Оранжерейный цветок (ЛП) - Ритчи Бекка - Страница 7

«Он слишком неряшлив для тебя, Дэйзи, — сказала бы она в добавок к остальному списку. — У него нет работы. Он живёт за деньги из трастового фонда. Он только и делает, что лазает по горам да катается на мотоцикле. Он все время выглядит раздраженным. И ещё, он в родстве с той ведьмой, Сарой Хэйл. Он даже не разговаривает со своим собственным отцом. (Что касается вражды в семействе Хэйл, моя мама однозначно за Джонатана Хэйла, в основном из-за того, что он лучший друг моего отца). И вдобавок, Райк — сын этой стервы Сары Хэйл (Да, это самый главный аргумент). О, и еще — он намного старше тебя».

Аргумент «он старше тебя» для моей матери стоит на самом последнем месте. И хотя Райк старше меня на семь лет, для неё это не такая уж и проблема. Как-то она пыталась свести меня с тридцатилетним мужчиной. Он сколотил состояние на владении авторскими правами на какую-то популярную песню. Месяц спустя моего совершеннолетия мама организовала мне с ним свидание. Я на него не пошла, потому что тут вмешался папа.

Для него разница в возрасте — проблема.

— На прошлой неделе я звонила Хильде, чтобы она убралась у тебя, — важным тоном произносит мама. — Она что, не приезжала?

— Я ее не пустила, — заявляю я. — Я стараюсь быть более независимой.

И это означает не нанимать уборщицу, чтобы она складывала мои вещи в шкаф.

— Лили и Ло не нанимали Хильду, чтобы та у них убиралась.

Сейчас они оба живут в Принстоне, Нью-Джерси, с Роуз и ее мужем. Не так уж и далеко от нас.

Мама усмехается: — Они могут убирать за собой.

И то верно. Ее взгляд падает на мой живот, и она щупает меня за талию.

— Ты же не набрала вес перед Неделей моды, не так ли? — критикует она.

Я набрала?

Она еще раз оценивающе окидывает меня взглядом и говорит: — Не бери в голову. С тобой все будет в порядке, — она поправляет мои все еще спутанные волосы, проводя по ним пальцами словно по драгоценному золоту.

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я поехала с тобой в Париж? Я могла бы тебе составить компанию, пока тебе делают макияж.

— Я просто хочу попробовать все сделать самостоятельно, — отвечаю я, стараясь не задеть ее чувства. Она слабо улыбается, притворяясь, что она рада моему решению.

— Люблю тебя, — говорит она мне, а затем целует в щеку. — Давай завтра днем сходим на шоппинг. Я попрошу Нолу заехать за тобой.

— Хорошо.

Мама идет к входной двери. И только в моей голове промелькнула мысль, что все прошло гладко, в ванной включается душ. Райк знает, что она еще не ушла. Мама хмурится. Затем смотрит в сторону ванной, вытягивая шею, словно ищейка.

— Кто-то оставался у тебя на ночевку?

Я не чувствую смущения или злости. На самом деле, я хочу посмеяться над этой ситуацией. Боже, ну и жизнь у меня.

— Да, Лили, — вру я маме. — Хочешь с ней поговорить?

Я знаю, что она откажется. Секс-зависимость Лили повлияла на дела содовой компании нашего отца и поставила ее в тяжелое положение. Эта ненужная популярность и внимание прессы отразилась на каждом члене нашей семьи по-разному, что крайне не нравится моей маме. Но я не могу ненавидеть за это Лили. Особенно после того, как я своими глазами видела, какой стыд и вину испытывает моя сестра. Но мама смотрит на ситуацию только в негативном ключе. Она еще не простила Лили.

— Не буду ее беспокоить, — отвечает она мне. — Отвечай на звонки. И не закрывай больше свою дверь.

Она каждый раз произносит эти слова перед своим уходом. Я остаюсь в спальне одна и слышу, как за мамой закрывается входная дверь. Затем я захожу в ванную.

Пар покрывает зеркала и заполоняет всю комнату. Не видно ничего, что скрывается за душевой занавеской с маргаритками. Слышится плеск воды о плитку. И я замечаю его спортивные брюки на зеленом коврике перед ванной. Райк в душе голый. Да неужели, Дэйзи.

— Моя мама чуть ли не поймала тебя, — говорю я ему.

— Хорошо, — отвечает он. — Тогда она смогла бы назвать меня «невоспитанным дегенератом» прямо в лицо.

Да, в прошлый раз она именно так его и назвала. Тогда Райк тоже прятался в ванной и слышал каждое оскорбительное слово, вылетавшее из ее уст.

— Эй, я тогда заступилась за тебя. И в предыдущий раз. И перед этим тоже.

— Без обид, — говорит Райк. — Но твоей маме плевать на твое мнение по поводу чего угодно.

Я не могу обижаться на его слова. Я знаю, он говорит правду. В своей жизни я лишь дважды высказывала маме свое мнение. Я говорила ей, что занималась бы чем-то другим — да чем угодно — лишь бы не быть моделью. В ответ я получила упрек, что я неблагодарная и веду себя как ребенок. После этого я заткнулась. Если бы я сорвала фотосъемки в последнюю минуту, ее лицо бы исказилось, будто бы спрашивая «И это моя дочь? Что это за маленькая грубая выскочка?»

Разочаровать маму — все равно, что вонзить ей нож в живот, в то место, где она меня когда-то носила. В этом есть некая метафора.

Райк внезапно выключает душ и берет желтое полотенце, висящее на крючке. Я столько провела времени рядом с полураздетыми, почти голыми парнями-моделями, чтобы как-то из-за этого волноваться. Но все чувствуется по-другому, когда ты знаешь этого человека. Все ощущается по-другому, когда тебе нравится парень не просто за его тело, а когда тебе нравится в нем все.

И Райк Мэдоуз мне нравится полностью.

Занавеска отодвигается в сторону, и Райк выходит из душа — полотенце низко обернуто вокруг его талии, капельки воды стекают по его груди и прессу. Я собираюсь выйти, чтобы оставить его одного, но он произносит: — Иди сюда.

Он стоит у раковины. И наблюдаю, как он открывает зубную пасту и выдавливает ее на свою и мою зубную щетку. Райк протягивает мне мою зеленую щетку. Я беру ее, и затем мы оба чистим зубы, притворяясь, что мы совсем не смотрим друг на друга в зеркало. Даже когда наши взгляды встречаются. Со стороны мы выглядим как пара.

Но это не так. И мы никогда не станем парой.

Некоторые вещи слишком сложные, запутанные, чтобы стать реальностью. И мы — одна из них.

Мне пиздец как надоело принимать холодный душ по утрам, поэтому вчера я сказал пошло оно все к черту. Мне необходимо начать ночевать у себя в квартире, чтобы я мог свободно подрочить.

Каждый день одно и то же. Просыпаюсь в кровати рядом с Дэйзи. Пытаюсь скрыть свой ужасный, блять, стояк. Принимаю душ. Бегаю с братом. Снова принимаю душ. Я прикладываю все чертовы усилия, чтобы не думать о ее длинных ногах и потрясающей улыбке, пока я ласкаю свой член.

Обычно мне это удается. Иногда нет.

Я всего лишь гребаный человек.

Я въезжаю на закрытую улицу и медленно еду на своем «Дукати» мимо этих гребаных гигантских домов в колониальном стиле. У меня на хвосте четыре чертовых седана. Они едут за мной с того момента, как я выехал из квартиры в Филадельфии. Два автомобиля даже пересекают двойную сплошную, чтобы они смогли подъехать ко мне поближе и сделать пару фото.

К этому дерьму мне стоило бы уже привыкнуть, но нет. И думаю, никогда не смогу. Не после того, как прямо на моих глазах бесстрашная девушка, бывшая некогда в полном порядке, превратилась, блять, в травмированного, боящегося темноты человека. Но дело не только в камерах и репортерах вечно сующих свои носы. Дело во всем, что идет вместе с известностью: паршивые друзья Дэйзи из школы — одно из последствий.

Мне удалось отбиться от одного седана. По крайней мере, у меня тонированный шлем, и они не смогут сфотографировать мое лицо. Я набираю скорость и отрываюсь от них. Четыре машины пытаются зажать меня между собой, но я выжимаю газ, переключаю передачу и уезжаю на бешеной скорости.

К тому моменту, как я подъезжаю к дому с воротами и живыми изгородями, журналистов уже нет. Я набираю код, и металлические ворота открываются со скрипом.

Дэйзи, наверное, было намного сложнее доехать до дома сестер из-за этих проклятых репортеров, чем мне. Мне следовало поехать с ней. Мы живем в одном жилом комплексе, только она на два этажа ниже. Я мог бы отвлечь папарацци, чтобы она поехала по другой дороге. Но я этого не сделал. Я поздно выехал, потому что я пытался найти информацию про Ambien, гребаную когнитивную терапию и другие снотворные таблетки, пытался найти хоть что-нибудь, чтобы решить проблему Дэйзи.