День космонавтики (СИ) - Батыршин Борис - Страница 4

Ох, думается, это лишь самая мелкая и незначительная из предстоящих мне проблем…

II

Первая из этих проблем оказалась довольно мелкой, и, тем не менее, решать её требовалось — и срочно. Не успели мы удалиться от здания Дворца на достаточное расстояние, как нас окликнули — причём весьма недоброжелательным тоном.

— Мальчик, это твоя собака?

Женщине было на вид лет около сорока — типичная даже не «училка», а «завучиха». Невысокая, плотненькая, невыразительное лицо с густыми бровями и бесцветными тонкими губами, так же русые жидкие волосы, собранные на затылке в пучок, дополняли очки в пластиковой оправе — такой же блёклой, как«деловой» костюм, состоящий из юбки и то ли жакета, то ли пиджака невнятно-бурого цвета. Ни дать ни взять, Людмила Прокофьевна из «Служебного романа», причём задолго до того, как оный роман вошёл в фазу бурного развития. Пальто в клеточку с воротником из искусственного меха было накинуто на плечи — женщина явно торопилась из одного корпуса дворца в другой. К гадалке не ходи — какая-нибудь педагог-методист, а то и просто административный работник ниже среднего уровня. Спешащие в сторону главного корпуса стайки местной школоты (время, когда стартуют занятия большинства кружков и секций уже наступило) поглядывали на неё с опаской.

…школота, значит?.. Ты это брось, дядя, с убогим интернет-сленгом надо завязывать, и чем скорее, тем лучше. Диа и вообще, ровесники неспроста так косятся на «Людмилу Прокофьевну» — наверняка «завучиха» (а может, главный методист, кто их разберёт?) способна доставить неприятности. А мне тут ещё жить… ну, или, дальше посещать Дворец.

С этой мыслью торопливо запахиваю куртку (не хватало ещё, чтобы дамочка разглядела выдающую меня с головой униформу кружка юных космонавтов) и отвечаю, стараясь, чтобы это звучало максимально почтительно:

— Да, моя. Но вы не бойтесь, она очень добрая и детей любит!

В ответ раздражённое фырканье. «Людмила Прокофьевна» поджимает губы, из-за чего они превращаются совсем уж в ниточку.

— Меня не интересует, добрая или нет! На территории, примыкающей к детскому учреждению, выгул собак категорически запрещён, повсюду таблички расставлены для особо одарённых! К тому же, она у вас бегает без поводка и намордника — а это уж совсем ни в какие ворота! А если покусает какого-нибудь ребёнка?

— Говорю же, она добрая, порода такая… — делаю я безнадёжную попытку.

— Ещё и грубишь старшим? — очки ходят ходуном на остреньком носу. От злости, что ли?... — Мне что, милицию вызвать, чтобы они объяснили тебе правила выгула собак?

— Язык чесался ответить, что в примыкающем к дворцу парке здешние жители спокон веку выгуливали своих хвостатых и четверолапых питомцев, даже собачья площадка имеется — с горками, барьерами и прочими брёвнами — но я вовремя сообразил, что относится это, пожалуй, к куда более поздним временам, когда порядка стало не в пример меньше. Или.. не относится? В любом случае, спорить сейчас не время, «заучиха» настроена серьёзно, а на звуки её голоса (весьма противного и пронзительного) уже торопится от главного корпуса ещё одна достойная представительница педагогического племени.

— Извините, тётенька, больше не повторится! — бодро отчеканиваю я, с удовольствием видя, как краснеет от негодования её лицо при слове «тётенька». Хватаю Бритьку за ошейник и чуть ли не бегом направляюсь к дальней ограде парка, той, что тянется вдоль улицы Анучина. Или, здесь она всё ещё именуется «Проектируемый проезд номер сколько-то там?...» да какая, в сущности, разница…

«Людмила Прокофьевна» оказалась права: табличка перечёркнутым с силуэтом собаки и грозным «Выгул собак запрещён!» я обнаружил прямо возле калитки. И, кстати, проблема поводка тоже не была праздной — пойдём мы домой пешком, или поедем на троллейбусе — так или иначе, он понадобится. Мой-то остался в двадцать первом веке, а волочь ни в чём не повинного зверя всю дорогу за ошейник — удовольствие ещё то, причём для нас обоих. Поэтому я сначала ощупал пояс и, убедившись, что ремня в брюках нет — разжал, пыхтя от усилий, металлическое кольцо, которым к петле сумки ремешок, снял и пропустил в него ошейник. Не бог весть, как удобно, да и сумку придётся тащить под мышкой — но это ничего, можно потерпеть. Вот если бы и всё прочее разрешилось с такой же лёгкостью…

Выбравшись с территории парка, мы быстрым шагом направились в сторону Университетского проспекта. На ходу я озирался по сторонам — вроде, и дома знакомые, и улица та же, а нет, не то. Прежде всего — разрослись деревья, насаженные на месте тех, что были вырублены подчистую во время масштабного строительства начала шестидесятых. В моё время вдоль улицы высились липы, а во дворах стояли плечом к плечу, как солдаты на карауле тополя, каждое лето изводящие обитателей метелями, буранами, снегопадами пуха. А сейчас — торчат какие-то прутики, почерневшие, по случаю наступающей весны, и ничего, кроме жалости, не вызывающие…

За этими рассуждениями мы добрались до Университетского проспекта. Здесь с растительностью было получше, и даже следы благоустройства имели место — в виде разбитых газонов, асфальтированных дорожек со скамейками, на одну из которых я и уселся. Нет, ни о какой усталости речи не было — просто требовалось привести в порядок раздёрганные мысли, и бульвар, где в это время почти не было ни мамочек с колясками, ни собачников, ни прочей праздношатающейся публики вполне для этой цели подходил. Мелькали кое-где группки школьников — уроки уже закончились даже в старших классах, и теперь мои ровесники с упоением предавались отдыху. Им-то хорошо, с неожиданной завистью подумал я, а у меня впереди ворох нерешённых вопросов, куда как похитрее заданных на дом примеров по алгебре или упражнений по русскому языку. Например — как объяснить родителям появление в доме этого ушастого счастья — да так, чтобы вернувшись из школы, не узнать, что собаку отдали кому-нибудь из знакомых. Вот она, сидит рядом и преданно на меня взирает. Надо полагать — имея в виду шоколадную конфету в кармане куртки. Ну держи половинку, разделим по-братски! Конечно, сладости собакам не слишком полезны, но по такому случаю можно сделать исключение…

Ладно, это не сейчас, а только через несколько часов — родители наверняка на работе, и вернутся не раньше часов восьми вечера, время на подготовку у меня есть. Вот только — на подготовку к чему? Прошлая жизнь осталась позади, и с этим следует смириться. Нет, остаётся, конечно, надежда, что завтра утром я проснусь в собственной холостяцкой постели и пойму, что это всё был дурной глюк, но… я бы не рассчитывал. А значит, надо как-то жить дальше, и для этого следует произвести ревизию активов. С материальными, вроде, всё ясно — вместе со мной перенёсся только складной нож и собака, а вот как у нас с активами духовными и интеллектуальными? За неимением заполненного информацией ноутбука или смартфона именно они приобретают теперь решающее значение — во всяком случае, должны приобрести, согласно законам попаданческого жанра.

Что же у меня в загашнике? Один из московских технических вузов, из которого я вынес общий набор инженерных знаний и стойкую неприязнь к точным наукам. Студенческие увлечения — КСП, горный, потом водный туризм. Фантастика, разумеется — хотя, это началось куда раньше, примерно… да, именно в восьмом классе, и осталось со мной на всю жизнь. Потом — армия, лейтенантские погоны на два года, и свобода — ровно за полгода до ввода войск в Афганистан. Ну а дальше… дальше чего только не было! Работа на Северах, водителем в геологической партии (к своей прямой специальности инженера-теплоэнергетика я так и не вернулся), два года в тайге, в поисках приключений, потом ещё три — палубным механиком на сейнере, на Камчатке… К разгару перестройки я успел накопить довольно приличный багаж и решил сдуру, что — вот оно, пришло наше время! И с треском обломился, сунувшись в зарождающийся книгоиздательский бизнес. То есть, поначалу-то всё шло неплохо, даже хорошо: мы издавали чудовищные переводы западной фантастики на скверной бумаге, в ярких аляповатых обложках, и сами же распродавали тиражи на книжном рынке «Динамо» и позже, когда это средоточие культуры и коммерции откочевало на «Олимпийский».