Братский круг 2 (СИ) - Юшкин Вячеслав - Страница 33

После того как я пощечинами погасил истерику девчушки проявилась старшая тетка и задала вопрос — Вы кто. даже не знаю, что ответить. Сказать — милиция. Морж обидеться он никоим образом к милиции не относиться. Пришлось импровизировать — вольные старатели, хотим пару миллионов долларов США намыть. Вот проходили мимо и зашли.

Убирать в офисе не стали и автоматы кидать там же не стали. Нам ещё свои деньги забрать надо, ведь отец семейства от радости, что экономия — может совсем даром забрать свое семейство. А у нас аргументов нет, что так делать некрасиво.

Но обошлось и деньги нам отдали сразу и сразу же задали вопрос — ещё так можете сделать. Пока мы ездили за этими женщинами, украли сыновей

компаньона этого коммерсанта и тоже требуют шесть миллионов долларов США. Это такса у людоловов что ли.

Шутки — шутками, подписались мы и на это дело. деньги идут серьезные по нынешней жизни совсем нелишние будут. Турнут меня из органов — за трупы, сделанные в подвале больничного корпуса, на что жить тогда.

Здесь все было гораздо серьезнее — парней украли из школы и при похищении убили охранников, четверых обученных парней завалили — это очень серьезно.

Переговорщик отказался оговаривать условия передачи выкупа по телефону и забил «стрелку» в лесопарковой зоне. Это как-то неправильно. Переговоры в лесопарковой зоне и ждут лично отца и владельца заводов, газет и пароходов и без охраны. Очень похоже цель — не получение огромного выкупа, цель вообще весь бизнес и расчет на то. что обезумевший от горя отец рванет один на переговоры и тут его и возьмут — у этих людокрадов оправдывается.

Нельзя Вам ехать на эту встречу, назад Вы уже не вернетесь. Поедем мы без Вас и поговорим с этим переговорщиком. С детьми нечего не случиться, бандитам деньги нужны, а трупы.

Отец парней — вернете детей будет Вам по два миллиона, только верните детей. Хорошо. Два даже лучше, чем один.

Всем хороша лесопарковая зона и воздух свежий и птички поют, но идти до места встречи пешком далеко и нудно. Ещё и по дороге не шуми и ветки не ломай. Надо комитет по встрече найти первыми. Ну, так совсем неинтересно. Джип стоит на самом видном месте, и засада спряталась только от тех, кто по центральной дорожке будет идти на встречу. В засаде было двое и в джипе было двое. Вычислив старшего остальных, отстреляли. старший переговорщик решил нас напугать и заявляет я чеченцам скажу. Вот только в наши планы не входило оповещать всех окрестных бандитов и кляп прервал поток угроз. Джип так и оставили открытым, должен быть праздник и у местных гопников.

Этого светоча дипломатии погрузили в багажник и отправились в ангар к Моржу. В ангаре сотворили натюрморт стул веревки и паяльник, подключенный через удлинитель к электричеству.

Вот никогда не любил пытать, потому плохой полицейский — это Морж. Наш дипломат до последнего не верил, что паяльник могут засунуть в жопу. Пришлось применить этот инструмент и погладить паяльником ягодицы. И наш переговорщик раскололся. Да они украли детей. Да хотели потом захватить нашего коммерсанта и забрать всё. Но что здесь такого сейчас все так делают.

Его оценка социально — экономической обстановки в России нас не заинтересовала. Нам нужен был адрес — где заложники и сколько там охраны. Прогнозы экономического развития нас тоже не заинтересовали и заткнув рот прогнозисту мы оставили его в цепях в ангаре и отправились за подмогой.

Чеченцы шутят: "У нас на родине три вида заработка — автодор, нефть-лачкор и стаг-вадор", имея в виду воровство асфальта при строительстве дорог, бизнес на переработке и продаже украденной нефти и похищение людей (по-чеченски "стаг" — мужчина, "вадор" — похищение). В этой шутке большая доля правды.

Захват заложников на Северном Кавказе — такая же традиция, как, например, ношение оружия, кровная месть или многоженство. Но похищения людей раньше никогда не были там средством обогащения, в том числе и в Чечне, скорее радикальным методом решения экономических или социальных разногласий, возникавших между тейпами или их представителями. Но к этому методу прибегали лишь в крайних случаях, исчерпав все другие способы воздействия на должника или обидчика. Прежде всего потому, что такие действия — опять же по местным законам — карались исключительно жестоко. Как говорят сами чеченцы, укравший человека наносит его родственникам более серьезное оскорбление, чем даже убивший. Еще большему унижению подвергают себя родственники, которые собрали деньги и пошли выкупать заложника. Освободить человека "по понятиям" можно было лишь тремя способами: отбить силой (лучший вариант), украсть и предложить в обмен кого-то из тейпа похитителей, достичь "консенсуса" за столом переговоров (в крайнем случае). Если же ни один из трех вариантов не проходил, и заложник погибал, его семье оставалось только смыть позор кровью врагов. То, что вендетта будет продолжаться из поколения в поколение, прекрасно понимали и похитители. Поэтому, как уже говорилось, захваты заложников в Чечне случались эпизодически и уж никак не были массовым бизнесом.

Пожалуй, впервые чеченцы попытались сделать деньги на "аманатах" (заложниках) в начале XIX века, да и то не на своих, а на русских — из числа военных, пришедших на Северный Кавказ покорять "диких горцев". Абреки ночью переправлялись через Терек, дожидались, пока по дороге поедет какой-нибудь подгулявший офицер, хватали его, привязывали к бревну, переправляли через реку на свой берег и везли в горы. На следующее утро сослуживцы получали записку с требованием выкупа. Однако главком русской армии генерал Ермолов, тонко разбиравшийся в особенностях психологии и национальных традиций противника, в два счета пресек начавшуюся было торговлю людьми. Выкуп генерал принципиально не платил. Если крали солдата, он в ответ сажал под замок трех горцев; пропадал офицер — казачья сотня проводила спецоперацию в ближайшем ауле, и все его жители, включая детей, стариков и женщин, оказывались запертыми в генеральском "СИЗО". Вскоре генералу уже били челом парламентарии из местных старейшин. Переговоры были краткими: "Вы — мне, я — вам". Старейшины выясняли, какой тейп похитил офицера, ехали туда и находили решение. Как правило, оно сводилось к тому, что одни старики передавали другим небольшую сумму или двух-трех баранов в качестве откупного, забирали офицера и везли генералу Ермолову, а тот честно отпускал на волю своих пленников.В итоге "стаг-вадор" в кавказскую войну прекратился, так толком и не начавшись: брать русского заложника, чтобы на следующий день обменять его на пару баранов, не имело коммерческого смысла, учитывая огромный риск предприятия. При советской власти чеченцы "коммерческих" заложников не брали. Во-первых, за них некому и нечем было платить; во-вторых, их негде было прятать: казахские степи, куда к тому времени переселили большинство чеченцев, не родные горы. Да и представить себе, что нарком внутренних дел Лаврентий Берия мог вести переговоры с каким-нибудь авторитетным чеченцем об условиях освобождения заложника, даже теоретически невозможно — не те времена.

Зато в брежневскую эпоху пышным цветом расцвело рабовладение. Северокавказские горцы, пожалуй, первыми в СССР решили взять под свою опеку армию пьяниц, мелких уголовников и прочих отверженных, готовых выполнять любую неквалифицированную работу за тарелку супа, бутылку водки и возможность переночевать в сарае. Таких кавказцы подбирали на вокзалах и полустанках по всему Советскому Союзу, поили водкой, клялись в вечной дружбе, обещали приличную шабашку у себя на родине и везли "в гости". Там у "русского друга" отбирали паспорт (если сопротивлялся, отбивали почки) и отправляли несчастного пасти скот или собирать черемшу в далекий горный аул. Хозяева "лэя" (по-чеченски "лэй" — человек без рода и племени, "найденный на помойке", фактически это синоним слова "раб"), естественно, ничего ему не платили. Более того, "лэя" могли передать на время или продать в другую семью, за малейшую провинность оставить без еды, а то и вовсе убить — кто вступится за "найденного на помойке"?