Зултурган — трава степная - Бадмаев Алексей Балдуевич - Страница 74

— Не беспокойся, все будет сделано! — заверил Церен.

Шорва, переведя дух, продолжал успокоенно:

— После твоего ранения нашу сотню слили с калмыцким кавалерийским полком. Сейчас мы под Краснодаром. Почти ежедневно рубимся то с зелеными, то с голубыми, то черт знает с какими. Наш эскадрон прибыл сюда обеспечить охрану делегатов от возможного налета местных банд.

— Что же ты глаз не кажешь? — с обидой упрекнул друга Церен. — Четыре дня съезд.

— Мы за селом, Церен, не здесь… Днем и ночью в карауле… Да и откуда знать, здесь ли ты? Вчера только удалось заглянуть в списки делегатов. А сегодня, как видишь, мы уже вместе!

— Ладно, снимаю с сердца обиду! Садись за чай. — Церен разлил в пиалы джомбу.

— Увидел как-то Араши Чапчаева… Худющий ходит, но веселый… Не узнал он меня…

Шорва спешил выговориться, перескакивал с одного на другое.

— Ха! Ну и сказанул! — Церен насмешливо уставился на Шорву. — Когда он видел-то тебя? Еще мальчонкой! А сейчас ты красный командир.

Шорва спохватился:

— Да, не забыть бы спросить: как там у вас с Ниной? Имя уже придумали сыну?

— Помирились! — Церен почесал пальцем переносицу. — Я их забрал в ставку. А паренька назвали Чотыном. В память о незабвенном старце, отдавшем жизнь за народ.

— Вот это дело! — воскликнул Шорва радостно. — Я тоже дам такое имя, если сын появится. Пусть на свете не убавляется Чотынов.

Друзья помолчали, отхлебывая из пиалы, лаская друг друга взглядами. Каждый из этих двух понимал: вот-вот разлучатся, а когда новая встреча — неизвестно.

Церен не дождался, пока Шорва сам заговорит о Кермен, и осторожно спросил друга о девушке. Ответ был не радостным:

— Несколько раз писал я ей — молчит… Не глянулся я ей, пожалуй…

— Не спеши, мой друг, с обидами на девушку! — предупредил Церен. — Вот ты научился в Красной Армии читать и писать, а в джолумах наших все так же темно, как тысячелетие назад. Разве забыл, что в Шар-Даване ни одного способного водить карандашом по бумаге? Теперь представь себе: может ли девушка-калмычка ходить от кибитки к кибитке в поисках грамотея, тем более — довериться ему в своих сердечных делах! Весной я ездил в Цаган-Нур, по пути завернул в Шар-Даван. Кермен вся засияла от счастья, когда узнала, что мы недавно встречались… Ждет тебя девушка!

— Успокаиваешь? — требовательно посмотрел Шорва на друга. — Ладно, поверю и на этот раз.

— Сердцу своему верь, друг! Кермен не растратила этой веры.

— Как вы с Ниной?

— Терпим, брат, терпим! Война!

Вошли Джергя Шалаев, Санджи Очиров, с ними двое из делегатов. Церен представил им Шорву.

Едва отрекомендовавшись, командир сотни посмотрел на часы и заявил по-войсковому:

— Разрешите идти? Мне пора.

Часы с серебряной крышкой и звоночком привлекли внимание Нармы.

— Ого! — воскликнул бывший батрак. — Часы как у зайсана.

— Именной подарок комдива Ханукова… За успешную операцию по уничтожению банды! — доложил Шорва, взяв под козырек.

Церен вышел проводить друга.

— Отпросись, Шорва, после съезда на неделю, навести Кермен. Будь понастойчивее: если согласится, увези ее домой, оставь у своих родителей.

— Церен, не будь таким простаком! Разве она поедет со мной без свадьбы?

Церен, кажется, все продумал до мелочей.

— Может, и поедет! Время сейчас тревожное… Если какой-нибудь парень приедет сватать да задобрит старуху, наврет, как в свое время наврал ей о тебе Така — ищи тогда, кто из вас прав, кто виноват… А ты не дремли, вояка. Не согласится уехать — засватай ее и возвращайся в полк!

— Ой, Церен, — вздохнул Шорва будто перед тяжким испытанием. — Не осрамиться бы этому вояке. Но выхода нет! Будь по-твоему!

Он вскочил на коня.

В июле 1921 года Араши Чапчаев выехал в Москву. Из-за недостатка кормов уже летом начался падеж скота. Поволжье голодало. В столице работала Всероссийская комиссия по оказанию помощи голодающим. Комиссия эта отнеслась с пониманием к подробной докладной записке Калмыцкого ЦИКа: что сделано на месте по спасению семей скотоводов и на какую помощь надеются из центра.

Семьдесят четыре тысячи пудов мяса и другого продовольствия снаряжала Москва бедствующим жителям степи. Кроме того, выделялась крупная денежная сумма.

Обрадованный такой щедрой помощью, Араши несколько раз перечитал полученную бумагу и тут же засобирался с доброй вестью домой. Ему оставалось заглянуть в канцелярию ЦК РКП(б), чтобы сделать отметку в подорожных документах. Здесь, на Старой площади, он и столкнулся с Вадимом Семиколеновым — тот выходил из здания ЦК.

Араши опешил вначале:

— Это ты?.. Здравствуй, Вадим Петрович! И ты здесь? Как там у вас в Поволжье — худо?

— Не легко и там, — ответил Семиколенов. — Но я со вчерашнего дня — москвич. Сюда перевели… Не знаю, уживусь ли, но пока здесь. Привыкаю к Москве-матушке.

— А не привыкай, Вадим!.. Если бы ты знал, как нам в Калмыкии нужны знающие люди!

— Араши, друже, не агитируй! Я хоть сейчас с тобой махнул бы в степь, на вольный воздух! Но только не на большую должность… Измотался за гражданскую: простуды, сыпняк, недоедания…

— Нам как раз первого секретаря недостает.

— Не потяну с нынешним здоровьем, понимаешь… А как-нибудь работать не умею. Привык с полной отдачей.

— Но если хорошенько подумать? И принять мои слова как просьбу друга? — не терял надежды Чапчаев.

— Знаешь, Араши… Если бы мы вчера встретились, может, как-то договорились бы. Но я уже дал согласие… Посчитают несерьезным.

Араши на миг задумался. День у него был сегодня на удивление удачным, а как повезет — только не зевай!

— Послушай, Вадим, — сказал он вполне серьезно. — Я ведь человек везучий — так до сих пор считают в степи… Еще со времен суда над зайсаном… Вот возьму сейчас да еще раз постучусь в высокие двери, где теперь своя родная власть. По шее не дадут, если и откажут.

— Действуй! — разрешил Семиколенов. Он-то знал, что его назначение на новую должность в Москве уже состоялось по всей форме. Пусть чудак-человек сам убедится, чтобы после обиды не было. Но на другой день после их разговора Араши разыскал Семиколенова в гостинице «Метрополь» и вручил ему назначение в Калмыкию. А еще через день Араши и Вадим выехали вместе из Москвы.

В Царицыне их ждала машина. До Астрахани они добрались только в одиннадцатом часу вечера. Но, несмотря на долгую дорогу, на следующее утро Араши и Вадим уже были в старом доме на Облупинской площади. В здании этом размещались Калмыцкий ЦИК и вновь созданный Калмыцкий обком РКП(б). Занимающий две должности, Араши Чапчаев работал в кабинете председателя ЦИКа. И заседания бюро обкома он проводил в том же кабинете — зал заседаний еще не был отремонтирован.

Уже утром были оповещены члены бюро и президиум исполкома. Когда все собрались, Чапчаев доложил об итогах поездки в Москву, рассказал о помощи, которую выделила калмыцкому народу Всероссийская комиссия.

— И вот, товарищи, еще какая нам помощь оказана, — сказал Чапчаев, когда гул одобрительных возгласов умолк. — Хочу представить вам Вадима Петровича Семиколенова. Некоторые из вас знают товарища Семиколенова по гражданской войне… Он далеко не новый человек в нашем крае. Цека направил его на работу к нам. О его конкретном занятии мы и поговорим на бюро. Правильно я говорю?

Давно так много не шутили и не улыбались члены бюро, как на этом заседании.

Когда все разошлись, в кабинет Чапчаева вошел, опираясь на палку, невысокий, плотного сложения человек с редкими зачесанными назад русыми волосами, положил перед ним корреспонденцию за последнюю неделю, хотел было идти, но председатель остановил его вопросом:

— Что здесь неотложное?

— Три дела мне показались наиболее важными. Они в папке сверху, — ответил секретарь.

Чапчаев, пробежав глазами два письма, тут же написал, кому из руководителей отделов ими заняться. В третьем письме замелькали знакомые фамилии. По ходу чтения Араши ронял фразы, понятные Вадиму: