Хороший сын (СИ) - Маквей Пол - Страница 33
- Предыдущая
- 33/46
- Следующая
— Дашь слово никому не говорить?
— Честное слово, чтоб мне провалиться на этом месте.
— Никогда и никому? — уточняет она.
— Богом клянусь.
— Не разболтаешь? — Она встряхивает золотистыми волосами, и с них — честное слово! — осыпается золотая пыль.
Я сильно-сильно морщу лицо, облизываю палец.
— Господом Всемогущим клянусь, — говорю я и осеняю крестом свое сердце. Смотрю на нее в упор. Она оглядывается в обе стороны, наклоняется ближе.
— Ты умеешь тискаться? — шепчет.
Блин. Мне положено уметь, я ж парень. Во писец! Нужно было все-таки попробовать с Терезой Макалистер там, на Яичном.
— Да. А ты чего, нет? — спрашиваю.
— Не-а. — Она отворачивается. — Покажешь?
— В смысле, покажу? Мы, типа, сделаем?
— Ага.
Ал-лей-лу,
Ал-лей-лу,
Ал-лей-лу,
Ал-лей-лу-я,
Славься, наш Господь!
Спасибо тебе, Боженька!
— Только никому не говори! — предупреждает.
— Ну еще бы! Ни за что! — отвечаю.
— Поклянись еще раз.
— Клянусь.
Снова осеняю сердце крестом.
— Поклянись здоровьем маленькой Мэгги.
— Клянусь.
— И Киллером.
Опускаю руки на живот. Его крутит. Я же их обоих уже потерял. Боженька, неужели придется отказаться от такой обалденной штуки?
— Микки?
— Мне чего-то нехорошо.
— Ты просто не хочешь клясться, ты все это так болтал.
Похоже, она хочет быть моей подружкой. Стоит так близко, что я чувствую ее дыхание.
— Хочу. И клянусь. Киллером клянусь тоже, — говорю.
— Тогда ладно.
Она слегка касается моей руки своей. По этому месту тут же пробегают мурашки. А потом во всем теле начинает колоть, а яички подтягиваются, будто хотят совсем спрятаться в тело. Со мной такого никогда еще не случалось. Это чего, половая зрелость? Или любовь?
— Ну, покажи. Что надо делать? — говорит она.
— Прямо сейчас?
Блин. О чем только я думал?
— Не, не могу. Пока голова не пройдет. Болит страшно. — Делаю вид, что мне жуть как больно. Расчесываю шрам — хорошо бы пошла кровь. — А еще я только что видел, как брита застрелили насмерть.
Она отшатывается.
— Мамочка дорогая! Этого, сегодняшнего? — спрашивает.
— Да. Я, наверное, домой пойду. Я еще даже маме не сказал.
Едва пронесло. Вот только надо было придумать какую-нибудь другую отговорку, потому что я совсем не хочу домой. Я хочу с ней поиграть. И еще попеть, посмеяться — ну, и поцелуйчики в щеку тоже не помешают.
— Но мы очень-очень скоро, — говорю.
— Когда?
— Скоро, — отвечаю.
— Ладно, скоро, так скоро, — произносит она и целует меня в щеку.
Потом убегает. Я гляжу, как прекрасные длинные волнистые волосы летят за ней следом. Глубоко вдыхаю.
Потискаться с нею. Мне. Мартина будет моей подружкой. Все просто иззавидуются. Все захотят со мной дружить. И парни, и девчонки.
Осталось одно — выяснить, как правильно тискаться. Есть еще какие-нибудь способы? Кроме Терезы Макалистер.
15
ДВЕ НЕДЕЛИ ДО СВЯТОГО ГАБРИЭЛЯ
— Слушай, Микки, кончай мне на нервы действовать, — говорит Ма.
Сползаю с ручки дивана, грохаюсь на пол. Лицо так и горит.
— Мамочка, я не хотел.
— Иди на улице поиграй, а то я тебя запру до конца дня, — произносит Ма сердито.
— Ладно, — отвечаю.
— В постель отправлю, — добавляет она.
Фыркаю, очень громко.
— Я тебе пофыркаю! — орет она.
— Я не фыркал. — Пинаю носком ковер. Ма направляется во двор с ведром и метлой. — Да пошла ты…
— Что ты сказал? — Она оборачивается. — Это я пошла! Это ты мне говоришь?!
— Не.
— Так вот я тебе что скажу! — орет Ма в полный голос. — Еще хоть одно словечко, и я тебя так этой метлой отделаю, что ты уже никогда никуда не пойдешь!
Ма уходит во двор. На каминной полке остались окурки от ее сигарет. Ну, я ее проучу. Хватаю один, запихиваю себе в носок. Беру из коробка две спички.
— Ненавижу тебя! Дура! — кричу.
Слышу, как Ма бежит обратно в дом, выскакиваю на улицу.
— Ну ты мне только покажись теперь на глаза, гаденыш. Обе ноги выдерну! — орет Ма мне вслед прямо на улицу.
Боженька. Это уже не смешно. Я теперь даже рад, что спер окурок.
Прячусь в проулке рядом с Гавана-стрит. Не могу смотреть, как Мэгги играет с другими девчонками. И Мартину не хочу видеть, пока не разберусь, как тискаются. Как же мне надоело все время быть одному. Но у Ма совсем паршивое настроение. Почему — не знаю. Это надо же — вытурила меня, не дала помочь по дому. Да она и дома-то теперь почти не бывает, а как придет, все время вот такая.
Чиркаю спичкой по стене, поджигаю окурок. Вкус мерзкий. Тренируюсь выдыхать дым через нос, одновременно затягиваясь снова. Большие парни умеют. Я видел. Круто выйдет, если в Святом Габриэле я буду курить.
— Эй, сынок! — окликает голос из-за спины.
Роняю окурок и поворачиваюсь — медленно, на случай, если эта тетка меня знает. Еще не хватало, чтобы меня за шкирку оттащили к Ма за то, что я курю, — старая Эджи так когда-то притащила Пэдди.
— Чего? — спрашиваю. Не, незнакомая.
— Где Генри живут, знаешь?
— Да. На нашей улице, — отвечаю.
И тут же вижу на стене плакат: «Не болтай лишнего — поплатишься жизнью». Блин, зря я это сказал. Правда, на протку она не похожа.
— А где именно? — спрашивает.
— Не помню. Вы вон там кого-нибудь спросите, — говорю так, на всякий случай.
— А твоя мама знает, что ты куришь? — интересуется тетка.
— Не, моя мама с солдатом сбежала.
— Если твоя мама это услышит, она тебе голову открутит.
— Да она и так открутит, миссис.
Что с моей мамой происходит? Я за нее очень тревожусь. А, придумал: буду за нею следить исподтишка. Обегаю дом сзади, проползаю под соседским забором и там смотрю в щелку.
Ма с остервенением метет двор. Звук такой, будто она отшкуривает землю наждачной бумагой, сдирая верхний слой напрочь. Может, стоит попробовать вот так отшкурить физиономию Пэдди — хоть прыщи сойдут.
Ведро скрежещет о землю, когда она перетаскивает его, — будто зубы скрипят. Хрусть-хрусть-хрусть. Так, как моя Ма, никто чистоту не наводит. Она — как двое мужиков плюс мелкий пацан. Видели бы, какие у нее мускулы.
Ма опирается руками на черенок швабры, кладет на них голову. Решила передохнуть. Видимо, ей очень скверно. Смотрит вверх, прислоняет швабру к груди, крутит на пальце обручальное кольцо и смотрит в пустоту. Ма, как и я, считает ворон. Моя мамочка тоже о чем-то думает. А я раньше и не знал, что с ней это тоже случается. Интересно, что происходит у нее в голове? Телепатировать я даже не пытаюсь, ее мозг покрепче Форт-Нокса будет.
— Сука, бля! — выкрикивает она совершенно мужским голосом. Сжимает руку в кулак, лупит себя по ноге.
— Мамуля. — Получается совсем шепотом. По счастью, она не слышит. Она плачет. Моя Ма никогда не плачет.
Снова скоблит землю, прямо изо всех сил. Выливает воду из ведра, метет быстро и крепко. Вода льется в мою сторону. Я отскакиваю. Когда поднимаю глаза, Ма уже ушла в дом.
Папаня, что ли, вернулся? Наверное, так и есть. Натворил чего-нибудь. Если он хоть пальцем тронет мою мамочку, я его убью. Бегу ко входной двери. А если он дома, и пьяный, и поколотит меня?
Не думай об этом.
А если мама все еще на меня злится, если она меня ударит?
Не думай об этом.
Бегу по нашей дорожке. В прихожей громко кашляю и начинаю насвистывать — чтобы она перестала плакать. Она расстроится, если я увижу.
— Мамуля, — говорю, открывая внутреннюю дверь. Она, похоже, на кухне. И, может, он тоже там с нею. — Мамуля, — повторяю и тихонько вхожу.
- Предыдущая
- 33/46
- Следующая