Ты будешь мой (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 23

Сам фэйри в это время снимает сумки с седла, ставит их рядом со мной.

— Лучше найди что-нибудь тёплое, — тихо говорит он, наклоняясь ко мне. — Или замёрзнешь ночью.

— Мы не будем разводить костёр? — удивляюсь я. Во всех историях, которые мы читали в школе, попавшие в лес путешественники разводили костёр. Почему они при этом не пользовались согревающим камнем, учительница нам сказать не могла.

— Нет, — фэйри садится неподалёку, и я замечаю, что он дрожит. — Слишком заметно.

— Но кому? — костёр значит тепло. Мы и правда задубеем здесь к утру! Да и кого бояться, мифических гленских чудовищ? За весь день никого не встретили.

— Солдатам королевы, — тихо отзывается Сильвен. — Дровосеки… здесь… повсюду, — его глаза закрываются раньше, чем он успевает договорить.

А я целую секунду смотрю на него, вспоминая, что я-то полдня продрыхла (и пол вчерашней ночи тоже), а он нас куда-то вёл почти без остановок.

Мне стыдно.

Роюсь в сумке с одеждой, нахожу шерстяную толстую кофту, надеваю, а своим плащом накрываю Сильвена — поскорее, чтобы не растерять тепло.

Без костра плохо. Мы даже когда с мамой и Марком ездили в горы, всегда разводили костёр. Правда, не для того, чтобы согреться. Это просто было очень… мило: Марк занимался собственно огнём, а мама — едой и всё волновалась, как бы я не простыла. Хотя ночевали мы всегда в одном из домиков в селе неподалёку. Обычно снимали пару комнат, а то и весь дом. Весело было…

Сейчас совсем не весело. Холодно и голодно. Я нахожу остатки мясного пирога — мама готовила ещё до отъезда в Битэг. Раздумываю, не разбудить ли Сильвена. Но он так крепко спит и кажется таким уставшим, что решаю: не стоит. Пусть лучше отдохнёт.

Изучаю содержимое сумок. В той, что с одеждой, обнаруживаю на дне два греющих рубина. Ну спасибо, Марк! От души!

Руны на камнях тихонько загораются, когда я дотрагиваюсь. Поскорее прячу один камень под кофту, другой подкладываю Сильвену. Фэйри морщится во сне, но обнимает камень. Я поправляю плащ, чтобы закрывал обоих, сажусь рядом и слушаю ветер. Потихоньку согреваюсь, но сна всё равно ни в одном глазу.

Сквозь тучи пытается проглянуть луна. У неё плохо получается, несмотря на ветер, которому следовало бы небо расчистить. Но он будто только сгущает темноту.

Неуютно.

Пытаюсь пообщаться с лошадью. Она ведёт себя ровно как Силвьен (может, все фэйри такие –и даже их животные?). Не смягчается даже в ответ на подачку в виде яблока, которое, впрочем, съедает.

Остаток ночи провожу в полудрёме. Прав был Сильвен, кто-то неподалёку точно есть. Я замечаю отблески далёкого света где-то внизу.

— Ты сумасшедшая, — шипит Сильвен, проснувшись утром и брезгливо отбрасывая рубин. — Сбегать от дугэльской королевы и пользоваться её магией?!

— А причём тут королева? — кажется, я начинаю привыкать к его шипению, равнодушию и вечному недовольству. Огрызаться уже не хочется.

— Твоя тюремщица служила ей, — нехотя отвечает фэйри, укутываясь в плащ и тут же с удивлением принимаясь его ощупывать. — Нет, ты точно сумасшедшая. Забери это немедленно! Ты и так будешь обузой, а если заболеешь, тебя ещё и лечить придётся.

Он милашка, да?

— А если заболеешь ты? — я нахожу бутылку с водой и последний кусок мясного пирога. Щедро отдаю всё это фэйри. Тот смотрит на меня исподлобья, но берёт.

— Я к холоду привык. Ты — нет, — ну-ну, а ночью был совсем не против — ни камня, ни плаща. — Завтракай скорей, нам нужно идти, — сам-то он проглатывает еду в мгновение ока.

— Нужно? — я кусаю яблоко и укутываюсь в плащ (не хочет — не надо). — Послушай, Сильвен. Я тут ночью не спала и много думала. В общем, будь добр, объясни, что происходит. Ты явно понимаешь больше меня.

Сильвен встаёт, в который раз принюхивается, потом садится рядом и скучающе уточняет:

— Что именно я должен объяснить?

Он определённо душка.

— Зачем мы идём к морю?

— Потому что там твой дом, — фэйри смотрит на меня, как на глупую старшеклассницу, только что признавшуюся, что читать она не умеет (ну отшибло у меня память после круга камней — да, настолько!). Говорит раздражённо: — Потому что там, у моря, живут человеческие колдуны, которые, надеюсь, могут избавить тебя от проклятья.

— То есть сделать меня русалкой?

Сильвен кивает. Я смотрю на него и думаю, что совсем не уверена, хочу ли я становиться русалкой.

— Да с чего вы все взяли, что я имею к морскому народу какое-то отношение? — выдыхаю вместе с облачком пара, глядя на небо. — Ты, Марк? Может, это шутка, а? Может, всё подстроено? Может…

— Болят? — перебивает фэйри. — Ноги.

Я замолкаю, удивлённо глядя на него. Болят. Очень. Но я не жалуюсь — я почти привыкла…

— Русалки отказываются от моря только ради кого-то. Кого-то, кого они любят больше, кому они верны сильнее, чем духам вод. Так я слышал, — уточняет фэйри, не глядя на меня. — Только тогда они могут стать людьми. Но если человек, ради кого они это сделали, далеко — у них всегда болят ноги. А если он отвергает их, русалки умирают.

Повисает молчание. Ветер с рёвом набрасывается на камни — в который раз.

— Меня? Отвергли меня? — недоверчиво повторяю я.

А Сильвен неожиданно улыбается.

— Русалка! То, что тебе грозит смерть, тебя не волнует?

— А мне ещё и смерть гро… Слушай, скажи, что ты пошутил? Тебе просто нравится надо мной смеяться! Потому что я из Дугэла, а вы, фэйри, нас ненавидите. И вообще…

— На самом деле мне тебя жаль, морская дева, — говорит вдруг Сильвен, глядя на меня в упор. — Ты как ребёнок, запутавшийся несмышлёныш. Все, кто был с тобой, оказываются твоими тюремщиками. Даже твоё собственное тело для тебя — тюрьма. Твоя магия запечатана, ты изгнана, тебе грозит смерть. Тот, кто сделал это с тобой, должен быть очень жесток.

Я открываю от удивления рот: вот уж не думала, что фэйри умеют сочувствовать! И да, в таком свете то, что он сказал (если это хоть капельку правда) выглядит весьма мрачно.

И слишком дико.

— Но зачем кому-то так со мной поступать? Я же ничего плохого не делала!

Сильвен пожимает плечами и встаёт.

— Идём, русалка. Надо поторопиться. К следующему утру мы должны быть в Гленне.

Я, уверенная, что всё, что за пределами Дугэла — уже Гленна, встаю вслед за ним.

— Ты можешь не называть меня русалкой, а? Моя имя Арин.

— Сомневаюсь, что это твоё имя, — говорит Сильвен после долгой паузы, привязывая мешки к седлу. — Но как хочешь.

Мысль снова весь день провести верхом вызывает ужас. Спину у меня ещё после ночёвки на земле ломит, и я не хочу представлять, что почувствую, когда взберусь на лошадь.

Пытаюсь идти рядом с фэйри. Мне больно, очень — но это привычная боль.

Только ноги подламываются.

Сильвен молча ловит меня и забрасывает в седло. Слабо протестую, но фэйри отрезает:

— Из-за тебя мы будем идти медленнее.

Ещё один серый промозглый день. Я снова плаваю в сонном мареве, которое время от времени прерывает фырканье лошади и сердитое шипение Сильвена.

Просыпаюсь, когда фэйри стягивает меня с седла и закрывает ладонью рот. Мы прячемся за клыкастыми камнями, покрытыми чем-то бурым сверху, не то мхом, не то засохшей краской. А за ними по дороге идёт обоз: дровосеки везут длинные полозья с деревьями — гигантскими стволами, уже лишёнными веток. Вокруг — пограничники на фэйрийских лошадках вроде нашей.

Сильвен держит меня одной рукой, другую протягивает к поясу. Морщится, кусает губу — очевидно, не найдя оружия.

Дровосеки подгоняют тянущих повозки с деревом лошадей и поют что-то смутно-знакомое. Время от времени припев поддерживает кто-то из пограничников — хриплый голос тонет в мокром воздухе. То тут, то там раздаётся смех.

Я слушаю их, и мне безумно, жестоко хочется вырваться, выбежать им навстречу. Попросить защиты, рассказать, что я тоже из Дугэла, что мне нужна помощь. Они, конечно, помогут. Мужчины мне всегда помогают, стоит только улыбнуться.