Оранжерейный цветок (ЛП) - Ритчи Бекка - Страница 85

Райк там.

Прямо через эти двери.

С моим отцом. И его отцом. И Коннором. Хотя я не уверена, что Коннор сможет быть миротворцем в этой ситуации.

Это звучит довольно неловко и дискомфортно. Я хочу пойти и спасти его от отца, но что-то подсказывает мне, что он найдет способ поговорить с Райком, несмотря ни на что.

Мама снова поворачивается ко мне, и её взгляд падает на мою футболку с надписью: Извините, я встречаюсь только с мальчиками, у которых татуировки. Я не жалею о футболке. Она мне нравится. И поэтому я ношу её, независимо от того, считает она её безвкусной ли нет.

Её пальцы бессознательно перебирают жемчуг, но она не спрашивает меня о Райке.

— Я назначила тебе прием у врача, когда мы приедем домой. Пластический хирург осмотрит твою щеку, — её пальцы отрываются от жемчуга, и она снова поглаживает мою руку. — Какие обезболивающие ты принимаешь?

Я качаю головой.

— У меня закончились.

— Мы купим тебе ещё.

— Нет, мне не больно. Всё в порядке.

Если я дотрагиваюсь до щеки, то чувствую, как натянутая рана, слегка припухшая, спускается от виска, по щеке, к челюсти. Все видят её, кроме меня. Так что трудно встретиться с этой проблемой лицом к лицу, когда я не смотрю на неё.

— Тебе так повезло, — говорит моя мама. — Ты могла потерять глаз. Он мог рассечь тебе губу, — она качает головой при виде этих жестоких образов. — Доктор отшлифует шрам, а потом я поговорю с твоим агентством…

— Что?

Я прерываю её. Я была готова пойти к врачу, чтобы он осмотрел шрам, но мне не хочется возвращаться в модельный бизнес. Всё равно меня никто не наймет.

— Ты прекрасна, Дэйзи, — говорит она, сжимая мои руки. — Они возьмут тебя обратно.

— Нет, не возьмут, мама.

Мне нужно, чтобы она приняла эту ситуацию и двигалась дальше, чтобы я тоже смогла.

— Чем это отличается от моноброви или щели между зубами?

— Это просто отличается. Я уже говорила тебе. Я не хочу работать моделью, и это не имеет никакого отношения к моему лицу.

Я попыталась объяснить своё решение по телефону, сразу после того, как выписалась из больницы. И она бросила трубку. Теперь у неё нет телефона, чтобы оборвать меня. Ей некуда деваться.

Я так решительна и непреклонна в своем выборе. Я больше не боюсь выражать свои мысли. Она не может заглушить мой голос или отнять моё мнение. Я имею значение.

Мама только качает головой.

— Мы поговорим об этом позже. Ты через многое прошла.

Она поглаживает мою ногу.

— Я думала об этом годами, — говорю я ей.

Она по-настоящему молчит и просто слушает.

Я выдыхаю.

— Я всегда хотела сделать тебя счастливой, но, делая это, я впала в глубокую депрессию, мама, — я качаю головой, и на глаза наворачиваются слезы. — Я так долго угождала тебе, что даже не нашла свои собственные мечты.

Мама тяжело сглатывает и говорит: — Почему ты не сказала мне об этом раньше? Мы могли бы найти для тебя другое занятие.

— Я пыталась пару раз, — говорю я. — Ты не слушала.

Моя мама обрабатывает это. Она не очень хорошо относится к переменам, но из-за этих фактов её глаза начали стекленеть.

— Думаю, так будет проще, — её взгляд останавливается на моем шраме. — Тогда тебе нужно начинать искать колледжи. Ты будешь на семестр позади…

— Я не пойду в колледж, — говорю я непреклонно. — У меня много денег, накопленных благодаря модельному бизнесу, и я знаю, что это причинит тебе боль… — я делаю ещё один глубокий вдох, — …но мне не нужно твоё мнение о том, что я должна делать в будущем. Я должна узнать это сама.

Моя мама выглядит рассерженной.

— Тебе всего восемнадцать, Дэйзи.

— Мама, — говорю я. — Ты должна отпустить меня. Я обещаю, со мной всё будет хорошо.

— Я не понимаю. Я позволила тебе снять собственную квартиру. Ты жила сама по себе…

— Я не прощаюсь с тобой, — обрываю я её, также как она поступала со мной много раз в жизни. Как бы дерьмово это ни звучало — это чертовски приятно. — Мне просто нужно самой определять направление своей жизни. Вот и всё.

Я не знаю, чем хочу заниматься, но я знаю, что у меня есть годы, чтобы разобраться в этом. И эта свобода укрепляет мою уверенность и дает мне крылья, с помощью которых я смогу вылететь из этого гнезда.

Она вдыхает.

— И ты не пойдешь в колледж?

— Нет.

Она смотрит на меня некоторое время и говорит: — Ты всегда была самой легкомысленной по сравнению со своими сёстрами. Полагаю, я не должна удивляться.

Она немного щурит глаза. Думаю, это лучшее, что я могу получить. Этого достаточно для меня.

Затем она внимательно изучает мои волосы, прочесывая пальцами короткие, плохо уложенные пряди и сморщив нос.

— Мы можем сделать тебе наращивание и убрать этот цвет… Ты сама их подстригла? Это ужасно.

Она достает свой телефон и делает пометку позвонить в салон. И вот так просто, она делает вид, что я не давала никакого обещания, но я никогда не отступлюсь от него. Даже если она забудет или притворится, будто она в недоумении. Я напомню ей.

— Мне очень нравится так, — говорю я.

— Смешно, — говорит она, набирая текст на своем телефоне.

— Нет, правда, — говорю я ей серьезно. — Мне нравится, что они не идеальны, и мне нравятся блики. Я не собираюсь ничего менять.

Я смотрю на Роуз, и она гордо улыбается.

— Тебе не может это нравиться, — говорит она. — Это некрасиво.

Роуз вклинивается.

— Это её вкус.

— У неё плохой вкус, — огрызается она. — И я пытаюсь помочь ей понять это.

Роуз стонет.

— Мама, почему ты должна быть такой…

— Потому что я хочу лучшего для своих девочек, — отвечает она. Её взгляд останавливается на мне. — Я не знаю, что на тебя нашло. Раньше тебе всегда нравились твои волосы.

— Они мне никогда не нравились, — говорю я.

Она смотрит на меня.

— Это из-за Райка, да? Ты меняешься из-за мальчика.

— Райк никогда не говорил мне, как стричь волосы или в какой цвет их красить. Он только говорил мне думать за себя.

Я ловлю её взгляд, направленный на дверь передней кабины, где находится Райк. Она смотрит на неё так, будто она её как-то задела. Она винит его в моих мыслях и чувствах и, возможно, в моей внезапной смене профессии.

— Он говорит тебе, чтобы ты вытеснила меня из своей жизни? — спрашивает она.

— Мама, нет. Он никогда таким не был.

— Я ему не нравлюсь, — говорит она. — Я не удивлюсь, если он говорит тебе все эти вещи…

— Послушай меня, — умоляю я. — Он ни слова не сказал о тебе. Я люблю тебя, мама, и он это уважает.

Она качает головой, не веря. Ей даже не нужно добавлять следующую фразу, чтобы я это поняла, но она все равно это делает.

— Ты бы никогда не пострадала, если бы Райк не поехал за тобой в Париж.

Она снова и снова качает головой.

Печально, но в этом есть доля правды.

Я бы никогда не пошла в паб за Ло, если бы Райк не приехал.

Мы бы никогда не застряли в том бунте.

Но без этого жестокого сигнала к пробуждению я бы никогда не поняла, как сильно мне нужно высказывать своё мнение. Даже если это задевало мою маму. Даже если это разозлит её. Все это должно было быть сказано.

Для меня.

Ни для кого другого.

Ты — свой собственный якорь. Хочешь ли ты продолжать гореть или позволишь себе подняться?

Больше не буду тянуть себя вниз.

Я наконец-то готова подняться.

Я в комнате наедине с моим, блять, отцом, отцом моей девушки и Коннором. Как только я вошел в самолет, Грэг положил руку мне на плечо и сказал: — Нам нужно поговорить.

Я подумал, что он хочет поговорить об этом с Дэйзи, но я уверен, что позже он проведет ещё одну беседу с ней, просто чтобы подтвердить, что я не спал с ней, когда ей было пятнадцать.