У рифа Армагеддон - Вебер Дэвид Марк - Страница 16

Хор был еще одним из чудес Храма, обученный и посвященный тому, чтобы дом Божий постоянно наполнялся голосами, возносящими хвалу Ему, как повелел Лэнгхорн. Незадолго до того, как утренний хор подходил к концу отведенного ему времени, дневной хор тихо маршировал на свое место в таких же хорах на противоположной стороне собора, где присоединялся к песне утреннего хора. По мере того, как голоса дневных певцов становились громче, голоса утренних певцов затихали, и для слушающего уха, если оно не было очень тщательно натренировано, это звучало так, как будто в гимне вообще не было перерыва или изменений.

Архиепископ и его помощник перешагнули через обширную, подробную карту Божьего мира, инкрустированную в пол сразу за дверями, и направились по окружности круглого собора. Ни один из них не обращал особого внимания на священников и послушников вокруг алтаря в центре круга, совершавших третью из ежедневных утренних месс для регулярного потока паломников. Писание требовало, чтобы каждое дитя Божье хотя бы раз в жизни совершало путешествие в Храм. Очевидно, что на самом деле это было возможно не для всех, и Бог признавал это, но это обязательство удавалось выполнять достаточному количеству Его детей, чтобы собор постоянно был переполнен молящимися. За исключением, конечно, зимних месяцев с сильными холодами и глубоким снегом.

Пол собора сиял ослепительной яркостью там, где на него падали сфокусированные лучи солнечного света, и в каждой из этих точек лежала круглая золотая печать двух футов в поперечнике со знаком одного из архангелов. Подобно иконе Лэнгхорна на вершине купола Храма и самому куполу, эти печати были такими же блестящими, такими же нетронутыми износом или временем, как и в день возведения Храма. Каждая из них - как ляпис-лазурь с золотыми прожилками самого пола и обширная карта у входа - была защищена покрывавшим их листом нетленного хрусталя толщиной в три дюйма. Лазурные блоки были запечатаны в полу серебром, и это серебро блестело так же безупречно, как и золото самих печатей. Никто из смертных не знал, как это было сделано, но легенда гласила, что после того, как архангелы воздвигли Храм, они приказали самому воздуху защищать как его позолоченную крышу, так и этот великолепный пол на все времена. Как бы они ни творили свое чудо, на хрустальной поверхности не было ни единого шрама, ни единой царапины, свидетельствующей о бесчисленных поколениях ног, прошедших по ней с момента Сотворения, или о постоянно полирующих швабрах помощников, ответственных за поддержание ее блеска.

Ноги Динниса и Брауна в мягких туфлях не издавали ни звука, создавая иллюзию, что на самом деле идут по воздуху, когда они обогнули западную часть собора и прошли через один из дверных проемов в административные крылья Храма. Они прошли по широким коридорам, освещенным через потолочные люки и высокие окна из того же нетленного хрусталя и украшенным бесценными гобеленами, картинами и скульптурами. Административные крылья, как и собор, были делом божественных рук, а не простых смертных, и стояли такими же нетронутыми и совершенными, как в тот день, когда они были созданы.

В конце концов, они добрались до места назначения. Дверь конференц-зала охраняли еще двое храмовых стражников, хотя у них были мечи, а не алебарды, а на их кирасах красовалась золотая звезда великого викария, разделенная мечом архангела Шулера. Они быстро вытянулись по стойке смирно, когда архиепископ и его помощник прошли мимо них, даже не взглянув.

Их ожидали еще три прелата и их помощники в сопровождении двух секретарей и трех магистров права.

- Итак, вот ты здесь, Эрейк. Наконец-то, - сухо сказал один из других архиепископов, когда Диннис и Браун подошли к столу заседаний.

- Прошу прощения, Жэйсин, - сказал Диннис с легкой улыбкой. - Боюсь, я неизбежно задержался.

- Я уверен, - фыркнул архиепископ Жэйсин Канир. Канир, худой, сухощавого телосложения человек, был архиепископом Гласьер-Харт в республике Сиддармарк, и в то время как на сутане Динниса на правой стороне груди красовался черный скипетр ордена Лэнгхорна, на сутане Канира красовался коричневый сноп колосьев ордена Сондхейма с зеленой каймой. Двое мужчин знали друг друга уже много лет, и между ними было удивительно мало любви.

- Ну, ну, Жэйсин, - упрекнул его Урвин Миллир, архиепископ Содара. Миллир был сложен так же, как и сам Диннис: слишком плотно, чтобы считаться худощавым, но все же недостаточно тяжело, чтобы считаться толстым. Он также носил черный скипетр Лэнгхорна, но там, где седеющие волосы Динниса поредели и когда-то были золотисто-белокурыми, волосы Миллира все еще были густыми, цвета соли с перцем. - Будь милым, - продолжил он, улыбаясь Каниру. - Знаешь, некоторые задержки действительно неизбежны. Даже - он подмигнул Диннису - у Эрейка.

Канир, казалось, не смягчился, но удовлетворился еще одним фырканьем и откинулся на спинку стула.

- Какова бы ни была причина, по крайней мере, сейчас ты здесь, Эрейк, - заметил третий прелат, - так что давай начнем, хорошо?

- Конечно, Уиллим, - ответил Диннис, не подобострастно, но и без той беззаботности, которую он демонстрировал Каниру.

Уиллим Рейно, архиепископ Чьен-ву, был на несколько лет моложе Динниса, и в отличие от очень многих епископов и архиепископов Матери-Церкви, родился в провинции, которая с тех пор стала его архиепископством. Он был невысоким, темноволосым и стройным, и в нем было что-то... опасное. Возможно, это и неудивительно. В то время как Диннис, Канир и Миллир были одеты в белые сутаны своего ранга, Рейно, как всегда, был одет в рясу простого монаха темно-пурпурного цвета ордена Шулера. Обнаженный меч патрона ордена резко выделялся на правой стороне груди этого темного одеяния, белый и отделанный оранжевым, чтобы провозгласить его собственный архиепископский сан, но его епископский белый цвет был менее важен, чем наложенное на него золотое пламя Джво-дженг. Этот увенчанный пламенем меч отмечал его как генерал-адъютанта шулеритов, что делало его фактически исполнительным заместителем викария Жэспара Клинтана, самого великого инквизитора.

Как всегда, видимость этой привычки вызвала у Динниса легкий укол. Не то чтобы у него когда-либо были какие-то личные ссоры с Рейно. Это было больше вопросом традиции, чем чем-либо еще.

Когда-то давным-давно соперничество между его собственным орденом Лэнгхорна и шулеритами было открытым и напряженным, но борьба за первенство в Храме была решена в пользу шулеритов несколько поколений назад. Роль ордена Шулера как хранителя доктринальной ортодоксии дала ему мощное преимущество, которое было решительно усилено разумным политическим маневрированием внутри иерархии Храма, в результате которого орден Джво-дженг был поглощен шулеритами. В наши дни орден Лэнгхорна явно занимал второе место в этой иерархии, что сделало практику шулеритов одеваться как смиренные братья своего ордена, независимо от их личного ранга в церковной иерархии, своей собственной формой высокомерия.

Диннис сидел в кресле, Браун в его ожидании уселся на самый дальний, скромный табурет позади архиепископского кресла, а Рейно жестом подозвал одного из магистров права.

- Начинайте, - сказал он.

- Ваши преосвященства, - сказал магистр права, монах собственного ордена Динниса, стоя за аккуратными стопками юридических документов на столе перед ним, - как вы все знаете, цель заседания этого комитета церковного суда - рассмотреть окончательную рекомендацию по спору о наследовании в графстве Хэнт. Мы изучили применимое законодательство, и все вы получили подборку наших выводов. Мы также обобщили показания, представленные этому комитету, и представленные ему документы. Как всегда, мы всего лишь слуги суда. Предоставив вам всю доступную нам информацию, мы ждем вашего решения.

Он снова сел, и Рейно обвел взглядом собравшихся за столом заседаний своих коллег-архиепископов.

- Есть ли какая-либо необходимость пересмотреть какой-либо из пунктов закона, которые были подняты в ходе этих слушаний? - спросил он. Головы молча покачали в ответ. - Есть ли какие-либо споры по поводу краткого изложения показаний, которые мы уже слышали, или документов, которые мы уже просмотрели? - продолжил он, и снова все покачали головами. - Очень хорошо. У кого-нибудь есть что-нибудь новое, чтобы представить?