Единственный вдох - Кларк Люси - Страница 3

Джексон знал свое дело: его отец десять лет занимался ловлей раков, а сам он изучал морскую биологию. В Лондоне, где они живут, работа морских биологов не пользуется спросом, но, по его словам, Джексон получал свою «дозу» побережья каждый раз, когда они приезжали к матери Евы. В Тасмании у него была старая байдарка, и, прицепив к ней сзади удочку, Джексон плавал по пустынным бухтам и заливам. Ева любила слушать истории о том, как он объезжал утесы и дикие берега, ловил рыбу и потом готовил ее на костре.

У борта лодки раздается громкий всплеск, и Ева вскрикивает от изумления.

Фонарь выскользнул из рук, и зловещий желтый свет скрылся в темных водах.

– Нет! Нет…

Хочется достать его, вычерпать воду руками, но свет тонущего фонаря начинает мигать и затем гаснет.

– Простите! Я думала, что достану его, – говорит Ева, глядя за борт лодки. – Теперь ничего не видно. Простите… я…

– Ничего, – по-доброму отзывается рыбак.

Ева крепко прижимает руки к груди; холодным порывом обжигает обветренные губы. Она всматривается в бесконечную тьму.

– Холодное сейчас море? – тихо спрашивает она.

Рыбак со вздохом отвечает:

– Ну, градусов восемь-девять.

– Сколько при такой температуре можно продержаться?

– Трудно сказать. – Он замолкает. – В лучшем случае пару часов.

В наступившей тишине слышно лишь, как поскрипывает лодка и как о борт хлещут волны.

«Он умер, – думает Ева. – Мой муж умер».

Мы провели вместе всего лишь два года, Ева. Так мало.

Я только начинал кое-что подмечать в тебе: что ты шевелишь пальцами на ногах, когда нервничаешь; что ты скорее неряшлива, чем чистоплотна; что сильнее всего у тебя развито обоняние, и ты нюхаешь все новое – книги, платье, упаковку от диска с фильмом.

Недавно я обнаружил, как сильно ты боишься щекотки под коленками – смеешься просто до упаду. И мне нравится, что мои друзья считают тебя рассудительной и прагматичной, когда в действительности ты не можешь выйти из дома, не выполнив обязательную программу – не почистив зубы в туалете или не накрасившись за столом.

Когда мы познакомились и ты внимательно посмотрела на меня своими большими карими глазами, я снова почувствовал себя маленьким мальчиком – радостным, свободным и полным надежд.

Как я уже сказал, Ева, двух лет с тобой было мало. Но это на два года больше, чем я заслужил.

Ева неподвижно сидит на краю постели, уставившись на телефон. Все еще в пижаме, хотя, похоже, скоро опять вечер. Постоянно заглядывает мать, предлагая чем-нибудь заняться. «Прими душ». «Пойди прогуляйся». «Позвони Кейли». Но все кажется настолько бессмысленным, что Ева не отвечает и вообще не выходит из своей комнаты. Ждет, когда вернется Джексон, поцелует ее в губы и скажет с замечательным мелодичным акцентом: «Не переживай, милая. Я с тобой».

Прошло четыре дня. В береговой охране сообщают, что из-за сильного северо-восточного ветра тело может вынести на берег дальше, в районе Лайм-Реджиса или Плимута. Но она не готова думать о нем как о теле – о теле своего мужа… Красную шерстяную шапочку, которая была на Джексоне, нашли. Ее, запечатанную в прозрачный пластиковый пакет, с виноватым видом отдала Еве женщина-полицейский. Изнутри на полиэтилене образовался конденсат, будто шапка надышала.

Внизу слышны тихие голоса: мать с кем-то здоровается. Говорят про Еву, а потом про Джексона. Кто-то шепчет: «Трагедия».

Не перестают приходить люди. Странно, что смерть так похожа на рождение: несут открытки, в каждой комнате благоухают букеты, в холодильнике – гора пластиковых контейнеров с едой. А еще приглушенные голоса, бессонница и осознание того, что жизнь никогда не будет прежней.

Моргнув, Ева внимательно смотрит на телефон. Надо поговорить с Дирком, отцом Джексона; о случившемся ему сообщила полиция, а не Ева, и она чувствует себя виноватой. Ей просто не по силам было ему позвонить, подобрать слова.

Длинный номер написан ручкой на тыльной стороне ее ладони. Ева набирает его и, прижав телефон к уху, слушает непривычные гудки: их разделяет огромное расстояние. Ева и Дирк на разных концах земли, у него сейчас утро, а здесь вечер; у него лето, здесь зима.

Она разговаривала с Дирком всего один раз, еще до их с Джексоном свадьбы. Они изредка переписывались, и Еве особенно нравилось устраиваться по вечерам на диване и сочинять письма. Любила она и получать ответные послания от Дирка на бумаге для авиапочты, написанные неразборчивым почерком. Эти письма давали некоторое представление о том, как Джексон жил в Тасмании.

– Да? – раздается хриплый голос.

– Дирк? – Она откашливается: – Это Ева. Жена Джексона.

На том конце провода тишина.

Ева молчит. Может, связь прервалась? Она проводит языком по зубам, во рту пересохло.

– Слушаю.

– Я… я давно хотела позвонить… но, понимаете. – Она приглаживает рукой спутавшиеся волосы, потирает затылок. – Слышала, с вами говорили из полиции.

– Он утонул, вот что мне сказали. – Подрагивающим голосом Дирк добавляет: – Утонул во время рыбалки.

– Сбило и затянуло в море волной. – Ева замолкает. – Вода… она тут очень холодная, ледяная. Вызвали спасательную шлюпку, вертолет. Искали весь день…

– Тело нашли?

– Нет, пока нет. Мне жаль. – Молчание. – Зато обнаружили его шапку, – зачем-то сообщает Ева.

– Понятно, – медленно произносит Дирк.

– Простите. Надо было позвонить вам раньше, сказать все самой, но… я просто… никак не могу собраться с мыслями. – Рыдания сдавливают горло. – Все кажется таким… нереальным.

Дирк не отвечает.

Она сглатывает слезы и на мгновение замолкает, пытаясь прийти в себя. Затем говорит:

– Надо будет устроить похороны… или поминальную службу. – Об этом Еве все время твердит мать. – Пока не знаю, когда именно… после Рождества, наверное. Может, вы захотите приехать?

– Хорошо.

Слышно, как он пододвигает к себе стул, звякает стаканом. Ева выжидает пару мгновений, но когда Дирк ничего не отвечает, она сама заполняет паузу:

– Я знаю, вы не любите летать, но если все же хотите приехать, мы будем рады. Можете остановиться у нас… то есть у меня. – Ева дергает волосы у самых корней, чувствуя, что теряет самообладание. – И брат Джексона пусть приезжает. Я знаю, у них натянутые отношения…

– Нет, нет, не надо. Это не самая хорошая идея.

К горлу подкатывает комок. Хочется услышать, что Дирк приедет. Пусть она не так хорошо знает своего свекра, но их объединяет то, что они оба любили Джексона, оба его потеряли.

– Пожалуйста, – говорит Ева. – Подумайте еще.

Так или иначе, время ползет вперед, дни окутаны густым туманом горя. Из этого промежутка жизни запомнятся лишь отдельные моменты: нетронутый поднос с едой у двери, прогулка к скалам на рассвете, с которой она возвращалась промокшей и продрогшей, букетик лилий, чья пыльца осыпалась на мамин стеклянный столик – Ева растирает ее кончиком пальца.

Теперь, месяц спустя, она стоит в халате перед зеркалом во весь рост. Через полчаса за ней приедут, сегодня поминальная служба по Джексону. Еве двадцать девять, и она вдова.

– Вдова, – произносит Ева перед зеркалом, пробуя слово на язык. – Я вдова.

Она наклоняется ближе к отражению: какой измученный вид. Кожа вокруг носа и в уголках рта покраснела и потрескалась. Между бровей новая морщинка, которая придает ей хмурый вид; Ева пытается разгладить ее.

Кто-то поднимается по деревянной лестнице, и в такт шагам бряцает браслет. Затем отчетливый стук в дверь, и в комнату с улыбкой заходит лучшая подруга, Кейли.

Она кладет платье на кровать и обнимает Еву со спины, упирается подбородком Еве в плечо, и они обе видят себя в зеркале.