Недоучка - Забусов Александр - Страница 36

От осознания того, что все получилось, Сергей размяк, а потому поддержал разговор:

– В контейнере-то что было? Почему смердело?

– Отправитель с планетарной системы Давара партию консервированных змей в спиртовом растворе переправлял – как лекарство в бутылках. Теоретически змей могли вернуть отправителю, но сомневаюсь, что кто-нибудь в здравом уме так поступил бы. Бр-р-р! До сих пор помню этот запах. Человеческий фактор никто не отменял. В крупных сортировочных центрах на моей памяти было два потопа и один пожар… – Он протянул Сергею длинный пластиковый корешок, вырванный из почтовой книжки, и сообщил: – Заболтался я с тобой. Вот квитанция, иди оплачивай…

На снегу, истоптанном сотнями ног и окрашенном кровью в красный цвет, лежали уложенные в длинный ряд мертвые сеголетки и переярки, чуть в стороне были брошены матерые. Охота удалась. Вот только результат этой охоты не радовал односельчан. Среди убитых животных точно не было ни одного мало-мальски похожего на волка-переростка. А значит, для жителей селища еще ничего не закончилось.

Староста в сердцах отвернулся и сплюнул на снег. Распорядился:

– Рыкарь, шкуры снимите, а туши… вон хоть собакам бросьте. Не зря же они стаю с логова поднимали?

– Сделаем!

Смурным взглядом окинув толпу односельчан, он объявил свое решение относительно прочих собравшихся поглазеть на результаты принятых мер:

– Остальные могут расходиться по домам.

Загонщики, невесело переговариваясь, вереницей потянулись к своим проулкам, понимая, что селище вновь, как на осадном положении, затворится и будет прозябать в страхе и неведении, боясь нос казать даже к реке…

По всем календарным приметам осень еще не полностью ушла с территорий Боричского княжества, а непривычные для этих земель холода уже наступили. Выпавший первый снег даже и не думал таять, как и тонкий ледок на реке, покрывший воду прозрачным студеным стеклом.

И лешак бы с ними, с этими холодами! Пережить можно. Все же зима у порога топчется. Ну подумаешь, на два десятка дней пораньше пришла. Боги так решили! Так ведь с этим первым снегом в поселение вновь беда нагрянула. Опять односельчане, тесно повязанные родством, пропали незнамо куда. А ежели в корень смотреть, то становится ясным, что не найти пропавших, как и тех, что прежде без следа сгинули.

Вязниковское городище не маленькое, четыре с лишним десятка дымов будет. Вотчина боярина Кур-маша. Это его усадьба с широким подворьем за защитной заборолой на пригорке выстроена. Неподалеку от ее ворот княжий тракт проложен. Ну а с того боку, где река излучину сотворила, селище в беспорядке проулков аккурат и прилепилось к высокой изгороди.

Ночь на дворе. Пронизывающий холодный ветер шелестит в соломе крыш, гнет ветви деревьев в садах сельчан, время от времени скрипит и хлопает неприкрытой дверью хозяйственной постройки на одном из подворий. Свет мелькнул и погас. Чьи-то осторожные шаги прошаркали невдалеке, заставив собаку, загремев цепью, выбраться из будки. Она, тявкнув, уселась в снег и завыла. Ее подхваченный ветром вой, уносясь вдаль, потонул в ночи, вызвав ответный вой на другом конце селища.

– Цыть, дура! – погрозил старческий мужской голос. – И без тебя тошно!

Собака послушно замолчала и от греха подальше убралась в будку, а вскоре и дверь перестала хлопать, надежно закрытая хозяйской рукой на щеколду.

Вернувшись в теплую избу, Бартак, разувшись и скинув полушубок, полез на полати, под бок к своей женке. Та в темноте, приподнявшись на локте, спросила у мостившегося ко сну мужа:

– Что там, старый?

– Спи! – недовольно, почему-то громким шепотом откликнулся он. – Дверь закрывал да двор проверил. Сама знаешь, волки шалят.

– Пхе!.. Волки? Да где же это видано, чтобы волки людина загрызли, а коз в открытом сарайчике не тронули?

Бартак промолчал. Думал отмолчаться, как это не раз бывало. В общении с другими соплеменниками он особо не церемонился. И то, он ведь старейшина селища, его закон и порядок. Это ежели боярин свое слово не скажет.

С Геллой так не получалось: вечно перечит. Еще смолоду моду взяла. Сразу не одернул, а на старости лет уж поздно.

– Нет, Бартя, это не волки!

– Тогда кто?

– Сам знаешь.

Бартак засопел возмущенно. Ответить хотел, потянул ртом воздух, чтоб прикрикнуть на старуху, да им же и подавился, зайдясь в кашле. Только и смог, что отвернуться и выдавить из себя:

– Молчи!

– Не-е-е, – протянула она, не соглашаясь с мужем. Сухощавым кулачком похлопав его по спине, прильнула к вздрагивающему плечу. – Рыкарь сказал, что следы кругом волчьи. Только такие огромные, каких он никогда не видел.

– Рыкарь не ошибся. Волчьи. Сам видел, – неохотно согласился старик.

– Вот! Только волком ли они оставлены?

– Думаешь, волк-оборотень?

– Кто ж еще может быть? Сначала Гуща пропал. Потом Тетёра с Камушом. Теперь вот…

Ну да! Когда старый боярин помер, так все и началось. Схоронили его по новомодному обычаю, по которому в столице господ хоронят: в землю зарыли. Люд честной тогда еще баял: мол, не в прок сие пойдет. Видать, и взаправду не впрок.

В первую же ночь, как схоронили старика-боярина, коня его любимого загрызли. На другой день Гардя, дворовая челядинка боярская, в омуте утопла. Ну, эта-то и сама могла руки на себя наложить: от старого боярина Кукши непраздна была. От кого ж еще? Да-а! А все ж неспроста это все. Слышно было (знахарка поведала), что оборотню, чтоб земную жизнь получить, надобно в навьи чертоги взамен себя чужую душу отправить. Вот и думай теперь, чего это Гардя утопла.

А недавно вот снова сразу двое сникли: Ладинец двадцати лет от роду и Калсара, дочь кузнеца Варшака. Вначале все решили, что они полюбились да в городец сбёгли. Только сбегать-то им зачем? Эдакое дело миром решить можно было. Поиск все же наладили. И нашли! Только не самих беглецов. Неподалеку от скрыни, отделанной камнем насыпи над захоронением старого боярина, нашли разорванный в клочья полушубок Ладинца и запачканную кровью кофтенку Кал-сары. Вот тогда-то и следы волка-переростка первый раз узрели…

По всем канонам обчеству к боярину обратиться нужно. Нехай за вотчину свою радеет. Дак где его сейчас искать? Сразу опосля похорон в столицу с семейством укатил, там и зимовать останется…

– Слышишь, Бартя? – с придыханием зашептала жена, прильнув к самому его уху, будто ее кто услышать мог. – Старый боярин на охоту вышел!

– Дура! – возмутился старейшина верви.

– Сам дурак! Ведуна Лутоню кликать нужно. Гляди, опоздаешь – людины ведь могут и не простить!

Что вздорной бабе скажешь? Кругом права. Ежели не оправдать чаяния общества, допустить новые смерти, так запросто и погнать со староства могут.

Бартак решился:

– Завтрева поутру отправлю гонца к ведуну.

– Сам езжай, – не согласилась женщина. – Оставь за себя Рыкаря и езжай. Не развалишься.

Бартак промолчал. Опять баба права…

После ухода Лутони и отправки контейнера изба опустела, лишившись какого-то своего привычного шарма. Осиротела усадьба, притихла. Подсознательно кажется, что последние деньки доживает. Может, так оно и есть. Сегодня Сергей в последний раз заночует в доме, а завтра поутру, никому не сообщая, пешком налегке направится в городец. Здесь идти-то всего ничего – километров сорок. Ну, может быть, с хвостиком. При его нынешнем физическом состоянии это семечки. До вечера по-любому доберется.

Из размышлений о будущем переходе через Врата, Рязанцева вывело осознанное уже предчувствие того, что совсем скоро что-то должно произойти. Но это «что-то» не предполагает прямой опасности для него, а скорее попытается его задержать, напрячь чем-то посторонним.

За предчувствием последовала и развязка. Не успел выйти во двор, как услышал тарахтение тележных колес, а вскоре и не слишком смелый стук в ворота.