В присутствии врага - Джордж Элизабет - Страница 30

• Предыдущая
• 30/118
• Следующая

Оба они заказали напитки, и когда официантка ушла, Лаксфорд предпринял первую попытку.

— Лео, я знаю, что тебя не особенно радует перспектива переезда в Беверсток. Твоя мама мне сказала. Но ты должен знать, что я не принял бы подобного решения, если бы не считал его единственно верным. Это моя школа. И со мной она сотворила чудо. Она сформировала меня, помогла выработать характер, придала уверенности в себе. То же самое она сделает и с тобой.

Лео повел себя как и предсказывала Фиона. Он размеренно бил ногой о ножку стула, говоря:

— Дедушка туда не ходил. Дядя Джек туда не ходил.

— Да, Верно. Но я хочу, чтобы ты достиг большего, чем они.

— А чем плох магазин? Чем плох аэропорт? Это был невинный вопрос, заданный спокойно, без подковырки. Но Лаксфорд не собирался ввязываться в дискуссию о магазине бытовой электротехники, который держал его отец, или о должности в службе безопасности, которую его брат занимал в аэропорту Хитроу.

— Учиться в такой школе, как Беверстокская, — привилегия.

— Ты же всегда говоришь, что привилегии — глупость, — заметил Лео.

— Я сказал о привилегии в другом смысле. Любой разумный мальчик был бы счастлив учиться там. Там великолепное преподавание, современное оснащение. Ты будешь углубленно заниматься наукой, в школе есть центр технического творчества, где ты сможешь смастерить все, что пожелаешь… да хоть судно на воздушной подушке.

— Я не хочу ехать.

— У тебя появятся десятки друзей, и за год тебе так там понравится, что ты даже не захочешь приехать домой на каникулы.

— Я слишком маленький, — сказал Лео.

— Не говори ерунды. Ты чуть ли не в два раза выше мальчиков твоего возраста. Чего ты боишься? Что над тобой будут издеваться? Да?

— Я слишком маленький, — настаивал Лео.

— Лео, я уже сказал, что твой рост…

— Мне всего восемь лет, — безжизненно произнес мальчик и поднял на отца свои — тоже Фионины — глаза цвета горного неба, полные слез.

— Ради бога, не плачь из-за этого, — сказал Лак-сфорд. Что, разумеется, вызвало прорыв плотины. — Лео! — сквозь зубы приказал Лаксфорд. — Бога ради. Лео!

Мальчик опустил голову, его плечи тряслись.

— Прекрати, — прошипел Лаксфорд. — Сядь прямо. Немедленно.

Лео попытался взять себя в руки, но лишь разрыдался:

— Не… мо… могу. Папочка, не… могу.

Именно этот момент выбрала официантка, чтобы принести их еду.

— Может быть, я… не хотите ли… он не… — попыталась помочь она и в нерешительности остановилась в трех шагах от стола — в руках по тарелке, на лице сочувствие. — Ах, бедный малыш, — произнесла официантка голосом, каким обычно воркуют с домашними птичками. — Может быть, принести ему чего-нибудь такого?

Характера, подумал Лаксфорд, но вряд ли он есть в меню. Вслух он сказал:

— Пустяки, сейчас все пройдет. Лео, твой обед. Сядь прямо.

Лео поднял голову. Лицо мальчика все было в красных пятнах, из носа потекло. Он судорожно вздохнул. Лаксфорд протянул ему платок.

— Высморкайся и затем ешь, — велел он.

— Может, принести ему сладенького? — предложила официантка. — Хочешь, милый? — И уже тише сказала Лаксфорду: — Какое у него тонкое личико! Прямо ангелок.

— Спасибо, — ответил Деннис, — но в настоящий момент у него есть все, что нужно.

А в следующий момент? Лаксфорд не знал. Он взял нож и вилку и отрезал себе телятины. Коричневым соусом Лео выписал мрачные каракули на россыпи чипсов. Поставив бутылку, посмотрел на тарелку, нижняя губа у него дрожала. Ожидалась новая волна слез.

— Я знаю, — сказал Лаксфорд, — что ты боишься уезжать из дома. — И когда губа задрожала еще сильнее, торопливо продолжил: — Это нормально, Лео. Но ведь Беверсток не так уж далеко. Всего восемьдесят миль от Лондона.

Однако по лицу сына он видел: «всего восемьдесят миль» для него все равно что расстояние от Земли до Марса, и его мать будет на одной планете, а сам он — на другой. Понимая, что никакие его слова не изменят того факта, что, когда Лео поедет в Беверсток, Фиона с ним не поедет, Лаксфорд в заключение сказал:

— Тебе придется довериться мне, сын. Некоторые вещи делаются ради твоего же блага, и это одна из них. А теперь — ешь.

И Деннис полностью сосредоточился на своей телятине, всем видом показывая, что дискуссия окончена. Но прошла она не так, как намечал Лаксфорд, и одинокая слеза, скатившаяся по щеке Лео, сказала ему, что разговор он запорол. То же самое подтвердит вечером и Фиона.

Лаксфорд вздохнул. У него болели плечи, физически ощущавшие всю тяжесть того, что на него навалилось. Слишком многое занимало его голову. Он не мог одновременно разбираться с Лео, Фионой, Синклером Ларнси, Ив, происками Рода Эронсона, анонимными письмами, телефонными звонками с угрозами, а более всего — с тем, что случилось с Шарлоттой.

Вчера вечером он сидел за своим столом, гипнотизируя телефон и приговаривая:

— Давай, Ивлин. Позвони мне. Давай же, — пока уже не мог больше оттягивать подписывание номера в печать.

Историю он изложил. С именами, датами, местом. Ему нужен был только телефонный звонок от нее, и материал появился бы на первой странице, как того хотел похититель, и Шарлотту отпустили бы и вернули домой. Но звонка не последовало. На первую полосу газеты поставили материал о съемном мальчике. И теперь Лаксфорд ждал, что на него обрушится небо — в какой бы форме это ни произошло.

Не опубликовав статью, он совершил поступок, которого не должен был совершать. И то, что его вынудила к этому Ивлин, нисколько не успокаивало Лаксфорда. Ивлин ясно дала понять в «Хэрродсе», что в исчезновении Шарлотты винит его. И потому она спокойна за девочку, ведь он же как-никак ее отец.

Только одно решение виделось Лаксфорду. Он должен переубедить Ивлин. Должен дать бой всему ее образу мыслей. Должен заставить ее понять: он не тот человек, за какого она его всегда принимала.

Но как к ней подступиться, Лаксфорд понятия не имел.

Хелен Клайд не могла вспомнить, где она впервые услышала выражение «словить удачу». Вероятно, в одном из американских теледетективов, которые она смотрела с отцом — страстным любителем этого жанра—в годы своего детства, когда закладываются основы личности. Это выражение, как семя, брошенное тогда в память, проросло и распустилось пышным цветом при обходе ею района Кросс-Киз-клоуз в Мэрилебоне. Она словила-таки свою удачу, расспрашивая обитателя дома номер четыре.

В тот день, в половине десятого утра, в доме Сент-Джеймса они поделили объем работ на троих. Сент-Джеймс продолжит поиски Бреты, отправившись в школу Джеффри Шенклинга. Дебора получит образец почерка Денниса Лаксфорда. Хелен же опросит обитателей Кросс-Киз-клоуз — не заметили ли там в последние дни человека, старавшегося не привлекать к себе внимание.

— Проверять Лаксфорда, скорей всего, нет необходимости, — сказал им Сент-Джеймс. — Он вряд ли сам написал бы письмо, если бы похитил девочку. Но для порядка надо его исключить. Поэтому, любовь моя, если ты не против взять на себя «Осведомитель»…

Вспыхнув, Дебора сказала:

— Саймон. Боже мой. Я ничего этого не умею. Ты же знаешь. Да что я ему скажу?

— Подойдет правда, — сказал Сент-Джеймс, но, судя по виду Деборы, не убедил ее. — Дорогая, ты просто думай о мисс Марпл.

В конце концов Дебора решила взять для подстраховки свои камеры.

— Ведь это же газета, — волнуясь, объясняла она, чтобы муж и Хелен не отправили ее из дома в Челси безоружной. — С ними я буду чувствовать себя увереннее. Не буду казаться белой вороной. Там же есть фотографы? Множество фотографов? В редакции газеты? Да. Конечно. Ну конечно, должны быть.

— Ты придешь инкогнито! — воскликнула Хелен. — Дорогая, это то, что надо. Совершенно точно. Никто не поймет, зачем ты пришла, а мистер Лакс-форд настолько оценит твою предусмотрительность, твою деликатность, что тотчас же начнет с тобой сотрудничать. Дебора, ты просто создана для подобной работы.

• Предыдущая
• 30/118
• Следующая