Дорогой враг - Каллихан Кристен - Страница 14

Нет, могу.

Пытаюсь сконцентрироваться на том, чтобы отбросить свою гордость и позволить Мейкону руководить мной. И… не могу.

Мама-медведица:

ДиПрелесть:

Я понятия не имею, чего она хочет, но, поскольку я не сплю и последние несколько часов пялюсь в потолок, будет приятно отвлечься на разговор с мамой.

Я вздрагиваю под коконом из одеял. Не на это я хотела отвлечься. С замиранием сердца пытаюсь придумать, что сказать, чтобы не вызвать панику у мамы.

Что ж, черт возьми. Одно дело – осторожно расспросить маму о Сэм. Другое дело – когда мама всерьез начинает беспокоиться. Я надеялась, что она не сложит два плюс два вместе.

В руке звонит телефон. Я ожидала этого, но ответить все еще страшно.

– Привет, мам.

– Ох, эта девчонка, – говорит она с раздражением. – Почему она всегда так поступает?

– Не знаю. Но уверена, что рано или поздно Сэм вернется. – А если нет, то я окажусь в полной заднице.

Мама вздыхает.

– Бывают ночи, когда я просыпаюсь в ужасе, что мне позвонят и сообщат, что Сэм арестована или плохо кончила.

Я сжимаю переносицу.

– Понимаю.

– Тебе известно, во что она ввязалась на этот раз? – Ничего особенного. Всего лишь крупная кража.

– Нет. – Не люблю лгать маме. Ненавижу.

Мама издает звук, подозрительно похожий на всхлип. Ненавижу видеть ее слезы еще больше.

– Мое сердце не выдержит этого, Делайла. Если что-то случилось… я не смогу… я только что потеряла твоего отца.

Ужасная ситуация.

– Знаю.

Облизывая губы, смотрю на прикроватные часы. Я пропустила срок, который дал мне Мейкон. Меня охватывает паника, отчего слова звучат резко:

– Она вернется, мам. Все будет хорошо. Обещаю.

Мама издает слабый смешок.

– Что бы мы делали без тебя, Ди? Моя разумная, надежная девочка. Я почти уверена, что то, что осталось от нашей маленькой семьи, развалится на части.

И вот так звучит мой приговор.

Сладкая Картофелька:

Сейчас середина ночи, и срок, который я дал Делайле, давно истек. Тем не менее я практически бросаюсь к телефону, когда тот звонит. Теперь я смотрю на слова, и они кажутся бессмысленными. Хотя это не так. Она согласна. Черт возьми, она должна была отказаться.

Она не отвечает, и чувство того, что я не хочу называть сожалением, ударяет прямо в грудь. Но затем на экране появляются три маленькие точки.

Какая наглость. Черт. Ну почему это должна быть она? Почему она единственная, кто заставил меня чувствовать себя по-настоящему живым за последние месяцы, черт возьми, годы? И почему я так чертовски рад, что она настаивает на этом?

Мое сердце чуть ли не выпрыгивает из груди. Разум лихорадочно работает, пытаясь понять, что, черт побери, делать. Потирая рукой усталое лицо, печатаю единственный возможный ответ, а затем отбрасываю телефон, будто это змея.

Я сделал это.

Что, черт возьми, я наделал?

Лежа в постели, я смотрю в потолок и задаю себе тот же вопрос, который задавал с тех пор, как Делайла стала Крестным отцом[13], сделав предложение, от которого, как она знала, я не смогу отказаться. Каким-то образом она поняла, что я ухвачусь за возможность командовать ею.

Когда я только стал знаменитым, то чувствовал себя королем. Все желали угодить мне, а я позволял им это. Для меня было привычным, что люди подлизывались ко мне, как бы высокомерно это ни звучало. Ведь когда ты вырастаешь в доме, похожем на мой, одобрение окружающих подобно выходу на солнце после многих лет ледяной тьмы.

Я недооценил Голливуд и то, что здесь все друг друга используют. Хотя сам прекрасно знаком с манипуляциями. Но я так жаждал чего-то хорошего, чего-то своего, что потерял бдительность. Вскоре я потерял счет тому, сколько раз было подорвано мое доверие. Мне казалось, я сумею за километр увидеть ложь и манипуляции Сэм. Но видите, к чему меня это привело? Неужели мне теперь и вправду придется впустить Делайлу в свою жизнь? Ту самую Делайлу, которая открыто ненавидит меня?

Но ее презрение ко мне – настоящее облегчение. Глоток свежего воздуха. И я либо вдохну его, либо задохнусь. Или, возможно, это сущий дьявол, который всем известен.

В любом случае, во мне по-видимому нет ни капли здравого смысла, когда дело касается этой девушки – точнее женщины. Теперь она настоящая женщина. Ее тело из мягких детских форм превратилось в пышные изгибы и изящные линии. Делайла Бейкер – спелый персик с пухлыми красными губами, кричащими «трахни меня».

– Не думай об этом, чувак, – стону я в темноте. Но не получается.

Все ее тело покачивалось и раскачивалось чересчур эффектно – пышные бедра, подпрыгивающая грудь, блестящие волосы, ниспадающие на плечи.

И эти красные губы были как восклицательный знак в заявлении «Иди к черту, Мейкон!», которое она делала при каждом взгляде на меня. Я ни капли не сомневаюсь, что Делайла хотела свести меня с ума в течение всего нашего разговора. У нее никогда не получилась скрыть раздражение. Но что раздражало меня тогда и до сих пор, так это ее готовность заплатить за грехи Саманты.

Меня всегда это бесило в Делайле. Против меня она будет сражаться, впиваясь зубами и ногтями, но ради Сэм прогнется и позволит вытирать о себя ноги.

Но я не могу винить ее в этом. Делайла убеждена, что защищает свою маму от страданий. Что чертовски благородно. А я подонок, который пользуется этим, поскольку ни на секунду не верю, что Сэм вернется и исправит ситуацию.

Я удивил сам себя, когда принял сумасшедшее предложение Делайлы. Часть моего разума кричала заткнуться и позволить бедной женщине уйти. Отпустить ситуацию с Сэм. Но я этого не сделал. Не смог. Не хочу вдаваться в подробности почему, поскольку уже не уверен, связано ли это с часами, Сэм или Делайлой.

Делайла. Наша реакция друг на друга похожа на эксперимент с уксусом и пищевой содой, который мы проводили на уроках естествознания в детстве. Даже сейчас она делает из меня глупого школьника. Но в ту секунду, когда она вновь появилась в моей жизни, я осознал два неоспоримых факта: я чертовски одинок, а Делайла Бейкер напоминает мне дом.

И теперь она будет жить со мной. Это одновременно и победа, и погибель, ожидающая своего часа.

– Черт. – Это ужасная идея. Эта женщина ненавидит меня до глубины души, что правильно. В подростковые годы я вел себя как урод по отношению к ней. Причинял ей боль такими способами, от которых самому становится противно. Она же ранила меня теми способами, о которых даже не догадывалась. И все дошло до того, что мы причинили друг другу неизгладимые страдания.

Резкая боль пронзает ногу, когда я протягиваю руку и хватаю телефон, чтобы закончить это безумие. Ее последнее сообщение ярко вырисовывается в темноте: «Уже за полночь. Я в деле. А ты?»