Возраст не помеха - Мишин Виктор Сергеевич - Страница 17

– Ты, диверсант, посидишь пока у нас. Наверх я доложил, вместе с запросом на твоих родителей, – увидев, как открыл рот, особист продолжил: – В штабе армии пока не заинтересовались тобой, а нам конкретно здесь и сейчас твои сведения точно помогут. Если гадаешь, почему вообще тебя тут слушаем, отвечу, секрета нет. Все твои выкладки и советы, как бы смешно это ни звучало, отлично ложатся на данные разведки. Просто буква в букву. Плюс до конца операции, если она вообще начнется, ты все равно будешь здесь, риск у нас минимальный.

– Хорошо работают ребята, – покачал я уважительно головой.

– Ну так, не только в Германии учат хорошо. А вообще, мы, один черт, покажем Гитлеру, где раки зимуют! – молодой лейтеха решил показать мне, что он тут не для мебели, а тоже важная персона. Что ж, я и не против. Меня сейчас больше волнует другое. Если меня отправят дальше по этапу, так сказать, помочь я уже не смогу ничем. Поэтому, пока я здесь, буду «петь соловьем», вдруг поможет…

– Андрейченко, если я не вернусь до вечера, накормишь его, и это, ложку дай, понял? – особист отдал распоряжения часовому возле входа.

И с тем командиры ушли.

Сидеть и ничего не делать было хреново. Как убедить наших, что меня нужно вообще отпустить? Да-да, смешно звучит. Смешно, но так нужно, очень нужно. Вернувшись в часть, я мог бы узнать гораздо больше. Точнее, не вызывая подозрений у немцев, я смог бы и дальше сливать информацию нашим. Нереально? Да уж, за год жизни в Германии я понял одну вещь: немцы однозначно не дураки. Но ситуация такова, что я на самом деле могу попробовать. Если я вернусь не позднее завтрашнего вечера, думаю, подозрений вообще никаких не будет. Конечно, рассчитывать на такое со стопроцентной вероятностью не стоит, но все же… Задание у меня простое: перейти к русским под видом местного жителя и, узнав, где и кто дислоцируется, свалить назад. То есть я должен делать для немцев то, что хочу делать для своих. А свои мне – Красная армия.

– Вот что, парень, – прервал мои мысли неожиданно вернувшийся батальонный комиссар, – мне приказано переправить тебя на левый берег.

– Раз приказано, то что вы можете поделать, но мне жаль, – погрустнел я.

– Твои слова мы приняли к сведению, батальон кипит от работы, не бойся, пытать тебя не станут. Если мы отобьем атаку противника, да еще и накостыляем ему, хоть немного, это будет в твою пользу. Тут такая работа закипела, и командование обещало поддержать, так что думай о хорошем.

– Да не боюсь я пыток, – грустно сказал я, – боялся бы, вообще бы не пришел. Дело в другом. Я правда хочу принести пользу, причем я могу именно это делать. Товарищ комиссар, разрешите? – Особист кивнул. – Рискните один раз, для вас хуже не будет, я сделаю так, что вы ничего не потеряете даже в случае неудачи. Вы отпускаете меня, а вечером бьете немца у большого оврага, что у вас был на карте западнее ваших позиций. Да-да, именно, – я увидел, как комиссар качал головой, собираясь что-то сказать, – я заманю их сюда, а вы устроите им котел. Заминировать выход из оврага, а с двух сторон ударить, когда втянутся. Почему я так уверен? Вы забыли, зачем я здесь? Я сумею убедить немцев, что позиции вашего батальона можно обойти именно в этом месте, но есть одно условие… – я замолк, а особист продолжал внимательно смотреть мне в глаза. – Вы должны уничтожить их полностью, только так я снова смогу оказаться у вас, иначе меня раскроют, и все, погубим хорошую возможность.

– Месть за родных? Почему так стараешься, рискуешь? – чуть прищурил глаз особист.

– Скорее, как бы ни пафосно это звучало, месть за страну. За убитых женщин и детей, за сожженные села и деревни, мальчишек и девчонок, над которыми издеваются прямо сейчас. Да, я не был на фронте, только приехал, но вы и представить не можете, ЧТО там с нами делают!

– Эх, парень, могу, я ведь от границы до сюда дошел. Я милиционером в Гродно служил, много чего видел, – грустно заметил комиссар. – Это сейчас я батальонный комиссар, а начинал добровольцем в первый же день. Как бомбежка первая закончилась, посмотрел на трупы на улицах и пришел в часть возле границы. Не успели даже оформить, как нужно, и отступление. До октября почти пятились, болтаясь как дерьмо в проруби.

Он мне душу, что ли, изливает?

– Товарищ комиссар, а что на том берегу, допросы понятно, а что дальше?

– Извини, не могу сказать. Перебежчики и раньше бывали, да и часто. Но вот таких, как ты, пока не видел. Тебя можно использовать, иметь глаза и уши в расположении немецких войск. Мало того что ты подготовлен как хороший осназовец, так еще и личные данные у тебя, что нельзя не воспользоваться.

– Какие данные? – чуть удивился я.

– Возраст, парень, возраст. Тебе проще всего внедриться к врагу, только…

– Вы думаете, что поэтому меня сюда и прислали? Правильно, именно поэтому. Но кто мешает меня использовать в другую сторону?

– Убедишь кого следует, может, и получится что-то.

– А вас, значит, я не убедил?

– Как раз наоборот. Только, доложив по команде, услышал в ответ не совсем приятное. Дескать, меня пацан переиграл, во как! – В откровенности ему не откажешь, даже странно, что так легко обо всем говорит.

– Ну, если там люди вменяемые, то почему бы и нет, это я о том, смогу ли убедить.

– Там выше звания, старше должности, люди суровые и недоверчивые. Это мы здесь, на передке, ждем чуда и можем поверить во многое, а нельзя, братец, нельзя. Слишком много предателей было, да и еще будет. Я с тобой откровенно, но не заблуждайся. Все равно, сделали бы на тебя запрос с того берега или нет, назад к фрицам я бы тебя не отпустил. До полной проверки уж точно.

– Я понял вас. Постараюсь сделать все возможное, чтобы быть полезным. Если для этого нужно пройти через пытки и допросы, я готов…

Не знал тогда товарищ батальонный комиссар, как я был близок к истине. Уже через несколько часов я предстал пред светлы очи очередного допрашивающего. С порога понял, что легко не будет. Нет, бить не били, но и смотреть, как те три командира, на меня тоже не глядели. А те мужики в городе смотрели сначала как на ребенка, а позже как на равного, может, поэтому и начали слушать. Главное, дали возможность сказать, а я уж постарался сделать все остальное. Тут же, в особом отделе армии, церемониться не стали. Слушали ответы, задавая короткие и четкие вопросы, пресекали все попытки что-то объяснить. Они не хотели слышать лишнего, только ответы на конкретные вопросы. Никого не интересовали мои мысли, знания и догадки, люди отбывают свой номер и делают свою работу. Печально.

Новым следователем для меня стал худой и маленький мужичок, в чистой и даже отглаженной форме, со знаками различия батальонного комиссара. Новый был полной противоположностью комиссару на передовой, как по внешнему виду, так и содержимому. Резкий, с неприятным взглядом и такой же резкой и желчной речью, что меня начало крутить уже в первые минуты. Страшно не было, было немного обидно. Вопросы сыпались разные, но почти все сходились на одном:

– Сколько времени ты на фронте, сколько наших людей погубил своей службой на врага.

Смешные и идиотские вопросы, но кто я, чтобы спорить?

Новый особист был нетрезв, и после очередного вопроса, на который я не смог дать быстрый ответ, мне поставили в упрек мою скрытность. Долго же пришлось мне объяснять свое желание помочь, но все впустую, похоже. Как итог, меня заперли в тесной каморке, в хате без окон. Хорошо хотя бы в одиночестве, будет возможность подумать.

Скорее всего, меня просто расстреляют в ближайшее время, ну что ж, буду считать, что сделал все, что смог. Бояться смерти я перестал еще у немцев, глупо бояться, когда жизнь тебе не принадлежит. Бояться можно на передовой, в разведке или стоя в обороне, там многое зависит от тебя и твоих действий, от помощи соседей или командования свыше. А тут, в такой ситуации, когда ты никто и звать тебя никак… Нет, не боюсь, обидно немного. Жаль, конечно, трудов, я так старался, тренировался, выживал в плену, потом в учебке немецкой, а все для чего? Для того, чтобы стране помочь, дедам. Нет, не научить их воевать, не думайте так обо мне. Какое тут обучение, если эти самые предки все же смогут чуть позже уничтожить самую сильную армию в мире? Нет, я хотел лишь помочь. Ведь понять меня просто, достаточно представить себя на моем месте. Если я сижу в почти безвыходной ситуации, отчетливо вижу, что просвета нет, почему не использовать то, что мне поможет? Ведь это же очевидно! Если бы наши хотели просто отстоять город Сталина, то кидали бы сюда батальон за батальоном, рано или поздно у немцев силы кончатся. Но я-то ведь знаю, зачем все эти жертвы, зачем держать каждый дом и каждый метр земли, зачем экономить снаряды и танки. Выиграть время для операции «Уран», вот в чем затея. Если бойцы в городе об этом будут знать, они не станут так самоотверженно защищаться, а как пятились до сегодняшнего дня, так и будут. Тут ничего не поделать, так уж выходит. Тут приказами и убеждениями людей заставили встать намертво, и они стоят. Так почему бы им не помочь? Знаю, что сил в городе мало, но если использовать чуть эффективнее те, что имеются, то вдруг получится? Вовремя уходить из-под ударов и заманивать немцев в огневые мешки, самим проводить вылазки на потрепанные отряды врага, да мало ли еще как. Тут ведь вот еще какой секрет, если так можно сказать. У Паулюса отнюдь не самая боеготовая армия. Самые сильные и хорошо обеспеченные войска сейчас на севере. Думаете, зря, что ли, осуществляются кажущиеся бессмысленными наступления в районе Ржева, Калинина, Вязьмы и прочих? Жуков и Конев держат там фронт специально, не давая снимать резервы на юг. Там Москва, там Ленинград. У Паулюса уже во многих частях больше всякой европейской швали вроде румын и итальянцев, чем своих немцев. Ведь в том числе и благодаря тому, что на флангах используются эти недосолдаты, наши и возьмут в кольцо всю шестую армию. Да, может, взяли бы в любом случае, но какой ценой?!