Смерть и фокусник - Мид Том - Страница 14

– И поэтому естественно, нам нужно опросить всех пациентов покойного доктора. Чтобы получить представление о том, кто мог хотеть ему зла.

И тут плотину прорвало: Стенхаус испустил поток неудержимого многословия:

– Джентльмены, вы должны меня извинить, я не привык принимать посетителей в такой час, и новости, которые вы принесли, не только шокируют, но и сильно беспокоят меня, это ужасное преступление, чудовищное, и я хочу, чтобы вы знали, что я сделаю все возможное, чтобы помочь вам поймать этого мерзавца, что угодно, только попросите; понимаете, доктор Рис был для меня героем, кумиром, единственным человеком, которому я мог доверить свои мечты, секреты и ужасы своего несчастного мозга…

Флинт прервал его:

– Это случилось вчера ночью, около полуночи. Где вы были в это время?

Стенхаус замер.

– Около полуночи, – повторил он. Это повторение звучало как тревожный тик. – Я был здесь в полночь. В постели.

– Есть кто-нибудь, кто мог бы это подтвердить?

У Стенхауса дернулось веко:

– Что вы хотите этим сказать? Я говорю вам правду. Я был здесь, в постели. На самом деле, я… – Тут он запнулся.

– Да? – Спектор внимательно посмотрел на него.

– Незадолго до двенадцати я… позвонил по телефону.

– Что вы можете рассказать нам об этом звонке?

– Меня уже долгое время мучают кошмары. Но не обычные. Я боюсь сумерек. А доктор Рис помогал мне справиться со страхом. Вчера вечером я лег спать около одиннадцати. Мне приснился особенно тревожный сон, от которого я проснулся около половины двенадцатого. Меня так это расстроило, что я сразу же позвонил самому доктору. Признаюсь, это было импульсивно с моей стороны. Но мне нужно было с кем-то поговорить.

– Итак, вы говорили с доктором в половине двенадцатого. И как он вам показался?

– Совершенно нормальным. Он был немного возмущен тем, что я позвонил ему так поздно, что, признаюсь, вполне объяснимо.

– Итак, еще раз, – сказал инспектор, – у вас нет способа доказать, что вы были здесь один весь вечер?

Стенхаус был оскорблен:

– Вы можете спросить у лифтера Питера. Он скажет вам, что я вообще никуда не выходил.

– Ну, он скажет нам, что вы не ездили на лифте. Но, конечно, в таком большом современном здании, как это, есть и лифт, и лестница?

Стенхаус произнес сквозь зубы:

– Тогда поговорите со швейцарами. Или с ночным дежурным. Они скажут вам, что я никуда не выходил. Что я был здесь всю ночь. И кроме того, у вас должна быть запись телефонного звонка.

Флинт кивнул.

– Пожалуйста, не поймите неправильно, – произнес он неожиданно примирительным тоном, – нам просто нужно установить все факты. Я не хотел вас обидеть.

– Вам следует быть осторожным в том, как вы разговариваете с людьми. Из всех людей на свете я бы никогда не сделал ничего, что могло бы навредить доктору Рису. Воистину, он был единственным, кто мог бы мне помочь. Он был благородным человеком, как и все жители Вены. Я был там однажды с оркестром. Чудесный город.

– Ваш телефонный разговор, – перебил Спектор, возвращая разговор в нужное русло, – можете ли вы рассказать нам что-нибудь конкретное из того, что сказал вам доктор? Что-нибудь необычное или выделяющееся?

Стенхаус погрузился в размышления:

– Он укорил меня за столь поздний звонок. Но согласился, что сам сон интересен. Записал его, чтобы мы обсудили эту тему позже. И пригласил меня зайти завтра – то есть сегодня.

– И что это был за сон?

– Какое это имеет отношение к чему бы то ни было?

Спектор смущенно улыбнулся:

– Просто праздное любопытство. Я уверен, что это не имеет никакого отношения к делу.

– Этот сон касается только меня и доктора Риса. Я не хочу обсуждать его с вами. И вы не можете принудить меня к этому без ордера.

– Даже с ордером, – добавил Флинт, – я думаю, нам будет трудно.

– Хорошо. А теперь, пожалуйста, оставьте меня в покое. Я неважно себя чувствую.

– Вы недавно делали ремонт, мистер Стенхаус? – спросил Спектор, оглядывая квартиру. Его взгляд привлек маленький круглый будильник у окна. Любопытное место для него, подумал он. Стенхаус склонен засыпать у окна?

– Ремонт? С какой стати?

– Мне показалось, что я чувствую запах краски.

– Обонятельная галлюцинация, – ответил Стенхаус. – Здесь вам может помочь психиатр.

Флинт и Спектор вскоре покинули квартиру, как раз когда Стенхаус угощался скотчем с подноса на шкафчике рядом. Стенхаус выпил его одним залпом, и когда он поставил стакан на место, тот не зазвенел, а тихо приземлился на мягкое резиновое покрытие.

Когда они выходили из Дюфрейн-Корт, Флинт заглянул на стойку дежурного.

– Вчера вечером была ваша смена? – спросил он портье.

– Моя, – ответил Ройс.

– А вы видели Флойда Стенхауса в течение вечера?

– Мистера Стенхауса? Не было такого.

– Он вообще не спускался в холл?

– Я не видел. Насколько я помню, в тот вечер он выступал на концерте. Он вернулся домой около десяти часов.

– Он сразу поднялся к себе?

– Да, сэр.

– И больше не спускался?

– Нет, сэр.

– Есть ли другой способ, которым он мог бы незаметно выйти из здания?

– Я бы сказал, что нет. Он должен был бы пройти через кухню либо через прачечную. Там бы его заметили. Я знаю, что в этих двух комнатах всю ночь работал персонал.

Флинт удовлетворенно кивнул. Они вышли из здания.

– Итак, что у нас есть? – задал вопрос инспектор.

– Несколько разрозненных нитей. Например, картина Бенджамина Тизела, которую, очевидно, украла Делла Куксон, хотя мы понятия не имеем, как именно она утащила ее у всех из-под носа.

– Ммм. А что насчет всей этой ерунды с Человеком-змеей?

– Трудно сказать. Сходство между двумя смертями трудно игнорировать, даже если их разделяют страны и десятилетия. Но пока мы не узнаем больше о деле Змеи, будет трудно что-то понять. Например, вы не думали о том, что у этого человека могли остаться родственники, которые могли винить Риса в самоубийстве бедняги?

– А как насчет того, что сказала Лидия? Как вы думаете, ее отец был достаточно умен или безумен, чтобы осуществить подобный план самоубийства?

– Честно говоря, нет. Но я и раньше ошибался. – Спектор зашагал дальше.

– Тогда что дальше? – спросил Флинт через некоторое время. – Делла Куксон?

– Пока нет. Мы встретились с пациентом А. Мы оба виделись с пациенткой В. Пришло время встретиться с пациентом С, как вы считаете?

– Печальная правда заключается в том, – начала Розмари Уивер, – что мой муж в последнее время просто сам не свой.

Они сидели у нее в гостиной с оливково-зеленой отделкой и сырой и затхлой атмосферой, и Джозеф Спектор подумал, что он едва ли видел более уродливую комнату в своей жизни. Уиверы жили в Хэмпстеде, по случайному совпадению всего в паре улиц от Бенджамина Тизела.

Розмари Уивер, улыбаясь, разлила чай. После унылого утра день выдался солнечным и бодрящим. Прошедший ночью дождь оставил в воздухе прохладную свежесть.

– В каком смысле «сам не свой»? – спросил Спектор.

– Тихий. Подавленный. А в последнее время он признался мне в том, что испытывает странный страх.

– Это какой?

Она наклонилась вперед. И понизила голос до шепота:

– Что он может потерять рассудок.

Спектор и Флинт переглянулись.

– Могу вас заверить, – упорствовала Розмари, – что я сама никогда в это не верила. Клод всегда был подвержен тревоге. А в последнее время у него столько забот.

– И поэтому он начал консультироваться с доктором Рисом?

– Это предложила я. Я занимаюсь делами мужа. И я организовала их знакомство. И внимательно слежу за его успехами.

– Ваш муж когда-нибудь проявлял то, что можно было бы назвать склонностью к насилию?

Миссис Уивер откровенно рассмеялась:

– Джентльмены! Мой муж – самый доброжелательный человек на свете. Пусть эти его романы не вводят вас в заблуждение. Он ловко умеет нагнетать ужас и страх, но в реальной жизни это хорошо воспитанный английский джентльмен. Довольно застенчивый и непритязательный. Он не любит быть в центре внимания.