Симранский Цикл Лина Картера - Коллектив авторов - Страница 4

И Оома не стало. На его месте далеко простёрлась бесплодная и покинутая пустыня. И пески этой пустыни были зелены, как растёртые в пыль смарагды.

И Восемь Сотен Богов возрадовались и двинулись всем сонмом во всём своём сиянии и великолепии, мимо своего сумрачного прислужника, Времени, к высоким престолам средь звёзд. И глаза Тотокты отчасти смотрели мимо них, словно оценивая их престолы, славу и могущество и он тихо промолвил сам себе: — И их я тоже низвергну своими эонами. Но не теперь. Не теперь…

Так рассказывают в Симране.

Рассказывают в Симране, что был в давние времена древний меч, покоящийся в огромном чертоге и, пока он там покоился, то грезил о войне.

Не ведал тот древний серый меч ни дня ни ночи, ни месяцев ни лет. Но он смутно понимал, что прошли века и века с тех пор, как в последний раз руки героя сжимали его потёртую рукоять; и очень и очень давно рука воина вздымала его в битве и со свистом опускала вниз, чтобы разрубить кость и мозг, и глотнуть солёной горячей крови, что заменяла мечу вино.

Иногда он дивился, отчего мужи Бабдалорны более не выезжают воевать; а иногда беспокойно шевелился на своём бархатном ложе под стеклянной крышкой, думая, что слышит дальний рёв горнов, звон стали и хриплые возгласы бьющихся воинов. Но по большей части он спал и мечтал о Войне, о Кровавой Войне.

Он не был позабыт, древний серый меч, ужасный сверкающий меч, ибо его прославляли в песнях: сочинители саг знали его имя и составители эпосов помнили его, и маленькие дети, что играли на улицах города, прекрасно его знали. Летом, когда дни были долгими и жаркими, и их матери отправлялись на рынок, они обстругивали длинные палки, присоединяли к ним короткие рукоятки и заводила игры говорил: — Теперь ты — Аль-Гонд Ужасный, а это — твой меч Ярта. А я — отважный Конари и в моей руке Зингазар; давай биться за этот город.

Таково было его имя: Зингазар. И это было славное имя. Дикие лесные Атрибы помнили его, как и Горные Дикари; в беспокойных снах он преследовал королей Зута и Земель Вокруг Зута. И среди тёмных шатров кочевников, бродящих по рдяным пескам пустынь, матери всё ещё пугали непослушных детей его именем; — Веди себя хорошо или придёт Конари, отважный Конари, с обнажённым Зингазаром в руке.

Горожане всё ещё вели беседы о нём, о этом древнем мече, и по праздникам и в священные дни они приходили в огромный каменный чертог, где хранилась добыча героев и стояли перед стеклянным колпаком, со страхом взирая на меч.

— Это великий меч Зингазар, — говорили отцы сыновьям. — Некогда юный Анарбион поднимал его против диких лесных Атрибов и храбрый Ионакс, и Диомарданон, и Бельзимер Смелый. И, конечно, Конари, отважный Конари.

И дети разглядывали весь длинный блестящий клинок и ужасный бритвенно-острый изгиб этого клинка, и массивную рукоять, обтянутую старой иссохшей кожей, всё ещё солёной от боевого пота героев, которые держали его в давние времена и они погружались в удивительные грёзы о великолепных битвах, благородных королях и беспощадных мрачных врагах, что, завывая, удирали от яркого сверкания Зингазара, когда на войне он поднимался против них.

Рукоять древнего серого меча густо усеивали огромные самоцветы, тёмные и бесцветные, и зелёные самоцветы, будто глаз старика, затмившийся и затянувшийся плёнкой от прошедших лет. А внизу обнажённую, блестящую протяжённость клинка покрывали могучие Руны Силы, волшебные письмена власти, наделённые ужасающей мощью. Эти символы наполняли стальной меч неким подобием жизни, жизненной силой, что всё ещё пылала в глубине самой сущности стали, силой, которая теперь, увы, пылала слабо и тускло.

Поэтому древний меч спал и грезил о юном Анарбионе, и храбром Ионаксе, Диомарданоне и Бельзимере. И отважном Конари…

Вне огромного чертога, где покоилась добыча мёртвых героев, лежал многобашенный город Бабдалорна. Прекрасна была Бабдалорна в века своей юности и сильна среди городов. Но возраст обременил её и венцы войны исчезли с её померкших знамён, и ныне этот древний город спал и грезил, так же, как спал и грезил длинный меч Конари, что столь ужасно убивал во дни её юности.

Некогда великий город Бабдалорна царил над всей равниной, от зелёного моря на юге до северных болот Зута; но это было очень и очень давно. Древний лес вновь подкрался назад, лес, что был извечным врагом Бабдалорны и теперь густая мрачная чаща приблизилась к городу, почти к самым его вратам. Но далее этого лес не осмеливался продвигаться, хотя он тоже грезил… грезил, как раскинет свои дубовые руки и опрокинет старые стены, окружающие Бабдалорну… грезил, как рассеет жёлуди по её широким улицам, чтобы они росли и выворачивали булыжники, оплетали подножия высоких башен сотнями мохнатых корней и рушили прочный камень вниз под грохот развалин, и разорили бы и стёрли весь город, и погребли бы его под зеленеющими деревьями.

И жестокие Атрибы, обитавшие в лесу тоже жаждали узреть падение Бабдалорны и узреть, как Рок падёт на каменный город, столь давно ненавистный им, им и их предкам, а до этого предкам их предков, целую тысячу лет.

Иногда они скрывались у кромки леса, забиваясь в густые тени и наблюдали, как закат заливал высокие каменные башни красным светом. И если один говорил: — Узри, как пылает красным закат и как красны башни Бабдалорны, — то другой усмехался, свирепо блеснув во тьме белыми клыками и шептал в ответ: — Ещё краснее станут улицы Бабдалорны, в тот день, когда лес отвоюет и вернёт своё!

Но, всё же, лес сторонился ворот, и громадные мраморные стены оставались неразрушенными и башни вздымались средь звёзд над гребнем замка: ибо леса страшились памяти о великих героях Бабдалорны и ужасных красочных воспоминаний о сверкающей стали, что поднимали те против своих врагов. И хотя минуло тысяча лет, как величие высокого каменного города умалилось, и минуло тысяча лет, как отважные воины Бабдалорны в последний раз выезжали на Кровавую Войну, тем не менее древняя память и древний страх пока пылали в тёмном сердце Атрибов и ещё более тёмном сердце лесов, где они обитали, и чьему мрачному и шелестящему присутствию поклонялись, как божеству. Текли годы и величие не возвращалось вновь к народу, обитающему в стенах Бабдалорны и не выезжали они под яркими знамёнами, чтобы снова отбросить древний лес до прежних границ или обнажить яркую сталь против своих врагов.

И постепенно, за все эти годы, страх покинул лесных жителей. — Узри — шептал один, скрываясь в тени листвы, — наш могучий лес стоит у самых ворот проклятой Бабдалорны, но они не выходят, чтобы срубить и искромсать массивные дубы; нет, старые герои не выйдут.

И другой отвечал: — Узри, листья леса трепещут у самих врат и падают на самые стены обречённой Бабдалорны, но медные трубы не призывают бронированные легионы на войну с лесом; и не видно ужасных вспышек Зингазара, когда его поднимают на битву; войдём же в ненавистный город, обрушим его врата, разобьём мраморные стены и впустим лес внутрь.

Но старейшие и мудрейшие среди них говорили: — Пока нет, пока нет, — и Атрибы, крадучись, возвращались в дебри шелестящих лесов, вспоминая древние страхи.

Но, по прошествии времени, случилось так, что осторожность Атрибов ослабела и исчезла, и сердца их всё жарче и жарче разгорались ненавистью к высокому каменному городу, древние воспоминания и древние страхи слабели, пока, наконец дикари не собрались вместе и не зашептались о Войне.

И древний лес пробудился, распростёр дубовые руки и проломил стены. Одна длинная зубчатая трещина прочертила древний мрамор стен сверху донизу и была она черна, как смерть, но не шире толщины пальца. И Атрибы задержали дыхание, ожидая, не зазвучат ли громкие горны и не выедут ли герои в доспехах, грохоча с ужасом обнажённой стали в руках. Но они не выехали.

И вновь лес распростёр свои руки и тысяча мохнатых корней сжала подножие стен, и трещина расширилась до ширины руки: но не развевались яркие знамёна на ветру и не приближался гром копыт, не заревели трубы горнов, не забряцала сталь. Не было более героев в Бабдалорне и блестящий Зингазар всё ещё дремал средь добычи забытых времён.