Твоими глазами - Хёг Питер - Страница 23

— Поговорим о пациентке, которую ждём, — сказала она. — Мы не торопимся, привыкай пока к своим ощущениям.

Что-то чужое оказалось передо мной. Казалось, оно давит на меня. Это была система Лизы. Возникло такое же чувство, как и за секунду до того, как мы входили в светящиеся тела. Но сейчас оно было сильнее, настойчивее. Прежде световые голограммы поддерживали ощущения визуально, казалось, что мы смотрим 3D-фильм. Теперь же я непосредственно столкнулся с чужой для меня системой другого человека.

Я попытался успокоиться и не сопротивляться происходящему.

Почувствовал, как система Лизы проникает в мою, оказывается во мне. Как она, наверное, чувствовала и меня в себе.

— Её зовут Аня. Ей двадцать один год. С девяти до одиннадцати дед со стороны матери неоднократно совершал в отношении неё сексуальное насилие.

Где-то внизу, ниже пояса я почувствовал спазмы.

Я прижал руку к животу, ниже пупка.

И сразу же понял, в чём дело. Через систему Лизы мне передалось слабое отражение насилия.

— Как она отнесётся к тому, что я, мужчина, буду участвовать в сеансе?

Я слышал свои слова. Одновременно с этим я отмечал, что мы обмениваемся не только словами. Что язык — лишь несущая частота, которая переносит больше того, что содержится в словах.

Вроде бы я говорил о возможных опасениях пациентки. Слова были об этом. Но я имел в виду и свой собственный страх.

— Она готова, дала согласие. И более того — даже просила об этом. Мы подходим к очень важным в её жизни ситуациям. К тому дню, когда насилию был положен конец. Она хотела, чтобы при этом присутствовал свидетель-мужчина.

Если бы мы — через аппаратуру и шлемы — не находились в непосредственном контакте, я бы ей поверил. Но сейчас я понимал, что правда совсем не так однозначна, как сказанное. Что она гораздо сложнее.

— Но, наверное, это рискованно, — заметил я.

— Конечно, это рискованно, мы все трое рискуем. Это неизбежно. Человек может принять только одно решение, более рискованное, чем предстать обнажённым перед другим человеком.

— И что это за решение?

— Всегда защищаться от других людей.

Ассистенты привели пациентку. Мы встали и поздоровались с ней. Она засмеялась, увидев нас.

— Это похоже на купальные шапочки, — сказала она. — Знаете, вы — хирурги, которые забыли снять купальные шапочки!

Не знаю, чего я ожидал, но стойкость её духа оказалась для меня полной неожиданностью. Довольно хрупкая девушка, постриженная «под пажа» — в свете галогеновых светильников блестящие рыжие волосы сверкали, словно медь. Лицо было бледным и при этом светилось энергией и юмором.

Она пожала мне руку, задержала её в своей и посмотрела на Лизу.

— Он выдержит это?

Лиза кивнула.

Ассистентки помогли ей облачиться в халат и шлем, видно было, что для неё всё это уже дело привычное.

Она подошла ко мне. Мы оказались совсем близко.

Она ничего не сказала. Я почувствовал, что друг против друга стоят два чужих человека. Затем Лиза начала сеанс.

Комната вдруг закачалась. Контуры предметов стали расплываться.

Тут я вспомнил про себя. Про то, что мне нельзя терять контакт со своим телом, с собственной системой.

— То, что вы чувствуете, это отсутствие у меня личных границ, — пояснила Аня. — В случае физического насилия над детьми их личные границы разрушаются.

Она не жалела себя, не бравировала. Она рассуждала совершенно трезво.

— Вы осознали свои личные границы, потому что их соблюдали другие люди, — сказала она.

Она скользнула по мне взглядом, она внимательно изучала меня сквозь прикрытые веки, сквозь всю технику и, возможно, как-то ещё.

— Хотя не сомневаюсь, вам тоже довелось страдать. Но ваши границы всё же не переходили. Свои границы мне приходится создавать самой. Создавать каждый день и всю оставшуюся жизнь. Сейчас Лиза помогает мне в этом.

Она посмотрела на Лизу. Взгляд её был полон преданности.

Мы заняли свои места.

Сначала мы сидели молча. Минут пять. Ассистенты беззвучно двигались вокруг нас. Настраивали приборы. Поправляли нам шлемы и халаты.

Они сделали знак Лизе.

И она заговорила с Аней.

— В предыдущие шесть сеансов мы один за другим разбирали случаи насилия. В том виде, как ты их помнишь. Сегодня ты собиралась рассказать об одном из последних. С нами сегодня Питер. Мы с тобой вместе решили, что пришло время пригласить мужчину в качестве свидетеля.

Чувство, которое возникло во мне, когда перед сеансом мы молча сидели друг против друга, стало нарастать.

Казалось, мы движемся в открытое море.

Женщины посмотрели на меня.

— Питеру как-то нехорошо, — сказала Аня.

— У него контролируемая психика, — сказала Лиза. — То, что мы называем автономная структура. Сейчас он воспринимает тебя и меня непосредственно. Две женские системы, которым хаос знаком лучше, чем ему. Это неизбежно приводит к появлению страха и к головокружению.

Она посмотрела на меня. Я кивнул.

— Мы с Аней соответственно ощущаем лёгкую клаустрофобию. При восприятии твоей системы. От ощущения замкнутости в очень жёстких структурах.

Аня кивнула.

— Другие мужчины и другие женщины могли чувствовать всё наоборот. Структура и хаос напрямую не связаны с полом человека. Но в среднем мужчины будут чувствовать большее беспокойство от хаоса, чем женщины. А женщины, если они оказываются в слишком жёстких структурах, чувствуют себя словно в тюрьме. Давайте снимем напряжение.

Я попытался отпустить тело и сознание. Меня стало уносило всё дальше в открытое море. Берег почти пропал из вида.

— Для Питера поясню: насилие совершалось раз в неделю, по средам, по средам ты обычно бывала у деда с бабушкой.

Аня кивнула.

— В ту среду я нахожусь в ванной с дедушкой. Вечер. Мы поужинали. Мама, папа и мой маленький брат сидят в гостиной. Дверь в ванную закрыта, но не заперта.

Впервые в своей взрослой жизни я почувствовал такой сильный страх, что мне захотелось сбежать.

Только раз в жизни я чувствовал нечто подобное. В юности я занимался альпинизмом. Однажды летом, в долине Шамони при восхождении на Пти-Дрю, меня ни с того ни с сего охватил страх высоты, который не покидает меня с тех пор. Страх был таким сильным, что я был готов броситься со скалы. Едва добравшись до вершины, я по верёвке спустился вниз, прервал отпуск и уехал домой.

Такой же страх я чувствовал и сейчас.

Женщины, должно быть, заметили это. Обе они озабоченно посмотрели на меня. Я сделал знак продолжать.

— Дедушка лежит в ванне, и я должна заниматься им. Сначала я красила ему лаком ногти на ногах. А теперь, когда он лежит в ванне, я мажу ему губы помадой. Тут он встаёт. У него эрекция. Он приближает член к моему рту. Тут всё становится чёрным. Я не теряю сознание, но всё погружается в черноту.

Я увидел ту черноту, о которой она говорила. Мы все втроём увидели её. Я чувствовал, что и ассистенты должны были её увидеть.

В ушах у меня шумело море. А может быть, моя кровь. Казалось, я нахожусь в свободном падении.

Откуда-то издалека я услышал голос Лизы.

— Можно остановиться на этом страхе?

Наверное, я отключился. Не знаю, долго ли это продолжалось. Одна из ассистенток поддерживала мою голову, Кабир протягивал мне стакан воды.

Аня с Лизой сидели как прежде, они смотрели на меня, очень внимательно.

— Ты потерял сознание, — сказала Лиза. — На несколько секунд. Ты можешь продолжать?

Я кивнул.

— Мы в ванной, — продолжала Лиза. — Член дедушки перед твоим лицом.

Я снова провалился в черноту. Но на сей раз я глубоко дышал. Явственно ощущал под собой формованную пластмассу стула. Пытался твердить себе, что это моделирование. Чернота отступила.

Но легче не стало. То, что я увидел, было не лучше. Это было хуже.

Я увидел дедушку в ванне. Его торчащий член. Увидел помаду на его губах, ярко-красную, нелепую на фоне щетины. Я увидел, как девочка встаёт перед ним на колени. Потом я увидел ещё больше.