Вендетта (СИ) - "shellina" - Страница 2

— Саша, Кармайкл выезжает на охоту? — Оленьев долго смотрел на своего шефа, а затем кивнул. — Он тебя ни в чем не подозревает?

— Нет. Я беру взятки, гуляю на широкую ногу, и вообще сижу у посла на коротком поводке, — Оленьев улыбнулся. Он все еще не мог себе простить, что пропустил диверсию во дворце. С другой стороны, это было не его дело, обо всех подозрительных вещах он сообщал Ломову, а что уж тот делал с этой информацией, его не слишком волновало.

— Думаю, лорду Кармайклу очень нужно поехать на охоту на медведя. Просто необходимо. Настоящая первобытная битва: разбуженное чудовище против варваров, которые зачем-то надели на себя кружева.

— И очень опасное зрелище, — Оленьев тонко улыбнулся. — Весьма опасное. Неопытный охотник может и пострадать.

— Неопытный охотник может даже погибнуть, — Ушаков вернул ему улыбку. — Такая трагедия. Я даже пущу слезу.

— Я обязательно организую охоту для лорда Кармайкла как можно быстрее, — отвесив прощальный поклон, Оленьев выскользнул из кабинета. Ушаков же подошел к окну, снова глядя на снежинки.

— Ну где черти носят этого мальчишку, когда здесь все так сложно и запутанно?

— Вы приглашены на вечер к прекрасной Жанне? — Вольтер стоял, облокотившись на каминную полку и смотрел на своего младшего коллегу по ремеслу, который только-только начал что-то собой представлять, благодаря его покровительству и покровительству Монтескьё.

— Да, и я просто не знаю, как к этому относиться, — Мирабо потер руки и протянул их к огню, внезапно ощутив озноб.

— Идите, мой друг, обязательно идите, там непременно будет король, так что у вас вполне есть шанс понравиться его величеству и пробиться к самым вершинам. Да, еще я слышал, что Жанна принимает каких-то русских, а в связи с последними данными о поражении короля Пруссии и захвате его столицы, это становится весьма модным, заполучить к себе на вечер кого-то из России и не посла. Похоже, что Жанне снова удалось стать первой в этом нелегком деле. — Монтескьё закашлял и потянулся за чашкой горячего глинтвейна. — Жаль, что моя простуда, будь она неладна, не даст мне присутствовать на этом приеме. Жанна туда даже героя нынешней войны, виконта де Крюшо умудрилась вытащить.

— Так ведь граф де Лалли все еще находится на территории Священной Римской империи, — Вальтер переменил позу. Он уже устал вот так стоять, но сесть тоже не мог, ему не позволял тот образ, над которым он трудился столь продолжительное время.

— Насколько мне известно, виконт был ранен и отправлен для долечивания на родину, — Монтескьё задумался. — Король дал Жанне титул маркизы, он впервые настолько высоко оценивает женщину в своей постели. У нее сейчас появилась реальная власть, так что, дорогой мой Виктор, вы теперь с этой дамой на равных, — наконец, выдал он. А маркиз Мирабо нахмурился. Слухи про то, что Людовик подарил Жанне поместье Помпадур, распространялись уже давно, но то, что к поместью прилагался титул маркизы, он как-то упустил, занимаясь научными изысканиями и философскими измышлениями.

— Вот как, — Вольтер поджал губы. — Последние поколения монархов, с легкостью торгующих титулами и должностями, с такой же легкостью раздающих их своим шлюхам и ублюдкам, обесценивают само понятие дворянства.

— Поосторожней с такими словами, друг мой, — Монтескьё снова отхлебнул глинтвейна. — У стен тоже, случается, есть уши. А дворец правосудия работает без выходных.

— А почему, собственно, мы должны молчать? Лично я считаю, что пора бы снова собраться Генеральным штатам, — запальчиво произнес Вольтер. — Король должен выслушать чаянья представителей всех сословий. Иначе, я просто не представляю, в какую пропасть в итоге скатиться наше великое, я не побоюсь этого слова государство.

— То, что вы нередко высказывались в пользу конституционной монархии, еще ни разу не пошло вам на пользу, мой друг, — покачал головой Монтескьё. — Сколько раз вас помещали в Бастилию, а то и вовсе выдворяли из страны?

— Боже, мне нравоучения читает тот, чей трактат «О духе закона» запретили во всех странах Европе. Кстати, что там произошло с издателем, несчастным швейцарцем, который рискнул опубликовать сей труд? Его всего лишь арестовали, или все-таки казнили в назидание остальным?

— Ваша желчь, в которую постепенно превращается ваше блестящее остроумие, однажды вас погубит, вот, помяните мое слово, — Монтескьё поднял вверх указательный палец.

— Господа, не нужно ссориться, — Мирабо постарался сгладить назревающий конфликт между двумя весьма уважаемыми им людьми.

— Это не ссора, любезный маркиз, это всего лишь спор двух умов, со схожими взглядами, — Вольтер улыбнулся молодому ученому. — А в споре, как известно, рождается истина. Но, наверное, мы действительно слегка разошлись. Так вы идете завтра к маркизе де Помпадур на ее вечер?

— Да, по глубокому измышлению я решал все-таки посетить этот вечер. К тому же мне интересно из первых уст услышать все подробности про эту странную войну, — Мирабо вздохнул с облегчением, услышав, что никакой ссоры нет. Он пришел в этот дом, чтобы посоветоваться с Монтескьё, и вовсе не ожидал увидеть здесь Вольтера, которого в очередной раз простили и даже даровали какую-то придворную должность. Не то, что он не был рад встречи с Вольтером, но все же мог не признать, что порой его язвительные замечания приносили больше вреда, чем пользы и самому Вольтеру и тех людей, что его окружали.

Мантескьё снова закашлялся, и его собеседники замолчали, думая каждый о своем. Под оком парижского дома Монтескьё прогрохотала карета, и остановилась. Этот звук не был неожиданным, поэтому находящиеся в комнате люда не обратили на него никакого внимания. Но вот стук в дверь заставил насторожиться. Оставалась, правда, надежда на то, что стучат в дом по соседству, но прошедший в прихожую лакей развеял эту надежду.

— Вы еще кого-то ждете? — Вольтер посмотрел на хозяина дома, который в это время подносил ко рту бокал с уже остывшим глинтвейном. Монтескьё покачал головой.

— Но, я и вас не ждал, друзья мои, хоть вы и доставили мне невероятный сюрприз, скрасив своим присутствием мои тягостные будни. — Сказав это, хозяин дома замолчал, и все трое прислушались в тому, что происходит на первом этаже, где и был расположен вход в дом. Спустя довольно непродолжительное время, раздался звук шагов на лестнице, и дверь в комнату, которую сам Монтескьё называл гостиной, отворилась.

— Граф Романов, господин барон, — сказал лакей и быстро вышел, пропуская в комнату гостя. «Хорошо еще этот болван догадался у гостя забрать плащ и шляпу», — раздраженно подумал про себя Монтескьё, разглядывая вошедшего.

Незваным гостем оказался юноша лет восемнадцати на вид, с белокурыми волосами, коротко постриженными, что смотрелось очень необычно, особенно на фоне того, что юноша не носил парик. Как и все блондины юноша мог бы выглядеть невзрачным, если бы не загар, накрепко прилипший к коже лица, который оттенял светлые глаза, делая их более выразительными. А когда он только вошел, хозяина дома поразило суровое, можно сказать жесткое выражение, застывшее на этом юном лице, которое никак не вязалось с его возрастом. Но это выражение настолько быстро сменилось восторженным, что Монтескьё решил, что ему показалось, и это игра света из камина сыграла с ним злую шутку. Юноша тем временем сложил руки на груди и на отличном французском языке произнес.

— Господин барон, как я счастлив находиться здесь и лицезреть вас воочию. Вы даже не представляете, насколько преданным вашим поклонником я являюсь.

Пока мы ехали через миллион различных герцогств, княжеств и маркграфств, я окончательно запутался в них, особенно в их названиях. Все эти образования, являющиеся отдельными государствами и обладающие видимостью суверенитета, были настолько нелепы, настолько убоги, что я даже не пытался в них разобраться и тем более запомнить. Видя их бедность, когда из самого ценного владельцы полуразрушенных замков обладали лишь именем и огромным гонором, я вполне мог предположить, что польская королева в девичестве действительно сама себе чулки штопала. Хотя в этом предложении от каждого слова несет какой-то неправильностью. По сравнению с этими герцогствами моя Гольштиния выглядит ого-го какой охренительно большой и серьезной. А уж когда Дания вернет мне Шлезвиг, то и вовсе будет вполне себе неплохая губерния.