Лето в Михалувке и Вильгельмувке - Корчак Януш - Страница 31

Но человек уже научился подражать голосам всех жемчужин: и той, что из моря, и той, что с гор, и той, что из лесов, — потому что такова была сила самой большой жемчужины.

С тех пор орел не летает так высоко, у него кривой клюв и изогнутые когти, соловью можно петь только после захода солнца, ласточке люди разрешают жить в своем доме, а человек владеет песней, которая подражает всем голосам и остается с ним в грусти и в веселье, в работе и в бою.

Следует любить и уважать песню, потому что происхождение ее ангельское; нам даровали ее самоотверженность короля-орла и преданность малых птах.

Господин Б., который учит вас пению, любит пение, и его огорчает, когда вы какие-то грибы ставите выше песни ангелов и короля. Если ему попадается красивая мелодия, он говорит так:

— Жалко отдавать ее мальчикам, испортят.

Потому что песню можно испортить, если ее не уважать, ее можно истрепать, как красивую книгу, порвать, как картинку, которую дали в руки несмышленому дитяте.

Вслушайтесь внимательно в мелодию песни «Я плот из листьев сделаю» — и вы услышите в ней шум весел и плеск воды. В песне «С луком в руке» — услышите эхо гор, и рожков, и выстрелов. А в песне «Эй, звонят колокольчики» — звуки луга, и поля, и леса. А когда вы запоете их в Варшаве, то вспомните колонию, и вам станет весело, будь то в школе во время учебы или вечером после учебы дома.

Мальчики уже доели хлеб с маслом, так что пора было заканчивать.

— Вы не будете убегать с пения?

— Не будем.

— Не будете ругаться во время пения?

— Не будем.

Воспитатель, человек целеустремленный и преисполненный веры в свое красноречие, был очень собой доволен; к несчастью, ночью шел дождь, а известно, что после дождя грибов больше всего, так что на следующий день те, кто посмелее, убежали с веранды в лес, а во время пения то и дело — разве что капельку реже, чем раньше, — раздавалось:

— Господин воспитатель, он не дает петь.

— Господин воспитатель, он щипается.

— Господин воспитатель, он плюется в ухо.

Поскольку в повести «Лето в Михалувке» я уже рассказывал о горбушках, яичнице, некрасивых и красивых вилках, повторяться не буду.

И здесь, как и в Михалувке, если сам обед не дает интересного материала для беседы, обедающие переходят на посторонние темы:

Что в китайских школах учитель бьет учеников по пяткам, что лучшая оценка — это римская пятерка, что раньше люди были ростом со второй этаж, что у одной женщины в носу рос зуб.

Иногда кто-нибудь загадывает загадку:

— Что это за зверь — с четырьмя ногами и с перьями?

— Человек, — выпаливает кто-то наугад.

— Балда ты, сказал бы лучше «птица», хоть что-то бы совпало.

— Кровать, — угадывает кто-то, и начинается спор: угадал или знал раньше, а ведь у кровати нет перьев, а есть только подушка, и вообще кровать не зверь.

Кто-то хвалится, что знает, когда родились Ян Собеский[24] и Тадеуш Костюшко[25] и как будет по-французски «шляпа» и «спасибо»…

Иногда мальчики меняются едой.

— Дай мне свеклу, а я тебе мясо.

— Все мясо отдашь?

— Ага, сейчас, умник нашелся!

А один мальчик купил у соседа зеленые шишки для маленького брата.

— А за что купил?

— За масло. Он ему разрешил слизать масло со своего хлеба.

— Что, прямо языком?

— Не языком, а пальцем…

Когда в понедельник дают пирог, мальчики считают, сколько муки ушло на тесто для пирога.

Иногда кто-нибудь кому-нибудь нарочно отбивает аппетит: про рис говорит, что это клейстер, или говорит, будто видел, как кухарка делала котлеты из лягушачьего мяса.

— А что?.. Правда же, господин воспитатель, что графы едят лягушек?..

— Сам ешь лягушку, тоже еще граф!

Иногда кто-нибудь кого-нибудь толкнет, миску сбросит, молоко выльет. А однажды Бог покарал Стасека за хитрость — что у него еще полстакана молока, а он уже запросил добавки: стакан перевернулся, и все молоко вылилось…

Бывает, что мальчики чего-то не любят, но все равно нужно следить, чтобы они это съели. Макароны они называют газовыми трубами или канализацией.

Зато кто любит макароны — а таких тоже много, — те съедают по три миски и жалуются:

— Уф-ф, объелся, аж бока болят!

Когда однажды на второй завтрак дали хлеб с медом, пришлось прервать пение, такой поднялся шум.

— Дежурные слизывают мед!

Дежурные доказывают, что у них из-за меда пальцы липкие, поэтому приходится их облизывать — и им даже не всем это нравится, у них зубы ломит от меда…

Дежурные знают, что на всех не угодишь. Томек Галас не любит свеклу и злится, что дежурный специально велел положить ему эту гадость в суп. Этому не дали нож, тому — вилку.

— Ну и дежурный, все время у него чего-то не хватает! Слушай, одолжи мне нож.

Если сосед отзывчивый попадется, то одолжит нож, а если какой-нибудь бука, то не даст, и точка.

— Ладно, пожалеешь еще. Попросишь меня о чем-нибудь…

И вообще за дежурным нужно присматривать, потому что иногда он злоупотребляет властью: друзья у него ходят в фаворитах, а с кем он не в ладах — тому, считай, не повезло.

Однажды Ахцык хотел пришить пуговицу и пошел к дежурному портному за иголкой и ниткой. Тот дал ему нитку, а иголку не дал.

— Хватит тебе и нитки, — говорит.

— Но это же очевидная бессмыслица, — утверждает Лазаркевич. — Ниткой без иголки пуговицу сроду еще никто не пришивал…

Однажды экономка приготовила грибы, которые мальчики собрали сами. Это было самое большое счастье, которое может испытать человек. Есть грибы и знать, что нашел их собственными глазами, собрал собственными руками, нес в собственной шапке. Были и такие, кто узнавал в тарелке кусочки своих грибов.

— Видишь, это кусочек моего масленка…

Когда дают чернику, никто не говорит ни о битье по пяткам, ни о римских пятерках, ни о зубах в носу.

— Смотри, у меня больше.

— Неправда, у всех одинаково.

— Ой, а молоко стало голубое.

— Не ешь, отравишься: это крашеная черника, лучше отдай мне.

Возникает целый ряд важных вопросов:

— А молоко с сахаром? Что оно такое сладкое?

— А черника из нашего леса?

И многочисленные проекты:

— Была бы черника без молока, можно было бы ее забрать и съесть потом.

— Черникой можно усы под носом рисовать.

И рисуют усы, ужасно прекрасно это выглядит…

Иногда происходит что-то на самом деле смешное:

Янек положил на хлеб с творогом три найденные в лесу ягоды земляники. Хлеб он держит очень осторожно, а ягоды лежат на самом краю, на десерт. Тут его другой мальчик толкнул, и две ягоды упали, да и весь хлеб чуть не упал на пол, потому что Янек держал его только кончиками пальцев, легко и осторожно.

А однажды была такая умора. Летели две мухи друг за другом и со всего маху влетели прямо в суп Караскевича — представляете? Прямо в суп, и сразу две мухи, и обе в тарелку Караскевича.

— Ой, люди, я сейчас лопну от смеха!

Караскевич сначала растерялся, а потом сам начал смеяться.

Обе армии уже стояли в боевом порядке, готовые к битве, когда был зачитан короткий приговор по делу об уничтожении домика Паулинки, Тодзи и Зоси.

В номере газеты «Вильгельмувка», посвященном войне, об этом событии говорится так:

«Сейчас начнется бой, сейчас девочки, сестры милосердия, начнут заботливо ухаживать за ранеными рыцарями. Разве удивительно, что в такой важный момент Паулинка, Тодзя и Зося простили тех, кто причинил им вред? Вильгельмувка — брат. Зофьювка — сестра. Сестра простила брата. Нет ни злости, ни раздоров, ни взаимных обид. Пусть живут они во здравии и веселье. Виват!»