Сумерки грядущего (СИ) - "Шлифовальщик" - Страница 31

— Да какое там приятное! — Прямолинейный капитан не понимал иронии. — Дурь одна! С жиру бесятся очкарики!

— Ну почему дурь? Тут очень даже интересно! — из вредности возразил Виктор, хотя тут и в самом деле было много любопытного.

— Хватит глазеть! — ещё больше рассердился Юрий Брониславович, — Времени мало. Пойдём лучше к историкам.

— А ты знаешь куда идти?

— Ещё бы не знать! — важно ответил мемконтролёр. — Я тут инспектор!

Было видно, что капитан всё же не знал или забыл, где находятся псевдоисторики. Виктор и бестолковый Брониславович около часа бродили по улице, читали вывески на зданиях и тыкались то в одну дверь, то в другую. Холодов иногда останавливался и разглядывал разные диковины, но напарник дёргал его за рукав и тащил дальше. Но меморист всё же успевал подивиться на гомункулов, стройными рядами выходящих из алхимического корпуса, роняя комки раскисшей глины, на табуны пасущихся и стаи летящих пегасов и на исправно функционирующую башню Ворденклиф. В бассейне на задворках корпуса изучения самозарождения в жирном бульоне отвратительно шевелились отдельные части человеческих тел в полном соответствии с теорией Эмпедокла. Притягиваясь друг к другу, они соединялись произвольным образом, порождая жутких химероподобных существ.

— Может, спросить дорогу у местных? — заметил Виктор после часа бесполезных поисков.

— У кого тут спрашивать? — резонно возразил Юрий Брониславович. — Персометр есть? Вот и посмотри вокруг!

И верно, альтерна была заселена смоделированными новоделами с синей аурой. Меморист слышал, что в псевдонаучной альтерне фрики используют так называемую закваску: надумывают разные нелепые теории и законы, а затем наблюдают как несчастные новоделы-аборигены, подстраиваясь под эти законы, начинают усиленно изобретать всякие странные штуковины. Эти изобретения, зачастую бесполезные и даже вредные, нужны псевдоучёным для того, чтобы натолкнуть на мысли и создать ещё более бредовые теории, тем самым вызвав новый приступ творчества у аборигенов-изобретателей. В теоретической мемористике это называется эффектом самоката, когда аборигены живут своей автономной жизнью, в том числе и изобретают многочисленные механизмы разной степени нелепости без всякого давления со стороны реала мнемотронами.

Понятно, почему учёных-альтернативщиков отселили в отдельную альтерну. Своими странными теориями и выдуманными законами природы они непременно доведут «обычную» научную альтерну до биения. Если даже мелкие исторические расхождения вызывают диссонансы в мемориуме, что уж говорить в законах природы! Но и «психологический диссонанс», наверное, сыграл немалую роль: очень сложно работать бок о бок учёному-ортодоксу и научному фрику.

Наконец нервный Юрий Брониславович вспомнил, что историки-альтернативщики базируются в небольшом двухэтажном здании, находящимся в складской зоне. Вздохнув, Виктор отправился за ним. По дороге капитан разгагольствовал о том, как трудно поддерживать порядок в этой нелепой альтерне, населённой странными людьми и заставленной не менее странными устройствами. Тут он, конечно, набивал себе вес. Ведь альтерна была международная, значит, контролировалась Интермемом и инспекторской комиссией из разных стран. Научная, псевдонаучная и все вспомогательные альтерны-полигоны статусом напоминали Антарктику, которая не принадлежала ни одному государству.

Ладно, хоть здесь политиканы умудрились договориться, потому как в мемориуме постоянно возникали склоки из-за исторических национальных границ. То Турция начала доказывать, что имеет право менять меморную историю Болгарии на правах Османской империи, что вызвало ряд возмущений болгарских политиков. То Польша претендовала на историю Западной Белоруссии. То Прибалтика вводила мемвизовый режим для российских мемтуристов, хотя была договорённость на безвизовое посещение всей мемтерритории бывшего СССР.

Складская территория не охранялась: не от кого тут было охранять. Но и порядок навести было некому; сюда сваливали невостребованное оборудование и реактивы фрики из самых разных псевдонаучных сфер: целители, специалисты по эгрегорам, разработчики климатического и сейсмического оружия… Здесь бочки с флогистоном с надписями «Осторожно, огнеопасно!» перемежались с ёмкостями для теплорода, пузырьки с красной ртутью лежали в одной куче со слитками орихалка, списанные вечные двигатели продолжали функционировать, выполняя бесполезную работу. Виктор успел заметить цистерну алкагеста — жидкости, растворяющей все без исключения вещества. Интересно, из чего была сделала сама цистерна? И не попахивало ли здесь логическим биением?

Юрий Брониславович шёл впереди, выискивая дорогу среди псевдонаучного хлама. Иногда он оглядывался, неудобно выворачивая шею, и, обращаясь к Виктору, ворчал:

— Нагромоздили тут, ироды! Будь моя воля, давно бы запретил этот гадюшник!

— Какой гадюшник? Склад? — не сразу понял собеседника меморист.

— Да не склад! Всю эту альтерну, чтобы её елдыкнуло в коромысло! — неожиданно взорвался инспектор. — Весь этот заповедник мракобесов, рериховцев и прочих звенящих кедров! А всех здешних фриков я бы пересажал!

— И за что? — невинно поинтересовался Холодов.

— Как за что?! — ещё больше взвился Юрий Брониславович. — За рептилоидов с НЛО! За планету Нибиру, чтоб её! За лемурян с третьим глазом! За волновые геномы! За комету Еленин с синильной кислотой на хвосте!

Не будучи психологом, меморист мог с уверенностью сказать, что любой фрик в споре с таким нервным праведником и сторонником чистоты науки всегда останется в выигрыше. Потому что фрик будет спокойно доказывать свою муть, а пламенный борец с лженаукой будет возмущённо корчиться от антинаучного бреда собеседника.

Холодов хотел сказать капитану, что научные фрики очень выгодны для государства. Во-первых, они часто заказывают себе специализированные альтерны для испытаний своих теорий, и оплачивают заказ щедро, со стоимости которого государство отщипывает свою долю налогами и госпошлиной. Во-вторых, чем больше в обществе циркулирует научного бреда, тем сильнее туманятся мозги обывателей, и они напрочь теряют способность к критическому мышлению. А такими легче управлять. Но меморист не стал озвучивать столь опасные антигосударственные мысли первому встречному, тем более госслужащему.

— Ты не расстраивайся так! — посоветовал Виктор, осторожно огибая бак со структурированной водой. — Нет таких статей в уголовном кодексе, чтобы сажать за рептилоидов.

— А надо бы сделать! — упорствовал капитан. — Я тут два часа торчу, и уже голова кругом идёт от всех этих поделок экстрасенсов и тесламанов!

Инспектор с яростью наподдал генератор торсионных полей, встретившийся ему на пути.

— Поаккуратнее, Брониславыч! — посоветовал Виктор. — А то сделаешь какую-нибудь дыру в пространстве и провалишься туда. И меня за собой утащишь.

— Ничего не будет! — с жаром возразил Юрий Брониславович. — Потому что всё это туфта, липа! Ни черта у этих фриков не работает, жуликов!

— Нанотехнологии в реале тоже не работают, — напомнил Холодов. — А, тем не менее, государственная стратегия.

— Причём тут нанотехнологии! — чуть смутившись, возразил инспектор. — Они — действительно перспективное направление. А вот эта хренотень!..

Он ещё раз пнул торсионный генератор, тот вдруг включился и угрожающе загудел.

— Говорят, торсионные поля повышают удои скота и ветвистость пшеницы, — поддел Виктор, но он зря это сделал. Возмущённый до предела борец с лженаукой заорал:

— Смотри, невежда!

С этими словами он подошёл к торсионному генератору, сунул голову в отверстие в корпусе прибора и гулко прокричал оттуда:

— Ну, гляди внимательно, повышаются у меня удои или ветвистость?! Да я, между прочим…

Он не договорил, потому что раздался леденящий душу скрежет. Испуганный сторонник академической науки моментально вытащил голову и отпрыгнул подальше от источника торсионного поля. Небо полыхнуло оранжевым, воздух содрогнулся, земля под ногами качнулась, и неожиданно повеяло какой-то потусторонней сладостной жутью. Виктор плюхнулся на землю и прикрыл голову руками. Юрий Брониславович упал на живот и начал задом отползать, с опаской глядя на генератор. Волны ужаса терзали минуты три, затем оранжевая пелена в небе будто разорвалась пополам, и проступила обычная синева. Страх схлынул, осталось только бешеное сердцебиение и металлический привкус во рту.