Одноколыбельники - Кертман Лина Львовна - Страница 20

– Почему? – спросили мы в один голос.

– Вы когда-нибудь бывали совершенно сыты? Так сыты, что противно даже думать о еде?

Мы помолчали. Потом Женя сказал:

– Бывали, – один раз, на именинах у дяди Володи. Я тогда съел семь пирожных, а Кира девять.

– Отлично. Ну, а я всегда сыта, точно одна съела семь и девять пирожных.

– Да ну-у? – почтительно удивился Женя.

– Совершенно так. Поняли? Теперь подите и скажите это маме. И ради Бога, не возвращайтесь больше с этим!

Марины слова, в точности нами переданные, страшно рассмешили всех, кроме Лены.

– Очень странно смеяться над такой простой вещью, что человеку не хочется есть, – сказала она.

– Не в святые ли она собирается? – насмешливо спросил Андрей.

Лена, не отвечая, вышла из столовой. Мама с папой переглянулись.

До самого обеда Мара не показывалась.

– Я прямо не знаю, как с ней быть, – говорила мама Лене, – ведь это твоя подруга, ты должна же знать ее немножко.

– Я ее очень хорошо знаю, – не ее, а ее привычки. Она непременно будет обедать. При лампе она никого не стесняется.

За обедом – она обедала стоя – снова начался разговор о еде.

– Мне так неприятно доставлять вам беспокойство, – говорила она, пуская дым кольцами, – я бы так хотела объяснить вам, что питание – совершенно второстепенная вещь.

– Я и не утверждаю, что в нем весь смысл жизни, – улыбаясь, сказал папа.

– Значит, в этом мы сходимся. Но я скажу больше: еда – явление совершенно отрицательное. После обеда люди всегда глупеют. Разве сытому человеку придет в голову что-нибудь необыкновенное? Разве в минуту подъема человек думает о еде? Чем умнее человек, тем меньше он ест…

– Судя по тому, как мало вы кушаете, вы, должно быть…

– Андрей! – сердито воскликнула Лена.

Мара пожала плечами.

– Вы совершенно правы, – продолжала она спокойно, – и я могу привести вам много примеров.

– Пожалуйста.

– Но я этого не сделаю.

– Почему?

– Вспомните бисер и свиней!

– Благодарю вас!

Мама нагнулась к Андрею и что-то пошептала ему на ухо. Он покраснел и налил себе воды. Все замолчали.

Мара, давно отставившая тарелку, стояла, высоко подняв голову, – теперь кудри лежали у нее по плечам – и рассматривала свой дым.

Так кончился обед.

IV

– Мальчики, вы спите?

– Нет, не спим.

– Я пришла поговорить с вами.

Пахнуло дымом. На пороге темная, тонкая фигура Мары.

– Почему вы не спите?

– Кира рассказывает мне сказку.

– О чем?

– О колодце и девочке, которая по ночам не спит.

– Значит, обо мне?

Мара садится на мою постель.

– Нет: вы не девочка, вы большая.

– Я не большая! – тихо смеется она. – Я совсем маленькая, – как ты, как Женя.

– Вам семнадцать лет!

– Кто это тебе сказал?

– Лена.

– Лена не знает. Впрочем, я сама не знаю. Мне и семь, и семнадцать, и семьдесят.

– Значить, вы совсем старая? – доносится с другой кровати испуганный голосок Жени.

– Иногда. Сейчас я совсем маленькая. Кира, расскажи же мне свою сказку, – говорит она, помолчав.

– Вы будете смеяться.

– Нет, я не буду смеяться.

– Про что же мне рассказывать?

– То же самое, что Жене, – о колодце и девочке. Только, мальчики, говорите мне «ты», или я вам буду говорить «вы».

– Мы всем большим гостям говорим «вы».

– Я – маленькая.

Я приподнимаюсь на локте и тихонько трогаю ее локоны.

– Вы не рассердитесь, если я вам… тебе скажу одну вещь?

– Конечно, нет. Говори!

– Другие говорят, что ты сумасшедшая.

Мара молчит, потом берет мою руку – ту, что гладила ее по волосам.

– Значит, вы меня боитесь оба?

– Нет, ты совсем не страшная. Мы думали, ты с когтями и копытами, а ты просто большая девочка.

– Маленькая, – поправляет она.

– Почему же у тебя такое длинное платье?

– Платье – вздор. Впрочем, ты прав – оно ужасно длинное. Я бы хотела быть мальчиком!

– Fräulein нам рассказывала, что, когда вся земля затрясется, все мальчики будут девочки, а все девочки – мальчики, – задумчиво говорит Женя.

– Ты наверное это знаешь?

– Наверное.

– Это будет чудно! Ну что же, Кира, а сказка?

– Раз был один колодец – глубокий-глубокий; в нем была серебряная вода. И была еще одна маленькая… нет, большая девочка с золотыми кудрями.

– Ты говорил – с черными, – обиженно поправляет Женя.

– А теперь она с золотыми. Эта девочка никогда по ночам не спала, – все бегала, всюду рылась. Она была очень непослушная девочка. Ну вот, когда мама заснула, она выбежала в сад. А ночь была темная-темная, страшная-страшная. Она испугалась и стала кричать, но никто ее не слышал, потому что все спали. Тогда она еще больше стала кричать. И вдруг за ней кто-то затопал. Она не знала, что это добрый медведь, и побежала. Бежала, бежала и – бух в колодец. А вода в нем была серебряная.

– А потом? – спросила Мара.

– Потом – не знаю. Я еще не выдумал.

– Это прекрасная сказка. Твоя девочка очень похожа на меня, – я тоже никого не слушаюсь и тоже не сплю по ночам.

– Что же ты делаешь?

– Читаю, пишу, курю, хожу по комнате.

– А тебе не страшно ночью?

– Иногда страшно, – когда я забываю о своем сердечке. Это мой талисман. Мне его подарил один человек, когда мне было одиннадцать лет. С тех пор я с ним не расстаюсь.

– Что это – талисман?

– Вещь, которая бережет от несчастья. Пока на тебе талисман, ты не утонешь, не наделаешь глупостей. Я недавно сделала страшную глупость.

– Какую?

– Я не знаю, поймете ли вы… Нет, конечно, поймете! Дело в том, что один человек читал мне чудные стихи и говорил, что он их сам сочинил. Мне они ужасно нравились, и я сделалась невестой этого человека.

– Как невестой? Ведь ты маленькая!

– Это было ужасной глупостью. Во-первых, я маленькая, а во-вторых, это были не его стихи, а чужие. Он мне все выдумывал. Я сказала ему, что презираю его, и уехала.

– К нам?

– Да.

– А он за тобой не приедет?

– Пусть попробует! Я ему покажу! – сердито воскликнула Мара, и я видел, как вздрогнули ее тонкие ноздри.

– Ты на него очень сердишься? – спросил Женя.

Она встала с постели и несколько раз прошлась по комнате. Потом, наклонясь над Женей, спросила:

– Представь себе, что человек, которого ты любишь и в которого веришь, ну, Люся или Лена, – тебя обманул. Что бы ты ему сказал?

– Что это очень плохо!

– Понимаешь, если бы этот человек прямо сказал мне: «Это прекрасные стихи, но писал их мой товарищ», – я бы тогда не сердилась. Но сказать, что сочинил их он, и знать, что я люблю его за чужие стихи, – какая гадость! Я бы хотела, чтобы он уехал в Америку!

– Я тоже хочу в Америку, – сказал я.

– Зачем?

– Так… Интересно на корабле. Ты когда-нибудь ездила на корабле?

– На воздушном.

– Разве есть воздушные корабли?

– Конечно, есть. Мы еще с вами поедем!

– Правда? Когда?

– Как-нибудь вечером. Послезавтра, кажется, будет новолуние – это лучшее время для такой поездки.

– Ты нарочно это говоришь?

Сердце мое забилось.

– Я говорю вполне серьезно. Царь луны, мальчик-месяц – мой большой друг. У него много воздушных кораблей, и он с удовольствием даст мне один.

– Он добрый?

– Очень добрый. Послезавтра вы о нем узнаете.

Комната мало-помалу наполнялась дымом. Мара курила не переставая. То и дело трещал, открываясь и закрываясь, металлический портсигар, то и дело чиркала спичка. Окруженная облаком дыма и сиянием коротких пышных кудрей, это была уже не Ленина подруга Мара, которая утром краснела и за обедом спорила с папой…

– Мара, – сказал я тихо, – я знаю, кто ты.

– Кто?

Ее блестящие глаза пристально взглянули в мои.

– Ты – волшебница. Правда, Женя?

– Правда!

– Догадались? Как я рада! Я сразу увидела, что вы меня поймете. Как же вы это узнали?