой:

— Ирлашка умен. Как-нибудь выкрутится. А знаешь, что он предложил архиепископу? Отпустить пленных норманнов за выкуп!

— Догадываюсь, что тот ему ответил.

— То же, что и мне, — король столкнул лежащую на коленях голову гончей, встал и прошелся по залу. — Смерть язычникам!

— Даже не предложил их крестить?

— Сказал: их души уже в аду. Однако если я так милосерден, то он мог бы вымолить им прощение. Если сотня монахов денно и нощно… — Элла остановился.

— …И не бесплатно…

— Вот именно! Всего лишь за три четверти выкупа! — Элла фыркнул. — В монетах, которые я чеканю, серебра и двух третей не наберется. И весят они на четверть меньше, чем те, что чеканились при моем деде. Хочешь знать, куда девается наше серебро?

Теобальд хмыкнул. Он знал.

— Так что с ирландцем, твоя милость? — спросил он.

— А сам что думаешь?

— Я бы хоть сейчас повысил его до десятника, — ответил Теобальд.

— А люди его примут? — усомнился король.

— Он справится.

— Нет, — отрезал Элла. — Но пообещай ему… Сам придумай, что пообещать. Да постарайся, чтобы у него не осталось времени на попойки с моими недругами. — И повысил голос: — Эй, принесите свечи и позовите мерсийского монаха, того, с письмом.

— Я могу идти, твоя милость? — спросил Теобальд.

— Иди… Нет, стой. Ирлашка так и не вспомнил имя норманнского вожака?

— Я спрошу, твоя милость.

— Спроси, спроси. Не думаю, что Господь дал нам в руки какого-нибудь морского эрла. Эта рыбка покрупнее. Как думаешь?

Теобальд пожал плечами:

— Норманны — дикие звери. Что короли, что простые керлы. Готовы убивать даже с выпущенными кишками. И боли совсем не чувствуют. Палач его рвет, а он только рычит. Или хохочет. Но мы сделали, как посоветовал тебе Вулфер, и бодрости у него уже поубавилось.

— Не сдохнет? — обеспокоился Элла. — Я хочу придумать для него что-то… внушающее страх даже норманнам. Но для этого он должен остаться живым.

— Палачи присматривают за ним.

Элла кивнул. Ну да, кто лучше палача может проследить, чтобы пленник не умер раньше, чем следует.

Когда я снова увидел Рагнара, тот выглядел отвратительно. Лежал, свернувшись, на земляном полу. Разогнуться не мог: цепь, соединявшая железный ошейник и колодки на ногах, была слишком короткой.

Запекшаяся кровь по всему телу, сочащиеся сукровицей ожоги… Изрядно ему досталось.

— Будьте наготове, — сказал Малоун. — Дернется — прижмите его древками.

Десятник взял глиняную миску с водой и поставил ее в шаге от головы Рагнара. При этом он ни на секунду не отводил взгляда от скорчившегося конунга.

Тот не отреагировал.

— Больше не кидается, — сказал один из гвардейцев.

— Еще бы, — проворчал Малоун. — Так любого зверя усмирить можно. Колотушки вместо жратвы, чашка воды в день.

Суки.

Хотя это вряд ли хуже пыток, которые практиковал сам Рагнар.

Вот только Рагнар — свой, а эти… англичане.

Как я могу ему помочь? Говорить, кто он, Рагнар мне запретил. Освободить — никакой возможности. Выход один. Подкоп исключается. Резиденция короля Йорвика построена на римском фундаменте. Даже пол выложен плиткой, местами сохранившей древнеримский рисунок. И каменный подвал — из той же эпохи. Не думаю, что по замыслу архитектора здесь планировалась тюрьма. Скорее, складское помещение. Сухой плиточный пол. Каменные стены, лишь кое-где тронутые вездесущей плесенью. Крепкие двери. Шесть человек охраны. Четверо стражников и двое палачей. Один их стражников я. Допустим, я даже смогу убить всех пятерых. Что дальше? Ходить Рагнар если и сможет, то недалеко. Унести на себе такую тушу я вряд ли сумею. А ведь еще сражаться придется. Со всей королевской гвардией. Где-то здесь, я слыхал, томятся еще трое наших. Но вряд ли они в лучшем состоянии. Единственное, что я могу — убить конунга собственноручно. Да хоть прямо сейчас. Двух «коллег» и Малоуна уложу. Но не бесшумно. Так что уже через минуту сюда прибегут другие бойцы. Минуты хватит, чтобы вложить в руку Рагнара какое-нибудь оружие и нанести смертельный удар. Но готов ли я заплатить собственной жизнью за его смерть?

А если, допустим, устроить так, что это не я, а сам Рагнар всех перебил? Каким-то образом освободился, напал и покрошил Малоуна с подчиненными. А потом пал от моего меча?

Хороший план. Но нереальный. Закован конунг на совесть. Даже опытному кузнецу с оборудованием потребуется минут десять. Нужных инструментов у меня нет. Да я не кузнец.

Может, мне стоит переметнуться к экс-королю Осберту и попытаться через него как-то воздействовать на Эллу?

Если бы Рагнар не запретил мне рассказать, кто он такой, я бы так и сделал. Возможно, понимание того, что повлечет за собой смерть Лотброка, заставило бы Эллу передумать? Может наплевать на запрет и все равно рассказать?

Нет, не рискну. Потому что при любом результате я в минусе. Не выживет Рагнар, значит все напрасно. Выживет… Бес его знает, как он тогда отнесется к тому, что я наплевал на запрет. Я эту публику знаю. За то, что спас, вот тебе браслет золотой с моей руки, а за то, что нарушил приказ, вот иди-ка ты в Валхаллу.

Нет уж. Раз я бессилен, то пусть конунга спасают суровые скандинавские боги.

Боги не спасли.

В тюрьме Рагнар был голым, но сейчас ему вернули одежду. Даже пояс с креплениями для оружия. Которого на поясе, естественно, не было.

Два стражника держали конунга за скованные цепью руки. Вторая цепь опутывала туловище Рагнара. Ее свободные концы, метра по два длиной, врастяжку удерживали еще двое. Так водят опасных хищников. Медведей, например.

Но Рагнара скорее несли, а не вели. Ноги конунга волочились по земле, голова поникла, серые от пыли слипшиеся космы заслоняли лицо. Знаменитые кожаные штаны — в потеках запекшейся крови. Пальцы на правой руке — сине-багровые, распухшие.

Державшие конунга гвардейцы встали напротив королевского трона. Еще двое копейщиков — чуть подальше. Лица напряженные. Даже такого Рагнара — боялись.

Вперед вышел архиепископ. Ему подали пергамент.

— Во славу Господа нашего Иисуса… — начал торжественно Вулфер, но внезапно поперхнулся и зашелся приступом кашля.

Грозные боги Валхаллы, как вы допустили, что подобное ничтожество решает судьбу величайшего героя Северного Пути? Или и впрямь ваше время на исходе?

Король Элла скривил недовольную гримасу. По толпе волной прокатилось ворчание.

Кашель архиепископа сочли дурной приметой.

— …За многочисленные преступления против христианских государей, служителей церкви…

Высокопреосвященство больше не пыжился. Читал торопливо, намереваясь побыстрее закончить.

— …нечестивое сатанинское отродье… туда, где ему место, предать позорной смерти, дабы внушить ужас всем безбожным норманнам и научить их…

Ага, как же. Внушить ужас ужасу. Вы даже не представляете, кого собираетесь «учить». Да этот Вулфер в штаны наложит от одного только взгляда Ивара Бескостного.