УГРО: операция ’Волкодав’ (СИ) - Тыналин Алим - Страница 19

Кирпич перестал ухмыляться и слушал с интересом.

— Вот, например, насчет твоего затруднения, — продолжила Клеопатра. — Что, если ты соберешь список всех банд Горького и разделишь его на три части? Одна часть — это те, кто послушают тебя и прекратят беспредел. С ними проблем не будет.

Старик допил чай и почесал подбородок.

— Две других части — это сильные и слабые шайки. С сильными придется договариваться, — Морозова рассуждал дальше. — С кем-то удастся договориться, а с кем-то — нет. С теми, с кем не удалось договориться, придется расправиться. Причем против них ты сможешь бросить первую, послушную тебе часть и тех сильных, кто согласился с тобой. Ну, а там и со слабыми можно будет решить. Им деваться некуда будет.

Кирпич снова улыбнулся.

— Значит, надо созвать сходку всех городских авторитетов, и там все решить. Кто-то будет за меня, а кто-то против. Их я и буду использовать друг против друга. Хороший план, хороший. Вот за что я тебя люблю, девочка, так это не за красивую задницу и смазливое личико, а за твой ум. Редкое сочетание для бабы. Иди сюда, моя ты золотая.

Клеопатра мило улыбнулась. Подошла к Кирпичу, снова обняла за плечи. Прошептала:

— Обращайся в любое время дня и ночи, милый.

Кирпич поднялся, поднял ее на руки и понес в спальню. Несмотря на возраст, он был крепкий и сильный.

— Нет, ночью нам не до разговоров будет. Я тебя теперь любить буду, до утра.

Джураев оказался крепким орешком. Юшков колол его три часа, но тот не поддавался. Я присутствовал на одном из допросов. Для того, чтобы оказать психологическое давление. Своей массой и габаритами.

— Ну, говори, сука, — Юшков уже перестал играть роль доброго следователя. Он навис над подозреваемым. Тот сидел на стуле у стены. — Я тебя спрашиваю, это ты отца Алексея замочил?

Джураев испуганно смотрел на сыщика.

— А я уже все сказал, начальник. Я его и пальцем не трогал. Я даже не знаю, кто это такой…

Юшков усмехнулся.

— Ломов, дай признания его сожительницы, — я передал ему листок, исписанный мелким почерком. Юшков потряс им в воздухе, над головой Джураева. Читать, однако, не дал. — Вот, видишь, вот! Она уже все написала! Призналась, что не видела тебя в ту ночь! Сейчас ее приведут, мы вам очнулся ставку устроим! Где ты был, как не на грабеже церкви? Опять отнекиваться будешь?

Он отдал бумажку мне. Я сложил ее в папку. Джураев проследил за бумагой, взволнованно облизал губы.

Конечно же, никакого признания у нас не было. Это обычная уловка, обман, чтобы расколоть подозреваемого.

— Не знаю, начальник, о чем ты говоришь, — Джураев продолжал упорно сопротивляться. — Не знаю, почему она отрицает. Я у нее был. Наверное, вы ее запутали, запугали.

Непонятно, врет или нет. Я, во всяком случае, не мог окончательно решить для себя. Виновен он или нет? Не могу сказать точно.

Юшков внезапно переменился. Подошел к Джураеву, положил руку на плечо. Сказал проникновенно:

— Ну, раз так, давай тогда поступим по-другому, Иоган. Все возможно. Может быть, я ошибаюсь. Может быть, ты и вправду совершенно невиновен. Прости меня, за то, что подозревал.

Джураев кивнул. Снова облизал губы.

— А вот тогда расскажи мне, как прошел тот вечер и ночь? — попросил Юшков.

— Так ведь я рассказывал уже! — напомнил допрашиваемый.

Юшков пожал плечами.

— А ты еще раз расскажи. Я забыл подробности. Если все сходится, ты уйдешь отсюда.

Джураев наклонил голову, вспоминал.

— Я тогда освободился со смены, пошел домой. Прогулялся до остановки вместе с Парновым Милославом. Он уехал на другом автобусе, а я дождался своего.

— На каком маршруте уехал Парнов? — перебил Юшков.

— На двадцать втором, — ответил Джураев после секундной заминки. — Он тоже поехал к себе домой. По крайней мере, он так сказал.

— Хорошо, дальше, — кивнул Юшков.

— Я дождался своего автобуса, поехал на нем. Сошел на своей остановке, потом зашел в магазин за продуктами, — продолжал вспоминать Джураев. — Потом пошел домой. Вскоре пришла подруга, Алевтина. Мы с ней…

— Что купил? — снова перебил Юшков. — Вспоминай по списку.

— Ну, хлеб, колбасу, консервы, — принялся перечислять Джураев. — Яйца, макароны.

— А чем подтвердишь? — спросил Юшков. — У тебя остались билет на автобус или чек от магазина?

— Не, я их не храню, выбрасываю сразу, — Джураев покачал головой.

— Ага, продолжай, — Юшков снова кивнул. Он внимательно слушал, следя за задержанным, как кот за мышью. — Очень интересно.

— Ну вот, потом пришла Алевтина. Мы с ней поужинали.

— Кто готовил ужин? — спросил Юшков. — Что за ужин?

— Обычный ужин. Картошка жареная, яичница, колбаска, — Джураев сглотнул слюну. — Покушали, значит, потом я газету читал, журналы всякие. Спать легли. Утром Аля проснулась, пошла на работу, а я дальше спал.

Юшков кивнул.

— А что за газета? Что за журналы?

— Как обычно, спортивная. «Спортивный листок» называется. Журналы про горы там всякие. Про путешествия.

Юшков прошелся взад-вперед. Задумчиво посмотрел на Джураева.

— А как же так получилось, что не видели тебя в магазине? Вот показания продавщицы, которая работала в тот вечер.

Он кивнул мне, я достал из папки другой лист. Только там уже были настоящие показания, от настоящей продавщицы. Из того самого магазина.

— А вот показания кондуктора. Не ездил ты в тот день после смены на автобусе. Или куда-то в другое место поехал.

С кондуктором мы тоже успели поговорить. Джураев сделал круглые глаза.

— Да я не знаю, начальник, почему они так написали. У них же там сотни, тысячи людей в день бывают. Может, не заметили, обознались.

Вот теперь я видел, что он лжет. Лжет, как школьник, которого поймали с невыученными уроками. Вот только здесь проблема была похуже. Гораздо хуже.

— Ясно с тобой все, — Юшков вздохнул, собрал все бумаги, направился к выходу. — Посиди пока здесь, подумай. Мы скоро продолжим.

Мы вышли, оставив Джураева в кабинете. Когда возвращались к себе, Юшков сказал:

— Он упрямый, как осел. Видно, что врет, но не признается. И улики у нас косвенные.

— Если бы мы нашли у него украденное, другой разговор, — согласился я. — А Парнова взяли?

— Да, его уже Сгущенка допрашивает, — это так Юшков называл Гущина. — Тоже молчит. Скоро привезут эту Алевтину, может, ее сможем раскачать? Но если не получится, придется отпускать.

У кабинета мы столкнулись с Огородниковым. Начальник УГРО довольно улыбался.

— Ну что, птенчики, раскололи задержанных? Или нет?

— Молчат, не признаются, — Юшков мрачно покачал головой.

— Теперь признаются, — Огородников показал копию протокола обыска. — Вот, гляньте. На квартире у Парнова нашли. Икона из Троицкой церкви, золотая ложечка. Попались, голубчики.

Здоровяк неспешно поднялся, но Шрам поднял руку. Борзой стоял с осколком в руке и был готов воткнуть его в брюхо любому, кто нападет на него.

— Ша, хватит! — Шрам хлопнул ладонью по столу. Миски и стаканы жалобно звякнули. — Отстаньте от Борзого. Пока мы не выяснили, что он крыса, не трожьте его. И помогите ему с ксивой.

Мужик зубоскал, по лицу которого текла кровь, поднялся с пола. Зарычал:

— Урою, тварь! — и хотел броситься на Борзого.

Но Шрам крикнул:

— Эй, Жорик, остынь! Я сказал, не лезьте к нему.

И мужик остановился. Вытер лицо, проворчал матерное ругательство, отошел к умывальнику. Борзой чуток расслабился.

— Ты смотри, больше такого не спущу, — Шрам посмотрел на него. — К тебе не лезут, но и ты не рыпайся.

— Ну и лады, — согласился Борзой. — Я человек мирный. Не трожь меня и я не трону.

Все, что он хотел, так это выспаться. Попросил разрешения прилечь, потому что сильно устал.

— Вон, лежаки, — указал Шрам на постели из неоструганных досок, возле стены. — Бери любой свободный и отдыхай. Завтра ты нам понадобишься.