Счастье момента - Штерн Анне - Страница 7

Но временами работа бывала ему противна.

В такие минуты он жалел, что не стал бухгалтером, банковским служащим или военным – хотя в этом случае ему пришлось бы надеяться, что в ближайшее время войн больше не будет. Прежде Карлу повезло: его призвали только в последние недели Великой войны, и в боевых действиях он почти не участвовал – в отличие от большей части мужского населения. Через три года после окончания войны госпитали все еще переполнены инвалидами с изуродованными телами и неузнаваемыми лицами. По крайней мере, внешних шрамов у Карла не было. Но зато были внутренние, с горечью подумал он и в очередной раз прогнал из головы мысли о карцере, в котором его однажды заперли и заставили часами стоять на коленях, пока он не раскается. Карл так и не понял, в чем должен был раскаяться и почему его наказание было столь суровым.

Собравшись с силами, он снял одолженный халат, небрежно повесил его на крючок у двери и вышел. Некогда королевский морг располагался в центре города, на Ганновершештрассе, а Карл собирался вернуться в полицейское управление на Александерплац и проверить улики – нельзя допускать ошибок, расследование должно идти по всем правилам. Потом можно будет подумать об обеденном перерыве.

В управлении Карл встретил Пауля Фабрициуса, своего помощника. Полноватый молодой человек с лысеющим лбом, получивший из-за своей непоседливости прозвище Пуля, сидел на столе и любезничал с машинисткой, которая, хихикая, прижимала к груди папку с документами. При виде начальника Фабрициус поспешно соскользнул со стола и посмотрел на него со смесью вины и торжества. Карл не обратил на это внимания. Он считал заигрывания с противоположным полом пустой тратой времени, хотя не уставал удивляться тому, как его помощник вопреки посредственной внешности умудрялся очаровать всех вокруг – как мужчин, так и женщин. Фабрициус был таким еще тогда, когда окончил полицейскую академию и попал под его командование. Карл не мог с уверенностью сказать, что этот молодой человек ему нравится. Да, Фабрициус был веселым, сообразительным и трудолюбивым, но что-то в нем вызывало у Карла ощущение, что ему нельзя слепо доверять. Он был ужасно нетерпелив, и, казалось, ничто не могло укрыться от взгляда его сверкающих глаз.

Карл открыл Фабрициусу все тайны сыскного дела, хотя тайну неотразимости Фабрициуса ему разгадать не удалось. «Возможно, все дело в ауре уверенности, которую он излучает», – мрачно подумал Карл. Такая аура свойственна юношам, которые росли богатыми, защищенными и привилегированными, чья жизнь не состояла из череды неудач и подачек, а сопровождалась ощущением надежности, вызванным наличием выбора. Фабрициусу не пришлось ждать милости благодетелей, чтобы добиться успеха, весь мир был у его ног. Включая женщин.

– Новости есть? – спросил Карл.

Фабрициус печально покачал головой и откусил кусок от сырной булочки. У него на лбу залегли три аккуратные морщинки.

– Похоже, никто ничего не слышал и не видел.

«Хорошо, – подумал Карл, – очень хорошо. Это дело быстро передадут в архив».

Позавчера они с Фабрициусом осматривали квартиру погибшей. Там не было ничего необычного – за исключением, конечно, одной детали, которую подметил только Карл. Скоро следы затеряются, дело закроют… Однако Карл не знал, правда ли этого хочет. Закрывать ли глаза на подозрение, которое преследовало настойчиво и нагло, как бродячая шавка, иль рыть носом землю, пока не доберется до правды? «Что хуже, – размышлял он, пожевывая ноготь большого пальца, – остаться слепым или заглянуть в “уродливое лицо зла”?»

Приехав два дня назад в Бюловбоген, Карл не смог подавить дрожи. Небо было затянуто, облака рваными клочьями ползли над серыми крышами. Дом выглядел неприглядно: закоптелые стены, во дворе – горы мусора. Повсюду валялись разбитые бутылки. Посреди этого безобразия сидели маленькие детишки, словно лучше игровой площадки было не сыскать. Карл со своим помощником быстрым шагом прошли в последний подъезд.

Карл провел бесчисленное количество обысков в беднейших районах Берлина, поэтому смесь запахов, обрушившаяся на него в мрачном подъезде, была ему хорошо знакома: экскременты, готовящаяся еда и гниение. Слишком мало места, слишком много людей, которые не могут толком ни помыться, ни высушить белье.

Если бы Карлу повезло чуть меньше, то на месте любого из этих людей мог оказаться он. Он с отвращением посмотрел на Фабрициуса. Тот, конечно, никогда не жил в подобных условиях.

Кастелянша на первом этаже с грохотом протянула им запасной ключ от квартиры госпожи Шенбрунн и замогильным голосом произнесла:

– Было ясно, что Рита плохо кончит. Вообще раньше она была при деньгах, но потом началась война, и все пошло под откос. А как она прикладывалась к бутылке!

Карл решил допросить кастеляншу позже. В первую очередь он хотел осмотреть жилище покойной.

Полицейские торопливо взбежали по лестнице и постучали в дверь. Когда никто не отозвался, они отворили дверь ключом и вошли. В квартире была всего одна комната, которая служила кухней, гостиной и спальней одновременно. Кроме нее нашлась каморка, где лежали скудные припасы еды и кое-какая одежда. На стенах не висело ни одной картины. «До чего здесь чисто, – удивился про себя Карл. По-видимому, хозяйка в меру своих скромных возможностей старалась поддерживать в квартире порядок.

– Странно, правда? – спросил Фабрициус, указывая на голые стены, на пустую кухонную столешницу и аккуратно сложенное шерстяное одеяло, лежащее на скамье. – Никаких следов жизни. – Он вытер со лба пот.

Карл кивнул и медленно прошелся по комнате. Он по опыту знал, что первое впечатление имеет большое значение. Он всегда старался делать выводы о характере человека на основании того, о чем говорит его жилище. Но эта квартира молчала. Можно подумать, здесь обитал призрак, который, не оставляя следов, скользил по немногочисленным предметам мебели. На маленьком кухонном столике стояла корзинка с лоскутным бельем и вязальными спицами. В коробке на плите лежал заплесневелый кусочек хлеба.

– Шеф? – позвал из каморки Фабрициус, который рылся в вещах. Он высунул голову из низкой двери и протянул Карлу тетрадь. Потертая обложка, потрепанные уголки… – Похоже на дневник.

С этими словами Фабрициус вернулся в комнату и принялся осматривать банки и бутылки, стоявшие на низкой деревянной полке.

Карл взвесил тетрадь в руке и пролистал несколько страниц. Детским почерком его владелица делала краткие записи со времен войны.

Он быстро перелистнул страницы. Самой последней записи, датированной мартом двадцать второго, было больше года. Заканчивалась она следующими словами: «Теперь и этому конец, а значит, из-за меня больше никто не пострадает».

Карл собирался сунуть тетрадь в карман, но она выскользнула у него из рук. На пол вылетел сложенный листок, которого он не заметил раньше. Карл поднял его и развернул. Бумага была тонкой и потертой от времени. Перед ним оказалось письмо с подтверждением об оплате.

Глаза Карла заметались по строчкам, а веки беспокойно затрепетали. Рядом с суммой и неразборчивой подписью стояла дата, которую он знал слишком хорошо. У него в руках находилось письмо из Дома милосердия. Невозможно… Карл почувствовал, что с его сердцем что-то не так: оно словно остановилось, а потом забилось с удвоенной силой. Кровь ударила в голову и оглушительно застучала в висках. Пока Фабрициус ничего не заметил, Карл торопливо спрятал письмо между страницами и засунул тетрадь под пальто.

Буквально через несколько секунд подошел Фабрициус, в руках он держал маленькую коробочку с личными вещами проживавшей здесь женщины – мылом, поясом, перьевой ручкой…

– Пойдем, – коротко сказал Карл.

– Разве не надо опросить соседей? Вдруг один из них что-нибудь слышал? – спросил Фабрициус, слегка нахмурившись.

Карл отмахнулся.

– Успеется. Давайте доставим эти вещи в управление, а потом пообедаем. Я вас приглашаю. Мне необходима тарелка горохового супа.