Межесвет (СИ) - Федорченко Юлия - Страница 13

Ее лицо озарилось слабой улыбкой. Госпожа ди Рейз хотела задержать Касса, задержать их обоих. Гадкий голос нашептывал ей в ухо: 'Оттолкни их — и останешься совсем одна'. После случая с Кайном ей не раз снилось, что она просыпается с болью во всем теле, закованной в цепи, со стальной пластиной на глазах. И тогда она бежала к Ланну, на ходу распахивая двери, чтобы почувствовать тепло его объятий и убедиться, что это всего лишь жуткий кошмар. Это место, обитель ковена, показалось ей до боли знакомым: точно такая же сеть коридоров, уходящих во тьму. Металлические двери заменили ширмы из цветных бусин и прозрачные тканевые завесы, но это скорее тревожило Летицию, чем успокаивало. Кто угодно может зайти в ее комнату, пока она спит.

— Мы подрались из-за девушки, — сказал Касс. — И теперь я знаю — это того не стоило. Я должен был уступить. — Он коротко вздохнул. — Что еще ты хотела узнать?

Летиция молчала. Это того не стоило? Ей стало жаль эту девушку.

— Если ты не против, я хотел бы все тебе здесь показать. В некотором смысле это моя обязанность. Никто не будет с тобой возиться, кроме меня.

— Мне не нужна нянька, — отрезала она.

— Я не настаиваю. — Касс развернулся и двинулся вперед, позвякивая тарелками на подносе. Спустя секунду оглянулся через плечо: — Ты идешь?

— Да, — ответила она, сделав шаг в его сторону. — Иду.

Глава 5

(Ланн)

Под конец недели он не выдержал:

— Ты так и будешь все время молчать?

Он еще не встречал более утонченной особы. Для нее принятие пищи превращалось в целый ритуал: расстелив на коленях кружевной платок, она брала ломтики мяса или рыбы кончиками пальцев, аккуратно, стараясь не запачкать платье, отправляла их в рот, тщательно пережевывала и только потом глотала. Она пила воду, медленно наклоняя флягу, при этом другой рукой придерживая дно, чтобы не пролить ни капли. Она дважды в день умывалась и чистила зубы кусочками коры, расчесывалась по нескольку раз в сутки, иногда подкрашивалась, макая палец в круглую жестяную коробочку и водя им по губам, и все время оправляла платье.

Ее изысканные манеры пришлись бы к месту в королевском замке, а не во дворце из красного песка и колючего ветра. Он хотел сказать ей об этом, но передумал, потому что знал наверняка: кроме умения себя держать и горделивой осанки в ней не было ничего царственного. Лайя-Элейна с каким-то изощренным удовольствием поведала Ланну самые яркие факты ее биографии. Распутство и смерть сопровождали девушку на протяжении всей ее сознательной жизни — до и после того момента, как ее коснулось колдовство.

Он протягивал ей еду, и она ела. Он устраивал ей постель, и она спала. И за все это время она не проронила ни слова. Он не знал ее имени, не знал, как звучит ее голос, и только однажды его взгляд упал на ее лицо, скрытое в тени капюшона. Пронзительные глаза-льдинки смотрели мимо него, сквозь него, куда угодно, лишь бы избежать визуального контакта. Она не хотела его сопровождать. Она не желала иметь с ним ничего общего. Она предпочитала мужчин вроде Кайна.

Ланн присыпал костер землей и лег на спину. Над головой раскинулось сумрачное небо, затянутое перистыми облаками, песок забивался в волосы и щекотал ему шею. Он закрыл глаза и собирался немного поспать, когда получил запоздалый ответ.

— Мне нечего сказать тебе, ульцескор.

Он повернул голову и взглянул во тьму под ее капюшоном. За последние четыре дня — с того момента, как они достигли пустыни, — путники не встретили ни единой живой души, а ведьма упрямо отказывалась замечать его присутствие. Как будто невидимые руки подавали ей горячую пищу, падавшую с небес, расстилали на земле меха и ухаживали за ее лошадью.

— Почему бы для начала не назвать меня по имени?

— Мы не настолько близки, — отрезала ведьма.

— Это можно исправить.

Ответ Ланна ее позабавил. Ведьма указала на кольцо, которое он подчас нежно поглаживал, даже не замечая этого. Ощущение металла, охватывающего палец, быстро стерлось, Ланн стал воспринимать кольцо как часть своего тела и, казалось, забыл о нем, но один взгляд на материальное воплощение клятвы, связывающей его с Летицией, причинял ему сильную боль. 'Я буду любить тебя'. Не 'пока', не 'если', не 'до тех пор как', просто — 'я буду'… Он тяжело сглотнул, на секунду сомкнул веки, стараясь воссоздать в памяти образ более счастливый, чем тот, что привиделся ему мгновение назад: дорожное платье-накидка, петляющая между деревьев, россыпь черных волос на узкой спине, бледный призрак ускользающего счастья.

Собеседница не позволила ему убежать от воспоминаний.

— А как же Летиция ди Рейз?

— Ну, я не собирался настолько с тобой сближаться, — сказал Ланн и мрачно поинтересовался: — И сколько людей знает о моем неудавшемся романе?

— Вся Гильдия, ульцескор. Денно и нощно мы перемываем косточки вам обоим. Просто умора, не так ли? — Голос Эйры-Луны был поразительно некрасивым и резал слух, как скрежет металла по стеклу. — Тот, кто не испугался Кайна и гнева Вираго, оказался недостаточно хорош для какой-то провинциальной красотки.

— Откуда в тебе столько яда?

— Ты сам хотел со мной поговорить.

— Не об этом.

Ведьма была неумолима.

— Это глупо.

Она, конечно же, говорила о кольце. Предмет не поможет сохранить чувства. Ланн и не надеялся на подобное, поэтому сказал:

— Да.

— Тебе стоить забыть о ней, — продолжила истязать его Эйра-Луна. — Люди не умеют быть верными. По крайней мере, долго.

— Это утверждает бывшая шлюха? — не сдержался Ланн.

Она немного помолчала и произнесла:

— Ты тоже умеешь быть ядовитым, если захочешь.

— Так ты избрала этот путь, потому что разочаровалась в любви?

— Вовсе нет. — Ведьма блаженно потянулась, сцепив руки в замок и запрокинув голову. Капюшон сполз ей на затылок, и даже при слабом свете сумерек он смог разглядеть улыбку на ее лице. — Просто мне это нравилось. Это исчерпывающий ответ? — Дождавшись утвердительного кивка Ланна, Эйра-Луна придвинулась чуть ближе и протянула ему ладонь. — Теперь, когда ты знаешь, что я ничуть не сожалею об этом, сможешь ли ты пожать мне руку?

Ланн мгновение непонимающе смотрел на нее, затем простер ладонь ей навстречу. Ведьма не стала искать себе оправданий, и это в какой-то мере расположило его к ней. Их руки соединились, палец шлюхи лег на завитки кольца, бывшего олицетворением чистого, незапятнанного чувства, но Ланн не испытал ни малейшего желания отодвинуться.

— Меня зовут Лиандри, — сказала ведьма. — Это мое настоящее имя. Сестры называли меня Лири.

Ланн выпустил ее руку.

— Так это было семейным делом? — шутливо осведомился он.

— Нет, — она улыбнулась, — они не разделяли моих интересов. Природа не наградила сестер броской внешностью — чуточку смазливые, только и всего. Возможно, именно поэтому они меня так ненавидели. Впрочем, они не брезговали подаренными мной украшениями, которые я покупала на те самые 'грязные' монеты. Ты не думай, — поспешила добавить Лиандри, заметив, что в его взгляде что-то изменилось, — мы не голодали, и у нас был кров над головой. Никто не заставлял меня брать деньги или подарки. Но я быстро привыкла получать за это плату.

Ланна порой удивляло, с какой легкостью ведьмы говорили о своем прошлом. Когда он спросил Лайю-Элейну о ее деформированной руке, та ответила без малейшей заминки: 'Ее забрал Паук'. Как будто она давно смирилась со своим уродством и забыла боль и унижение, источником которого оно являлось многие годы. Ей не обязательно было об этом рассказывать — Ланн знал, насколько жесток мир и как жестоки дети. Лиандри тоже нелегко было выжить в атмосфере ненависти и презрения, хотя, видит Богиня, она всячески пыталась угодить своим сестрам, несмотря на их отношение. Его пробрало холодом при мысли о юной девушке, которую родители не ждали к ужину и не тревожились, где она ночует. Может, темное искусство исцелило их обоих — и ее, и Лайю? Ради Летиции ди Рейз Ланн был готов на все. А она… она была не готова. И теперь он понял, что связывало всех ведьм, которых он знал: они приносили немыслимые жертвы за крупицы силы. Потому что это возносило их над остальным человечеством? Позволяло ощутить себя богами? Делало членами той самой высшей касты, над которой не властен справедливый суд?