Наталья - Минчин Александр - Страница 32
- Предыдущая
- 32/38
- Следующая
Я решаю прождать еще два часа и пойти что-то купить поесть.
В коридоре тихо, ничьих шагов не слышно. Я вслушиваюсь и устаю вслушиваться, устал от коридорного безмолвия.
Верчу двушку в пальцах, но звонить не собираюсь. Мне не пять лет, и я не мальчик, чтобы сидеть и ждать ее с утра до вечера. Я встаю, одеваю дубленку, но решаю оставить записку ей в дверях.
Я выхожу из темного подъезда, щурясь на белый снег, приоткрываю глаза и не верю: прямо на меня идет Наталья, нет, это не она.
Она бросается мне на шею: град поцелуев. Господи, думаю я про себя, слава Богу. Но лицо каменное.
Она отклоняется:
— Санечка, прости меня. Я целый день искала вчера твой дом. Целый день и не нашла. Ну не смотри так.
Она целует мои глаза.
— Я знаю, что ты думал, но это все глупости. Я мечтала увидеть тебя вчера, — (тут я перестаю смотреть так), — но я заблудилась, пять раз обошла всю Таганку, а твоего дома не нашла. Улицы от площади лучами расходятся, и кажется, что каждая твоя. Я ведь и сейчас шла наугад. В поисках. И вдруг ты выходишь из подъезда, я даже не поверила сначала. Но такая шапка только у тебя… Я так обрадовалась.
Она обнимает меня. Она рада, а что говорить обо мне.
— Прощения тебе нет и не будет никогда, Наталья.
— Да, Саня, я согласна, только прости сегодня. Хочешь я на колени стану, если простишь, — она и вправду снимает сумку с плеча и… Я подхватываю ее и обнимаю.
— Наталья, ты что! Я не обижаюсь на тебя. В доказательство этого идем, беру тебя в магазин, вернемся, будем завтракать.
— Я тоже ничего не ела с утра, свекровь на Ленинградский вокзал к часу провожала, она «Стрелой» уезжала (лучше бы «Метеоритом»), слава Богу, уехала. Только проводила и сразу к тебе по кольцевой… — она улыбается, — …я так скучала без тебя.
— Придумываешь все, презренная.
— Нет, правда, — она опускает руку ко мне в карман. И я таю. — Прости, прости меня!
Я покупаю все в маленьком пустом магазине к завтраку. В булочной беру хлеб, чай, палочки и возвращаюсь с ней назад. Коридор уже мне не кажется мрачным и темным. Мы подходим к моей двери, в которой торчит записка.
— Это для меня?
— Нет, — отвечаю я. — Для Пушкиной, Натальи Александровны.
Она раскрывает и читает.
— Какой слог, Санечка. Платон прямо.
— Два, — улыбаюсь я.
Она открывает дверь, которая была просто прихлопнута, и пропускает меня. Я начинаю готовить чай, нахожу в шкафу стаканы, ложки, кофейник, в котором кипячу воду для чаепития. Она все нарезает. И тут я вспоминаю, что забыл сахар. Лезу в шкаф, там чья-то пачка.
— Наталья, как ты думаешь, дочь хозяйкина не обеднеет, если мы возьмем ее сахар?
— Я думаю, она должна быть счастлива.
— Тебе смешно, а я ничего не ел вчера, тебя ждал.
— Бедный Саня, — целует меня, — а я нажарила вчера цыплят-табака для тебя и, как дура, носилась по Таганке с ними. Вечером им пришлось скормить, иначе испортились бы.
— Наталья, — говорю я, сильно сжимая ее, так, что она хрустит.
— Давай, Санечка, еще сильней…
Ее даже не смущает, что чай в граненых стаканах, она не обращает внимания.
— Это твой магнитофон, Саня? Еще один?
— Это брата, тот в общежитии. Хочешь музыку?
Она кивает.
Я ставлю наугад одну из пяти кассет. Звучит прекрасная песенка, которая мне нравится: «Pretty Woman…»
— Наталья, что значит это?
— «Красивая женщина» или «приятная».
— Не зря тебя в институте учили, даже перевести можешь. — Она смеется. — Это как о тебе, Наталья.
Она оставляет все и подходит, склоняясь надо мной. Опускается рядом.
Я раздеваю ее сам, и мы ложимся в объятия друг друга. Я гашу лампу у стола и отмечаю сиротливый недопитый чай.
— Наталья, — говорю я, — ты красиво кушаешь…
— Саня, — она целует меня в губы.
Я не могу больше ничего говорить. Она прекрасна сегодня и ее любовь неистова. И у меня все получается, не так, как…
По-моему, уже поздно, когда мы отрываемся друг от друга.
Я щелкаю выключатель у кровати, свет зажигается.
— Наталья, — шепчу я, — я хочу посмотреть на тебя…
И тут же раздается стук в дверь.
— Санчик, я вижу, свет горит у тебя, дай, думаю, зайду на огонек, — слышу голос.
Я прыскаю, представив, как он заходит.
— Не сейчас, Боря…
Наталья касается губами моей шеи и, я чувствую, тихо смеется.
— Ах, брату не хочешь открыть, да?
— Ну, Борь. — Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.
— У тебя что?.. — (Наталья скользит рукой вниз, по мне…)
— …Да, да, — перебиваю я, — зайду к тебе потом.
Его шаги удаляются.
— Наталья, у тебя бесстыжая рука.
— Я вся бесстыжая, — говорит она и наклоняется, целуя мой живот.
— Но мне это очень нравится…
Она снова растворяется во мне. Наконец она устает и откидывается головой на подушки. Перепутанные волосы закрывают ее лицо, лежат на губах.
— Наталья, я хочу закурить до одурения.
— Кури меня, — шепчет она в мое ухо.
Я беру ее губы в свои, затягиваясь.
Мы лежим, отдыхая, ее голова на моей груди. Я говорю:
— Наталья, ты зря относишься критически к моему брату.
— Он напоминает моего супруга, — отвечает она.
— В табели о рангах нашего рода, я имею в виду молодого поколения (родственники как-то совещались с моей мамой), его ставят по красоте на первое место.
— А тебя на какое? — спрашивает сразу она.
— Ни на какое, я не вошел в призовую тройку.
— Ничего твои родственники не понимают, — говорит она, поднимает голову и сквозь перепутанные волосы целует меня.
— Сколько времени, как ты думаешь? — отрываюсь я от ее губ.
— Не знаю, — отвечает она.
Она даже не догадывается, к чему мой вопрос.
— Мне так кажется, что уже поздний вечер, — намекаю прозрачней я.
— Ну, Саня, мне не хочется уходить. Почему ты прогоняешь меня?
— Что ты, Наталья, — я целую ее мягкие твердые губы, — я бы хотел, чтобы ты осталась здесь навсегда! Но я не хочу, чтобы у тебя были ссоры и скандалы.
— Какие ссоры, Санечка, — она усмехается грустно, — мы цивилизованные и воспитанные муж и жена, ни один не вмешивается в жизнь другого.
— А что ты сказала, когда пришла?
— Сказала, что перезанималась и хочу спать, и сразу пошла в спальню. И, самое главное, сразу заснула. — Она, улыбаясь, смотрит на меня. — Они, по-моему, так и остались сидеть в зале без движения.
— Ох, Наталья, — говорю я, чувствуя, как внутри эти рассказы тревожат и будоражат меня.
Она одевается, когда я курю сигарету, отвернувшись.
— Наталья, ты забыла зажигалку вчера. То есть позавчера.
— Это тебе, Саня, на новоселье, — она опять улыбается.
— Никаких новоселий, нашла причину.
— Ну, Саня.
— А то обижусь.
— Хорошо, я пока оставлю ее у тебя для себя, а потом заберу.
— Когда потом? — спрашиваю я.
— Лучше поцелуй меня.
— Куда? — спрашиваю я.
— Куда хочешь.
— Но ты уже одета…
Она быстро поднимает тонкий свитер и опускается возле меня. Я больно целую ее грудь. Мне кажется, ей нравится… эта боль.
Мы идем по снежным улицам, тишина, нет людей, часы показывают полдвенадцатого.
— Наталья, — шучу я, — сегодня ты укладываешься вовремя: сегодня ушла, сегодня пришла.
— Да, — говорит она, о чем-то думая.
— И хотя я, конечно, не верю, что ты вчера не нашла меня…
Она как будто не слышит меня.
— Саня, давай завтра встретимся на Центральном Телеграфе, у меня есть дела в центре, если ты не против.
— Конечно, Наталья, я всегда за: за тебя, за… — я беру ее за грудь.
— Ну, Саня, — смеется она, — люди вокруг…
Хотя кругом ни души. Она наклоняется ко мне и шепчет:
— Хочешь, вернемся?
Я даже забыл, что надо дышать.
— Пошли, — поворачивается она и направляется обратно.
— Наталья, — удерживаю ее руку я. — Не соблазняй меня, а то запру и не отпущу до утра.
- Предыдущая
- 32/38
- Следующая