Случай в электричке - Саркисян Меружан Григорьевич - Страница 18

Прищепов задумался: итак, консервный завод в Умани — магазин Бегуна; магазин Бегуна — сухумские орехи; Бегун — галантерейщики. Прямо какая-то раковая опухоль. И, по всей вероятности, имеются метастазы. Да, явно Бегун и Карачаев каким-то образом связаны с галантерейщиками.

Прищепов привлек к работе Линькова и Степанова, чтобы помочь провести все необходимые мероприятия.

Линьков в отдел пришел недавно, крупных дел еще не вел, так что для него это было первой настоящей пробой.

Степанов — работник опытный. Никто так тщательно, как он, не умел разобраться в запутанной документации, он мог ради одной лишь строчки переворошить кипы архивных папок. К вопросам Степанов относился снисходительно, раз и навсегда решив, что подозреваемый имеет право на сопротивление, может путать следствие, но все уловки бесполезны, если допрос подкреплен обличающими документами. Пусть молчат, пусть отказываются давать показания, пусть врут, пусть отказываются на суде от своих показаний, — документы, если они имеются, конечно все расскажут и покажут.

...Погребинский вкатился в кабинет мелкими шажками. Улыбчив, наигранно весел, никаких следов волнения на круглой физиономии. Переступив порог, он воскликнул:

— Ого, сколько вас собралось, граждане начальники! Брошки не стоят этого! Брошки «жучки» да ягодки — товар дешевый, одним словом, барахло. Так стоит ли ради него возиться, времени столько тратить? Ведь в этот самый миг, что вы тратите на меня, бедолагу, может, вершатся по-настоящему страшные, опасные дела...

Он готов был шутовать и дальше, но его остановили.

— Садитесь! — указал на стул Прищепов.

Погребинский сел, с вызовом оглядел присутствующих, как бы оценивая, достойны ли его противники.

— Я обязан, — начал Прищепов, — предъявить вам санкцию на арест. Ознакомьтесь.

Линьков положил папку на столик перед Погребинским. Тот прочитал, улыбка сошла с лица.

— Сурово! Красивая статья — хищение государственного имущества или общественного имущества, совершенное путем присвоения или растраты либо путем злоупотребления служебным положением. Сурово, граждане начальники, но только ко мне это не относится! Ошибочка у вас!

— Вы что же, решили отрицать очевидные вещи?

— Эх-хо-хо! — вздохнул Погребинский. — До очевидного-то вам, товарищи, добираться и добираться! А тут нет ничего очевидного! Так, пустяки! Слова-словечки. Буквы да знаки препинания. А доказательств нема.

— Вы задержаны с поличным! — уточнил Линьков.

Ответом была вызывающая улыбка.

— Я всегда готов идти во всем навстречу следствию. Во всем. Клянусь, во всем. У кого угодно спросите — все подтвердят. Но вы должны понимать, что это «поличное» — развеселые пустяки. Не было задержания с «поличным»! Не было!

— Как это, не было? — удивился Линьков. — Вот протокол. В Умани вы сошли с поезда, взяли два свои чемодана и перенесли их в машину Карачаева. Тут же вас и задержали. Что это, по-вашему, не с поличным? Не улика?

— Никаких чемоданов я с поезда не брал и никаких чемоданов в багажник «жигуля» Карачаева не клал! К Карачаеву ехал устраиваться на работу, я ранее работал на том же заводе, что и он. Ясно? Работать ехал устраиваться, чтобы не тунеядцем каким-нибудь быть, а тружеником, достойным гражданином общества.

— Вы признали в Уманском райотделе, что эти броши совхозные, что везли их для реализации.

— Умань — далекий город! Нет удовольствия там сидеть. Я испугался.

— Вы, может быть, возьметесь утверждать, что вообще не имеете никакого отношения к галантерейным изделиям?

— Почему же? Имею, и самое, так сказать, прямое! Был начальником подсобного цеха в совхозе «Воронки». Цех закрыли: директор требовал, чтобы я согласился заведовать ремонтными мастерскими. Но какой из меня механик! Я даже не знаю, с какой стороны подойти к трактору. Вот мне и подсунули два чемодана, чтобы спровоцировать задержание с поличным.

Линьков молча потянулся к папке, где были показания Горина. Степанов придержал ее и отрицательно покачал головой.

Погребинский поморщился, как от зубной боли:

— Ай, ай, ай! Это очень старый прием, пугать пустыми папками.

— Старый, — согласился Прищепов. — Но он прием, когда ничего нет, а когда есть, то спешить не будем. Вы настаиваете, что чемоданы вам подсунули работники милиции?

Погребинский всплеснул руками.

— Что вы? Я просто показал вашему молодому коллеге фокус! Я ни на чем не настаиваю! Жизнь научила во всем идти навстречу следствию, а вы не поверили! Я дал знак, что дело вовсе не в задержании с поличным!

Линьков тут же поспешил с вопросом:

— Стало быть признаете, что привезли в Умань для реализации две тысячи четыреста брошей «жук», похищенных в совхозе «Воронки»?

Погребинский поднял взгляд на Прищепова.

— Опять мы не понимаем друг друга! Как много лишних слов! И слова-то какие опасные: для реализации похищенных... Я ничего не похищал. Зачем мне это нужно — похищать!

— Что же вы признаете? — спросил Линьков. — Что привезли два чемодана брошей в Умань?

Погребинский притворно вздохнул:

— Если это необходимо следствию, могу и признать.

— Что значит, необходимо следствию? Вас задержали с поличным...

— Опять сказка про белого бычка! — перебил Линькова Погребинский. — Откуда это видно? Я все время твержу, что готов всеми силами сотрудничать со следствием. Так? Или и это не так? Тогда извините, тогда уже я вообще ничего не понимаю...

— Скользкий вы человек, Погребинский, все хитрите, играете какую-то роль.

— Нет, не скользкий! Меня уже однажды назвали колобком. От дедушки ушел, от мамки ушел, от тебя, серый волк, и подавно уйду! Вы мне только намекните, что следствию нужно в этом пустом деле, и я подумаю, как вам помочь.

Степанов вопросительно взглянул на Прищепова: «Ловок!»

Прищепов ответил:

— Подумайте лучше, как себе помочь, а уж следствие как-нибудь справится со своей задачей! Подумайте хорошенько.

Погребинского увели.

У Линькова еще не улеглось возбуждение.

— Его же можно было припереть к стене показаниями Горина! Не понимаю, зачем тянуть резину.

— Можно! — согласился Прищепов. — Но он будет ускользать из рук, как угорь. Пусть дозреет сам, без наших подсказок. Для преступника самое трудное — неизвестность. Он уверен, что мы не можем всего знать, но что-то знаем. А что? Что именно? Иной изведется от такой неизвестности...

— Этот не изведется! — заметил Степанов. — Нужно ехать в совхоз. Нужно ехать...

Прищепов позвонил по телефону и попросил Павла явиться в Управление.

Диана проводила его до двери, спросила, когда примерно он думает вернуться.

Она набрала номер телефона овощного магазина. Долго никто не брал трубку — в магазинах это часто случается. Потом ответил незнакомый голос. Она попросила к телефону Бегуна. Незнакомый мужской голос поинтересовался, кто его спрашивает. Диане показалось это подозрительным, и она положила трубку.

Она знала по голосам всех работников магазина, которые могли оказаться в кабинете директора. Они были приучены не интересоваться, кто звонит. Странно. Что это могло означать? Неприятно, ох как неприятно!

Когда Диана звонила Бегуну, в магазине шел обыск — как раз начали учет товаров и проверку накладных.

Торговля в магазине шла без чеков, продавцы получали деньги наличными: очень удобно для хищений.

Работники УБХСС искали документы на партию грецких орехов весом в одиннадцать тонн. Оказалось, несколько партий, одна за другой, пришли с базы за короткое время. Всего поступило тринадцать тонн, в задержанной фуре обнаружили лишь одиннадцать.

Выяснилось: две тонны Бегун пустил в продажу. Все тринадцать тонн были оплачены, деньги за них сданы в банк. Иного и не ожидали. Вся суть состояла в разнице цен — в госторговле и в системе потребительской кооперации: кто-то внес в кассу деньги за одиннадцать тонн орехов.