Сборник забытой фантастики №7. Субспутник - Коллектив авторов - Страница 6

Затем Миллер вернулся. На него посыпались вопросы. Кто-то ругался на него. Наконец наступила тишина.

– И так? – вопросил Миллера.

– Дайте нам время – неделю, чтобы обсудить это, чтобы выяснить общественное мнение, – призвал один из них.

– Нет, – сказал Хейслер, – давайте дадим наш ответ прямо сейчас.

– О, конечно, – усмехнулся один из его непримиримых противников. – Причина, по которой вы это предлагаете, очевидна, хотя об этом никогда не была напечатана в газетах.

– За это, – сказал Хейслер, – я тебя достану. Ты – дворняга, и ты это знаешь, иначе ты не втянул бы в это мою семью.

– О, черт! Хейслер, ты больше не можешь меня унижать!

Миллер ударил кулаком по столу.

– Каков ваш ответ?

Один из мужчин поднял руку привлекая внимание.

– Мы все знаем историю пешеходства: две группы, представленные здесь, не могут жить вместе. Нас двести миллионов, а их всего двести. Пусть они остаются в своей долине. Это то, что я предлагаю. Если этот человек – их лидер, то мы можем судить, на что похожа колония. Они невежественные анархисты. Невозможно сказать, чего бы они потребовали, если бы мы их послушали. Я думаю, мы должны арестовать этого человека. Он представляет угрозу для общества.

Это сломало лед. Один за другим они говорили, и когда они закончили, стало ясно, что все, кроме Хейслера, настроены враждебно и беспощадно. Миллер повернулся к нему.

– Каков ваш вердикт?

– Я промолчу. Эти люди уже все решили. Вы их слышали. Они – единое целое. Что бы я не сказал – не будет ничего для них значить. И на самом деле, мне все равно. В течение некоторого времени я перестал заботиться о чем-либо.

Миллер повернулся в своем вращающемся кресле и посмотрел на город. В некотором смысле это был симпатичный город, если кому-то нравились такие места. В нем, на городских улицах, в пчелиных ульях, более двадцати миллионов автомобилистов провели свою жизнь на колесах. Ни у одного из миллиона не было желания выходить за пределы города, дороги, соединяющие мегаполис с другими городами, были всего лишь городскими артериями, по которым автомобили ездили, как эритроциты, а грузовики двигались, как плазма. Миллер боялся города, но он жалел населяющих его безногих пигмеев.

Затем он снова повернулся и попросил тишины.

– Я хотел внести мирные изменения. Мы не желаем больше кровопролития, никаких междоусобиц. Вы, кто возглавляет общественное мнение, своим выступлением показали мне, что пешеход не может ожидать пощады от рук нынешнего правительства. Вы знаете, и я знаю, что нет больше нации, где правит народ. Вы правите. Вы выбираете кого хотите в сенаторы, в президенты, вы щелкаете кнутом, и остальные танцуют. Вот почему я пришел к вам, вместо того, чтобы напрямую обратиться к правительству. Чувствуя уверенность в том, какими будут ваши действия, я подготовил этот короткий документ, который попрошу вас подписать. В нем содержится лишь одно постановление – "Пешеходы не могут вернуться". Когда вы все подпишете это, я объясню вам, что мы будем делать.

– Зачем это подписывать? – сказал первый мужчина, тот, что сидел справа от Миллера. – Я сделаю вот что!

Он скомкал бумагу в тугой шарик и бросил его под стол. За его действиями сразу последовали аплодисменты. Только Хейслер сидел неподвижно. Миллер смотрел в окно, пока все не стихло.

Наконец он снова заговорил:

– В нашей колонии мы усовершенствовали новый электродинамический принцип. Запущенный в общую сеть, он сразу же отключает всю атомную энергию, что сделает невозможным любое движение, за исключением движения мышц. Мы протестировали его на небольших машинах в ограниченном пространстве и точно знаем, что мы можем сделать. Мы не знаем, как восстановить энергию на территории, где мы когда-то ее уничтожили. Наши электрики ждут моего сигнала, переданного по радио. На самом деле, они слушали весь этот разговор, и теперь я дам им сигнал включить рубильник. Сигнал – наш девиз "Мы вернемся".

– Так это и был сигнал? – усмехнулся один из мужчин. – И что же произошло?

– Ничего особенного, – ответил Хейслер, – по крайней мере, я не вижу разницы. Что должно было произойти, Абрахам Миллер?

– Ничего особенного, – сказал Миллер, – лишь только уничтожение всего человечества, кроме пешеходов. Мы пытались представить, что произойдет, когда наши электрики переключат переключатель и выпустят нашу научную находку, но даже наши социологи не смогли полностью просчитать, каким будет результат. Мы не знаем, будете ли вы жить или умрете – сможет ли вообще кто-нибудь из вас выжить. Без сомнения, жители города быстро умрут в своих искусственных ульях. Некоторые в глубинке могут выжить.

– Ну да, ну да! – воскликнул мультимиллионер, – я не чувствую разницы. Вы просто фантазер. Я ухожу и немедленно сообщу о вас в полицию. Открой свою чертову дверь и выпусти нас!

Миллер открыл дверь.

Большинство мужчин нажали кнопку запуска и взялись за рулевую тягу. Ни одна машина не сдвинулась с места. Остальные вздрогнули и тоже попытались уйти. Их автомобили были мертвы. Затем один из них с истерическим проклятием направил на Миллера автоматический пистолет и нажал на курок. Раздался щелчок – и ничего больше.

Миллер вытащил свои часы.

– Сейчас 2:40 вечера. Автомобилисты начинают умирать. Они еще этого не знают. Когда до них дойдет, начнется паника. Мы не сможем вам ничем помочь. Нас всего несколько сотен, и мы не можем прокормить и позаботиться о сотнях миллионов калек. К счастью, в этом здании есть круглая наклонная плоскость или пандус, и все ваши автомобили оснащены тормозами. Я буду подталкивать вас по одному к спуску, если вы сможете управлять своими машинами. Очевидно, что вы не хотите оставаться здесь, и столь же очевидно, что лифты не работают. Я позову своего стенографиста, чтобы он помог мне. Возможно, вы и раньше подозревали, что он была пешеходом, которого с детства обучали играть роль женщины. Он один из наших самых эффективных шпионов. А теперь мы попрощаемся. Столетие назад вы сознательно и добровольно пытались уничтожить нас. Мы выжили. Мы не хотим вас уничтожать, но я боюсь за ваше будущее.

После этого он зашел за один из автомобилей и начал толкать его к дверному проему. Стенографист, который снова появилась как пешеход и в брюках, схватил другую машину. Вскоре остался только Хейслер. Он поднял руку в знак протеста.

– Не могли бы вы подтолкнуть меня к тому окну?

Миллер так и сделал. Автомобилист с любопытством выглянул.

– В небе нет самолетов. Их должно быть сотни.

– Без сомнения, – ответил Миллер, – они все спланировали к земле. Вы видите, что у них нет власти.

– Значит, ничего не работает?

– Почти. Все еще есть мускульная сила. Все еще существует сила, создаваемая изгибом дерева, как в луке и стрелах, а также сила, создаваемая металлической катушкой, подобной главной пружине в часах. Посмотрите – ваши часы все еще идут. Еще домашние животные по-прежнему могут работать – они всего лишь разновидность мышечной силы. В нашей долине есть мельницы и лесопилки, работающие на воде. Нет причин, что бы они остановились, вся остальная сила уничтожена. Вы это понимаете? Нет ни электричества, ни пара, ни каких-либо взрывов. Все эти машины мертвы.

Хейслер вытащил носовой платок, медленно, как автомат, и вытер пот с лица, и сказал:

– Я слышу ропот из города. Он поднимается к этому окну, как далекий прибой, ритмично бьющийся о песчаный берег. Я не слышу никакого другого шума, только это бормотание. На мой взгляд, это напоминает звук пчелиного роя, покидающего свой старый улей и летящего по воздуху со своей королевой в центре, пытаясь найти новый дом. Это похоже на монотонный шум далекого водопада. Что это значит? Я думаю, что догадываюсь, но не могу выразить это словами.

– Это означает, – сказал Миллер, – что под нами и вокруг нас двадцать миллионов человек начинают умирать в офисных зданиях, магазинах и домах, в метро, лифтах и поездах, на кораблях и паромах, на улице и в ресторане двадцать миллионов человек внезапно понимают, что не могут двигаться. Никто не может им помочь. Некоторые оставили свои машины и пытаются подтянуться на руках, их иссохшие ноги беспомощно волочатся за ними. Они взывают друг к другу о помощи, но даже сейчас они не могут понять всех масштабов бедствия. К завтрашнему дню каждый человек станет примитивным животным. Через несколько дней не будет ни еды, ни воды. Я надеюсь, что они умрут быстро – прежде, чем они съедят друг друга. Нация умрет, и никто не узнает об этом, потому что не будет ни газет, ни телефонов, ни беспроводной связи. Я буду общаться со своим народом с помощью почтовых голубей. Пройдут месяцы, прежде чем я смогу присоединиться к ним. Тем временем я могу жить. Я могу переходить с места на место. Звук, который вы слышите из города, – это крик отчаявшихся душ.