Одиночка - Гросс Эндрю - Страница 12

Английский он выучил быстро — по кинофильмам и с помощью родственников, у него был талант к языкам. В следующем году Натана приняли в Северо-западный университет, где в течение года он продолжал изучать свою прежнюю специальность. А потом пришло известие, что в качестве наказания за убитого офицера немцы нагрянули в гетто, выстроили на площади всех жильцов дома, в котором жила семья Блюма, в том числе его отца, мать и сестру, и всех расстреляли. Его родственники Херцлихи тоже погибли. Немцы называли это «сорок за одного». Сорок бесполезных еврейских жизней за каждого убитого немца. В тайно вывезенном из гетто письме говорилось, что окровавленное тело его отца вместе с несколькими другими расстрелянными повесили на площади, где оно разлагалось, не захороненное, в назидание окружающим. Исидор Блюм был достойным человеком, больше всего на свете, после своей семьи, он любил подбирать идеальные шляпы для всех, включая немцев и австрийцев. А бедная Лиза, про которую все говорили, что она станет солисткой национального оркестра Польши! Она даже не разбиралась в политике. Ей было дело только до Моцарта и нот. Блюм был безутешен. Ее будет ему не хватать как никого.

Натан только и думал о том, что, будь он там, он не позволил бы родным выйти из дома. Он увидел бы, как подъезжают грузовики, и придумал бы способ сбежать: сотни раз во время комендантского часа он пользовался лазом, который вел в подвал, откуда можно было добраться до сквера, ведущего к фабрике, где шили рубашки, а дальше на Львовскую улицу. А если немцы уже вошли в здание, можно уйти по крышам и через Герцеля, дом 10, по пожарной лестнице спуститься в сквер. Если бы только он был там, он бы ни за что не выпустил их на площадь! Он видел, что немцы творили с людьми, когда хотели подвергнуть их наказанию для всеобщей острастки.

Узнав о смерти родных, Блюм потерял всякий интерес к учебе. Он оказался в чужой стране, изучал ненужные ему предметы на иностранном языке. Все, кто был ему дорог, погибли. После нападения на Перл-Харбор все подряд студенты начали записываться в армию. В надежде вернуться в Польшу и отомстить ненавистным шкопи, немецким свиньям, Блюм тоже пошел на военную службу. Его направили в разведку, так как он владел языками. Большая честь, объяснили ему — самый достойный способ воевать за победу.

Но прошел год, а он все еще сидел здесь.

Стало известно, что молодых солдат, в основном евреев из Германии, набирали в учебку в Форт-Ричи на западе Мэриленда. Их готовили к участию в высадке (которая, как все знали, скоро должна была произойти), чтобы использовать для допросов немецких пленных и установления контактов с партизанами. Блюм уже подал рапорт о переводе, но пока что ему приходилось просиживать тут в подвале, оттачивая навыки, которым он был обучен в детстве. Перевести и проштамповать документы и передать их дальше по инстанции. Там, в Европе, он хотя бы мог отплатить за смерть родных. Он ни на один день не мог отделаться от мысли, что он сам уехал, а его близкие остались и погибли. Пока война не кончилась, Блюм хотел успеть сделать нечто существенное, хотел отомстить. Иначе до конца жизни его так и будут преследовать образы погибшей семьи. Он все надоедал начальству с просьбами, пока ему наконец не ответили, что его рапорт находится на рассмотрении. Решение будет со дня на день.

Но в то утро…

Он сложил снимки ракетных обломков в конверт, пометил как «важное» и отправил начальству. Вниманию капитана Грира. В душе он гордился тем, что именно его соотечественники-поляки, рискуя жизнью, обнаружили и добыли обломки ракет. Он был уверен, что знающие люди «частым гребнем» пройдутся по этим трофеям. И он начал просматривать остальные донесения. Из Пилявы, Лодзи. Передвижения войск на украинской границе. Подрыв моста через Буг, блокировавший отход немцев. Пожары в Варшаве. Понадобилось время, чтобы поляки наконец собрались и оказали сопротивление врагу.

Он вспомнил тот день, когда родители провожали его в долгий путь.

— Я не хочу уезжать, — повторял он. — Я нужен вам здесь. Кто же позаботится о вас?

— Господь позаботится, — отвечал его нерелигиозный отец. — Господь всегда приглядывает за правильными людьми, — и он подмигнул сыну с видом заговорщика. — Особенно если они носят правильные шляпы.

Отец снял шляпу, которую носил еще дед, и надел ее на Нагана, стряхнув с фетра пылинки и поправив ее, чтобы правильно сидела. Отец всегда говорил, что о человеке лучше всего судить по тому, какую он выбирает шляпу.

— Он пока еще нас не оставил, Натан, — Исидор похлопал сына по плечу. — А теперь пойдем. Ребе нас ждет. Скоро комендантский час. — Он остановился и долгим взглядом посмотрел на Натана.

— Что?

— В следующий раз, когда я тебя увижу, ты успеешь отрастить бороду, — и глаза его слегка затуманились. — Но для меня ты и сейчас уже взрослый мужчина.

Они обнялись, и Блюм вдруг понял, что больше он свою семью не увидит никогда.

— Блюм!

Он вернулся в действительность. Около его стола возник дежурный офицер Слоун, рыжеволосый и широкоплечий, игравший в футбольной команде Виргинского университета.

— Да, сэр, — вскочил Блюм.

— Сделай перерыв. Тебя ожидают в главном здании.

— В главном здании? — Там располагалось начальство. Блюм только однажды побывал там: в день прибытия его вызвали в административный офис, чтобы разъяснить его обязанности и подписать документы о допуске к конфиденциальной информации. Он почувствовал прилив адреналина. — В отдел кадров? — спросил он в надежде, что его вопрос о зачислении в Форт-Ричи наконец решился.

— Не совсем, — загадочно подмигнул дежурный. — Тебя хочет видеть Главный.

— Главный? — Блюм подумал, что это такая шутка, и почему-то оглянулся. — Меня?

— Сделай умное лицо, лейтенант. — Рыжий здоровяк кивнул и кинул Блюму фуражку. — Сам генерал Донован.

С фуражкой наперевес Блюм проследовал за девушкой младшим лейтенантом через анфиладу кабинетов третьего этажа, мимо столов с секретарями и стрекочущих телексов.

— Ожидайте здесь, — девушка, постучав, приоткрыла дверь углового кабинета. — Лейтенант Блюм прибыл, сэр.

— Пусть заходит, — последовал ответ.

Все еще не веря своим глазам, Блюм шагнул на красный ковер, застилавший пол огромного кабинета. По сторонам массивного дубового стола — американский и союзнические флаги, на стене — портрет президента Рузвельта.

Бригадный генерал Уильям Донован, которого он видел всего пару раз, когда приходил сюда, да еще однажды, когда тот, проходя мимо Блюма, остановился пожать ему руку, встал из-за стола. Это был седой человек среднего роста, с широкой грудью, крупным ирландским носом, волевым боксерским подбородком и глубоко посаженными глазами. Всем было известно, что за доблесть, проявленную в прошлой войне, он получил кличку Дикий Билл и был награжден медалью Почета.

Из-за длинного стола для заседаний поднялся второй офицер — невысокий, худощавый, с тонкими губами. Несмотря на молодость, его темные волосы начинали редеть.

Блюм даже не мог предположить, как получилось, что человек, ответственный за всю разведдеятельность Соединенных Штатов Америки, знал о его существовании.

— Лейтенант Блюм, не так ли? — Донован вышел из-за стола.

— Сэр, — Блюм нерешительно шагнул навстречу генералу, борясь с искушением обернуться назад и убедиться, что там не стоит другой офицер с таким же именем, как у него.

— Вы лейтенант Натан Блюм, ЕП-5, четвертый отдел? — уточнил глава УСС, видя сомнения Блюма. — Я не ошибся?

— Так точно, сэр. Это я.

— В таком случае вольно, лейтенант. Прошу, садитесь, — генерал Донован указал на стоявший рядом стул и сам сел на председательское место. — Хотите кофе?

— Да, пожалуйста, — Блюм на не слушающихся ногах подошел к стулу и сел.

— Вы какой предпочитаете, лейтенант? — спросил Главный. Секретарь внес поднос и поставил его на дальнем конце большого стола.