Род Корневых будет жить! Том 5 (СИ) - Кун Антон - Страница 31

— Будут расспрашивать про драку? — спросил я.

— Да, — кивнул Мо Сянь.

— Эх, знать бы что им рассказал Сеня, — вздохнул я.

— Рассказывайте, как есть. Не нужно ничего придумывать. Рассказывайте всё, кроме того, о чём говорить не надо. Чёрную ци, кольцо и ядро даже упоминать не стоит. Но это и к делу не относится… — посоветовал Мо Сянь. И добавил: — Поешьте. А то, кто его знает, сколько будет длиться разговор.

Как разбирались различные ЧП в том мире я знал. Поэтому совету Мо Сяня внял и взялся за ложку.

— Ты сам-то ел? — спросил я у Мо Сяня.

Он ответил что-то невнятное, из чего я понял: он принёс мне свою порцию.

— Так дело не пойдёт! — покачал я головой. — Тоже бери ложку и давай вместе.

Мо Сянь как-то странно посмотрел на меня.

— Давай, давай! Чего стоишь, смотришь? — поторопил я китайца. — Время-то идёт!

Мо Сянь пожал плечами и сказал:

— Ложка одна.

Я хотел было сказать, что китайцы едят палочками, но у меня была идея получше.

Отдав Мо Сяню ложку из столовой, я взял ложку из туристического набора бывшего владельца ремня артефакта. И не только ложку, но и миску. Сдув с неё пылинки, я отлил в эту миску солянку.

Не, ну а чего? Я буду есть, а Мо Сянь будет слюнки глотать что ли? Это неправильно!

Мы с Мо Сянем успели приговорить почти весь обед, когда в дверь постучали и раздался голос директора:

— Уважаемый Мо Сянь! Разрешите войти?

Китаец вздохнул и пошёл открывать.

У меня была мысль, пойти лечь, но потом решил оставить всё как есть. Ну а что? Перед смертью не надышишься.

В комнату Мо Сяня вошёл ректор Данила Евграфович, потом преподаватель артефакторики Варвара Степановна — от этого я почувствовал воодушевление. А следом за ней — профессор Преображенский, и моё сердце бухнуло на дно души. Замыкал шествие дознаватель — он торжественно внёс пузцо в комнату и достав платочек, протёр потную шею.

— Присаживайтесь, господа! — сказал Мо Сянь, выставляя каждому стулья.

Мне пришлось пересесть на кровать, чтобы освободить стул.

Филипп Филиппович дёрнулся было заставить меня стоять, но Варвара Степановна остановила его:

— Полноте, коллега! Володя вот только очнулся. Он ещё очень слаб. Мы должны учитывать его состояние.

Но профессор Преображенский не хотел учитывать моего состояния. Он хотел, чтобы я страдал. Вот уж не знаю, чем я ему так насолил? Не из-за того же, что не согласился отдать змеиную голову? Или из-за того?

— Володя, ты знаешь, зачем мы пришли? — спросил ректор.

— Из-за нападения на меня? — спросил я, сходу ломая комиссии их заготовленные шаблоны.

— Кхм, — запнулся ректор. — Нападение на тебя… Ну, можно и так сказать. Мы должны составить представление о том, как так случилось, что шесть высокородных учеников нашей академии магии были убиты на территории академии.

— Угу, — ответил я. — А как я получил такие серьёзные ранения, что на несколько дней выпал из учебного процесса, вас не интересует?

— Так они умерли! — не сдержался профессор Преображенский.

— Так выходит, моя вина в том, что я выжил? — тут же парировал я и увидел едва заметную улыбку Варвары Степановны. Ну хоть она на моей стороне.

— Как вы объясните, что первокурсник, который вот только пробудил силу, смог убить шестерых старшекурсников? — встрял дознаватель.

— Во-первых, не шесть, а пять, — ответил я, вспоминая слова Мо Сяня о том, что я не должен сознаваться в причастности к смерти главаря волковских парней. — А, во-вторых, повезло? Ну или боги были на моей стороне, — добавил я негромко.

Упоминание о божьем суде несколько охладило пыл комиссии и подарило мне ещё одну улыбку Варвары Степановны. Ну ещё бы! Божий суд — суд чести! Его затевали, когда выявить правоту обычными средствами не представлялось возможным. Тогда устраивали поединок. И выживший в этом поединке признавался правым.

Единственное слабое звено у этой версии было в том, что перед таким поединком обычно проводился ритуал, чтобы призвать богов в свидетели. А воины подготавливались заранее — приносили жертвы богам, клялись в честности, молились. Ну и это должен был быть именно поединок — то есть бой один на один.

А в моём же случае не было ни ритуалов, ни жертвоприношений, ни молитв. И бой был один против шести.

Именно этой лазейкой и воспользовался профессор Преображенский.

— Не говорите ерунды! — воскликнул он. — Никакой это не божий суд! Это обычная школьная драка! Как не стыдно!

— Даже если драка! — едва сдерживая раздражение, ответил я. — Их было шестеро! И они напали на меня без предупреждения! Вшестером! На одного! На того, кто заведомо слабее!

— Как же, слабее! — противореча самому себе возмутился профессор. — Вы бесчестный молодой человек!

— Не вам говорить о чести, Филипп Филиппович! — взбесился я. — Что-то, когда вы предлагали дать вам взятку…

— Владимир! — резко оборвал меня ректор. — Остановитесь!

Я замолчал и увидел, как Мо Сянь едва заметно осуждающе качает головой.

Да я и сам чувствовал, что перешёл границу. Но, блин, как же бесит!

Зато Варвара Степановна смотрела на меня с интересом.

А дознаватель что-то записывал.

Ректор, удерживая за плечо взбесившегося профессора, попросил:

— Володя, расскажите, пожалуйста от начала и до конца в подробностях, как всё произошло.

Я пожал плечами и начал рассказывать. Подробно, в деталях. Включая и признаки отравления чёрной ци. Разумеется, не называя истинной причины — только факт постепенного ухудшения самочувствия. Ну и про школу деда Радима особо не вдавался. Да и про приёмы, которым научил меня Мо Сянь, тоже не распространялся.

И о том, что Сеня предупредил меня о предстоящей драке я тоже говорить не стал.

Не знаю, почему. Просто вспомнил, как он сиротливо сидел, прижавшись спиной к стене и решил не рассказывать.

В общем, о самой схватке коротко и без излишней детализации.

— Если тебе верить, то получается, что они сами напоролись на твой меч, — ухмыльнулся профессор Преображенский.

— Филипп Филиппович, — мягко оборвал его ректор. — Вспомните, кто учит Володю фехтованию на мечах.

В комнате повисло молчание. Слышен был только скрип пера дознавателя.

— Варвара Степановна, — обратился ректор к преподавателю артефакторики. — А вы что думаете по поводу этой ситуации.

— Я думаю, что погибшие ребята недооценили соперника, — с улыбкой ответила Синявская. — Им бы, прежде чем ввязываться в драку, следовало изучить объект.

— Варвара Степановна, вы оправдываете этого… этого… — профессор Преображенский плевался и тыкал в меня пальцем, не в силах выговорить моё имя.

На что Синявская, холодно глянув на коллегу, спокойно сказала:

— Вы, уважаемый профессор, сейчас повторяете их ошибку.

— Что? — возмутился профессор.

Но Варвара Степановна уже потеряла к нему интерес и сказала дознавателю:

— Думаю, тут ситуация ясна.

— Отнюдь, — оторвавшись от листа, возразил ей дознаватель. — Мы не знаем, почему молодые господа напали на обвиняемого.

И вот тут я не выдержал и тупо заржал.

— Обвиняемый!.. Боже мой! — повторял я сквозь смех. — Я ещё и обвиняемый! Они тупо дожидаются, когда я останусь один, нападают на меня, а я обвиняемый! Во всех мирах одно и то же! Кто имеет власть и деньги, тот творит, что хочет! А я обвиняемый!

— А кто же вы? — дождавшись, когда я немного успокоюсь, спросил у меня дознаватель.

— Вообще-то потерпевший! — твёрдо ответил я. — А убийство этих господ было самообороной. Потому что, если бы я не убил их, они бы убили меня!

— Вы в этом уверены? — спросил дознаватель.

— Абсолютно! — ответил я. — Они вполне определённо выразили свои намерения. Причём, словами! Кстати, у меня есть свидетель!

— Вот как? — оживился дознаватель. — И кто же это?

— Арсений Александрович Волков, мой сосед по комнате. Он присутствовал во время драки от начала и до конца.