Онлайн Ведьма (СИ) - Шатил Дарья - Страница 50

Проснулась Ида, конечно же, из-за Триш. Когда ты мать-одиночка и тебе приходиться отпускать няню на выходные, ребёнок становиться отличным и, самое главное, качественным будильником.

Триш Морина была очень умной девочкой. И очень тихой по сравнению с другими детьми. Каждый раз, когда приходилось забирать дочь из детского сада, Ида действительно считала, что её благословили высшие силы. Триш была самостоятельной: всегда одевалась сама, всегда следила за своими вещами. Не привередничала в еде и слушалась воспитателей. Никогда не закатывала истерик и всегда понимала, когда ей объясняли, почему то или иное действие делать нельзя. В то время как другие дети, которых Иде приходилось видеть, были, мягко говоря, бесячими.

Ида вообще никогда не любила детей и не считала, что сможет когда-то стать матерью. А пьяный мозг не сразу осознал, что означают две полоски на тесте. Прошла ещё неделя, прежде чем до неё дошло и в голове что-то щёлкнуло и вернулось на место.

О том, что Ида на грани, знала лишь мать, да и та ничего не могла поделать: лишь оправдывала дочь и выгораживала её. Сейчас Ида прекрасно понимала, что в тот момент её нужно было спасать, не позволять творить то, что она творила.

После аварии был длительный период реабилитации. Но тогда Ида была готова бороться, понимала, что оплошала. Ведь никакие безответные чувства не стоят загубленной жизни и мечты. Вот только когда она снова смогла ходить и попыталась вернуться обратно в театр, оказалось, что двери уже захлопнулись, на них повешены замки, а ключи утоплены в озере.

В тот момент в Иде что-то сломалось, и она утопила себя в озере из алкоголя, случайного секса, а после и в обречённых отношениях. Отец Триш был конченным наркоманом и сынком богатых родителей, который только и делал что прожигал жизнь.

Иннокентий Савельев, которого все звали просто Попугаем по аналогии с Кешей, был не сказать чтобы красивым, скорее даже мерзким: с жёлтыми зубами, худой, как жердь, с руками оплетёнными вздувшимися венами, с сальными жидкими белыми патлами и серо-голубыми глазами. Одевался он тоже совершенно несуразно, ярко, броско, кичился брендами и деньгами. Вот только пьяной Иде было всё равно на то, как он выглядел — ей на многое тогда было плевать. Единственное, что её волновало в то время — так это то, что он умел пользоваться штукой у себя в штанах и языком.

А ещё трепаться умел красиво, называя Иду своим падшим ангелом.

Как Ида не подсела на наркоту, оставалось загадкой для неё самой. Возможно, у неё всё-таки были грани, через которые она не могла переступить.

И Триш стала такой вот гранью, даже не так — благословением. Только беременность заставила Иду подняться со дна депрессии и начать жить снова.

Она завязала с алкоголем и начала думать, срочно думать. Она оказалась беременной, без работы и средств к существованию.

Но решение было найдено. Распрощавшись с Попугаем, она отправилась к его папе, и спустя три часа и не самый приятный диалог Савельев младший получил путёвку в лечебницу. Оказалось, что папочка был не в курсе делишек сыночка — у Попугая оказалась такая же добрая и всепрощающая мама, как у Иды, которая покрывала сыночка и давала ему деньги.

Так завязались исключительно коммерческие отношения между семейством Савельевых и Идой. Они давали ей деньги на воспитание внучки, она не позорила их семью и держала в секрете тот факт, что Иннокентий не просто работает за границей, а лежит в больнице.

Получив солидную сумму денег, она купила квартиру в Питере и перебралась туда, желая покончить с прошлым раз и навсегда.

Одна, в чужом городе, она должна была бы бояться, но, удивительное дело, впервые за долгое время дышала легко. У неё снова был смысл жизни и цель, к которой стоило стремиться. Ребёнок. Тогда, пять лет назад, единственное, чего она боялась — только выбравшись из одной клоаки, попасть в другую, послеродовую. Поэтому Ида читала, изучала, искала способы, чтобы снова не упасть. Разбитая девушка, лишённая мечты, не могла понять, как можно полюбить кого-то просто потому, что он есть. Она примеряла на себя чужие истории. Даже имя ребёнку не выбирала, до последнего страшась, что не примет её.

Когда после второго узи ей сказали, что у неё точно будет девочка, она лишь пожала плечами и пошла выбирать детские вещи. Действия были механическими, она не получала от этого никакого удовольствия.

Тогда, под влиянием момента, с пакетиком детских розовых тряпок она пошла в парикмахерскую и побрилась налысо. А потом ещё и татуировку сделала — тонкими линиями набила на руке балерину. Почти восемь месяцев в Питере, наедине с собой, она училась жить заново, и тогда в её жизнь вернулись книги.

Но впервые за несколько лет она улыбнулась лишь тогда, когда увидела Триш. Маленькую, сморщенную и такую же лысую, как и она сама.

Она не просто улыбнулась. Ида ржала на всю палату, пока её зашивали, а Триш требовала есть.

Ида так и не поняла, почему именно Триш. Она просто посмотрела на девочку и поняла, что ту зовут именно так — Триш Морина. Без отчества.

И сейчас Триш уже не была лысой. Но всё так же требовала есть. Девочка залезла на подоконник и пинала Иду пяткой.

— Мама! Вставай! Я есть хочу!

Ида закусила губу и сделала вид, что храпит, а Триш принялась пинать ещё усерднее, да так, что они обе чуть не свалились на пол.

— Мама, если ты меня не покормишь, я тебя покусаю!

Ида вовремя отвела дочь к логопеду, так что Триш говорила идеально с правильно поставленными звуками и очень чёткими интонациями. Она то повышала голос, то снижала, передавая своими интонациями весь спектр эмоций, так что, даже не смотря на дочь, Ида знала, что та чувствует.

— Ты добьешься того, что я уйду от тебя к Люси и буду звать её мамой, — принялась угрожать Триш, когда пинания не привели к желаемому успеху. Люсей звали няню.

Ида распахнула глаза и спросила:

— Ты бросишь меня на произвол судьбы из-за еды?

— Да! — уверенно ответила Триш и кивнула головой, отчего её светлые кудряшки взметнулись.

— И что я буду без тебя делать? — иронично изогнула бровь Ида.

— Жить! И плакать!

— Да, это, конечно, аргумент, — хмыкнула Ида, вставая с подоконника. Спина и колено были недовольны. — И что вы хотите есть, мой командир?

— Еду.

— Я понимаю. Какую?

— Едимую.

— Едим её? — не поняла Ида.

— Едимую!

— Ты имеешь в виду съедобную? — ещё раз предприняла попытку понять собственного ребёнка Ида. Похоже, нужно будет всё-таки спросить у логопеда, куда ушли их деньги, раз уж Иде приходится периодически играть в подобные кроссворды. Или правильнее будет шарады?

— Едим её, — повторила Триш и, тяжело вздохнув, махнула рукой, мол, иди готовь хоть что-нибудь.

И Ида пошла готовить. А то вдруг ребёнок реально её бросит? Что она тогда делать будет? У неё ведь нет такого запаса водостойкой туши, чтобы жить и плакать всю жизнь.

Готовила Ида нормально. Как любая среднестатистическая женщина, могла приготовить всё что угодно — в крайнем случае позвонить маме и спросить, как приготовить то, чего не знаешь. Правда, звонить приходилось не своей маме, а Диминой, потому что мать Иды готовила невкусно даже по проверенному рецепту. Светлана Михайловна, бабушка Триш, а по совместительству ещё и мать Иды, могла испортить оливье, который априори нельзя испортить.

Отец Иды с момента свадьбы питается только пельменями и варениками — и то покупными. А каждый поход к брату на праздники воспринимает, как гастрономическую манну небесную. Ну а Иду, которая с детских лет сидела на постоянных диетах, тот факт, что мать не умеет готовить, в целом не волновал.

Так что Триш с мамой повезло больше, чем с бабушкой. Ида по крайней мере могла приготовить яичницу и кашу так, что они не сгорели бы. Но Люся все равно готовила лучше. Вот вам ещё один повод ревновать собственного ребёнка к няне.

Квартира у них была небольшая, всего лишь двухкомнатная, но за счёт высоких потолков и больших окон в ней было очень просторно. Ремонт тоже был под стать неоклассики в светлых тонах, с лепниной на потолке и нотками старины в деталях, разбавленной ультрановыми вещами. Иде всегда нравился подобный стиль, когда сочеталось что-то новое и что-то старое, в совокупности представляя из себя нечто невероятное.