Расплата кровью - Джордж Элизабет - Страница 71
- Предыдущая
- 71/85
- Следующая
– Пятнадцать минут десятого, – ответил он, надеясь, что она отправится восвояси и он сможет как следует принять душ, но все же погладил ее по спине и пробормотал: – Давай еще разок завтра, Лин. Ты сводишь меня с ума, – на тот случай, если художница по костюмам окажется недостижимой.
Она хихикнула, взяла его руку и приложила к своей похожей на арбуз груди. Несмотря на юный возраст, грудь у нее уже начала отвисать – из-за нежелания носить нижнее белье.
– Не могу, милый. Мой муж сегодня в дороге. Но завтра вернется.
Гэбриэл резко сел:
– Твой муж? Боже! Почему же ты мне не сказала, что замужем?
Линетт снова хихикнула, втискиваясь в узкие джинсы.
– Ты же не спрашивал, верно? Он водит грузовик и ночует дома по крайней мере трижды в неделю. Так что…
Боже! Водитель грузовика! Какой-нибудь громила с умственным развитием младенца.
– Послушай, Линетт, – поспешно сказал Гэбриэл, – давай-ка немного остынем, ладно? Я не хочу встревать между тобой и твоим мужем.
Он скорее почувствовал, чем увидел, как она безразлично пожала плечами. Натянула свитер и откинула назад волосы. И снова его обдало их маслянистым запахом. И снова он задержал дыхание, стараясь не вдохнуть.
– Он немного туповат, – призналась она. – И никогда не узнает. Никаких проблем, ведь я с ним всегда, когда он меня хочет.
– Все равно, – воспротивился Гэбриэл – она его не убедила.
Она потрепала его по щеке.
– Ну, в общем, сам мне скажешь, если захочешь еще. Ты не так уж плох. Немножко затягиваешь, это да, но думаю, это возрастное, да?
– Возрастное, – послушно повторил он.
– Ну конечно, – весело сказала она. – Когда мужик в возрасте, ему надо время, чтобы разогреться, разве нет? Я-то понимаю. – Она пошарила по полу. – Не видел моей сумки? А, вот она. Ну, я пошла. Может, перепихнемся в воскресенье? Мой Джим тогда уже снова отбудет. – И, попрощавшись таким образом, она ушла, оставив его в темноте.
Возрастное, подумал он и словно услышал ироничный кудахчущий смешок своей матери. Она бы закурила одну из своих вонючих турецких сигарет, критически его оглядела и попыталась бы сохранить отсутствующее выражение лица. Это была ее личина психоаналитика. В эти минуты он ненавидел мать, кляня себя за то, что его угораздило заполучить в матери фрейдистку. То, с чем мы столкнулись, сказала бы она, типично для мужчины твоего возраста, Роберт. Кризис среднего возраста, внезапное осознание надвигающейся старости, пересмотр жизненных установок, поиск обновления. В соединении с твоим чересчур развитым либидо это побуждает тебя искать новые пути самоутверждения. И боюсь, все они замешены на сексе. Вот твоя дилемма. К несчастью для твоей жены, так как она, по всей видимости, единственный человек, умеющий хоть как-то держать тебя в узде. Но ты боишься Айрин, верно? Она всегда была для тебя слишком женщиной, чтобы ты мог справиться с ней. Она была требовательна к тебе, верно? Требовала взрослости, которую ты просто терпеть не мог. Поэтому ты добивался ее сестры – чтобы наказать Айрин и продолжать чувствовать себя молодым. Но ты не можешь иметь все сразу, мальчик. Люди, которые хотят всего, обычно остаются ни с чем.
Самое ужасное, что все это было правдой. Все. Гэбриэл, застонав, сел и начал нашаривать одежду. Тут дверь в гримерную открылась.
Он успел только посмотреть в ту сторону и увидеть огромную тень на фоне темного почему-то коридора.
У него было всего мгновение подумать: кто-то выключил свет в коридоре, прежде чем тень ворвалась в комнату.
Гэбриэл почувствовал запах виски, сигарет и едкую вонь пота. А затем на него обрушился град ударов. Его молотили по лицу, по животу, по ребрам.
Он услышал – ранее, чем успел почувствовать, – как ломаются кости. Ощутил вкус крови и прикусил изнутри щеку, которую ударом впечатали в зубы.
Нападавший крякал от усилий, в ярости брызгал слюной и, наконец, проскрипел, нанося четвертый жуткий удар Гэбриэлу между ног:
– Отныне держи свою похотливую сосиску в штанах, приятель.
Гэбриэл успел только подумать: Никаких девчонок в следующий раз» ', – и потерял сознание.
Линли положил трубку.
– Не отвечает, – сказал он. Барбара увидела, как на щеке его дернулся мускул. – Когда Нката позвонил первый раз?
– В четверть девятого.
– Где был Дэвис-Джонс?
– Зашел в бар рядом со станцией Саут-Кенсингтон. Нката был в телефонной будке снаружи.
– И он был один? Он не взял с собой Хелен? Вы в этом уверены?
– Он был один, сэр.
– Но вы говорили с ней, Хейверс? Вы действительно разговаривали с Хелен после того, как Дэвис-Джонс ушел от нее?
Барбара кивнула, чувствуя нарастающее беспокойство за него, без которого она вполне могла бы обойтись. Линли выглядел совершенно измученным.
– Она позвонила мне, сэр. Сразу, как он ушел.
– И что сказала?
Барбара терпеливо повторила то, что уже один раз ему пересказывала:
– Только, что он ушел. Я хотела подержать ее на проводе в течение тридцати минут, как вы просили. Но она не поддержала разговора, инспектор. Только сказала, что она не одна и перезвонит мне позже. И все. Думаю, она не хотела моей помощи, правда. – Барбара увидела отразившуюся на лице Линли тревогу. И продолжила: – Я думаю, она хотела справиться с этим одна, сэр. Возможно… ну, возможно, она до сих пор не считает его убийцей.
Линли откашлялся.
– Нет. Она понимает.
Он притянул к себе через стол записи Барбары. В них были две подборки информации: результаты допроса Стинхерста и окончательные сведения от инспектора Макаскина из Стрэтклайда. Он надел очки и погрузился в чтение. За стенами его кабинета ночь утихомирила обычную разноголосицу шумов. Только редкие звонки телефона, раздавшийся вдруг чей-то голос, веселый взрыв смеха говорили им, что они не одни в департаменте. Городские шумы за окном приглушил снег.
Барбара сидела напротив него, держа в одной руке дневник Ханны Дэрроу, а в другой программку спектакля «Три сестры». Она прочла и то и другое, но ждала, что он скажет по поводу материалов, которые она подготовила для него, пока он был в Восточной Англии и пробирался сквозь снежные заносы в Лондон.
Она видела, что он все больше хмурится, а вид у него такой, словно последние несколько дней нанесли ему глубочайшие раны. Она отвела глаза и принялась разглядывать его кабинет, стараясь определить, что тут выдает двойственность его характера. Книги. Исключительно касающиеся юриспруденции, судебные тексты, комментарии к судебным установлениям и несколько исследований эффективности работы столичной полиции. То есть книжные полки являли взору довольно стандартный набор для человека, сосредоточенного только на своей работе. Но стены кабинета были более красноречивы, выдавали, что Линли не только олицетворение профессионализма, но натура куда более сложная. На них мало что висело: две литографии с ландшафтами Юго-Запада Америки, которые свидетельствовали о неизменной любви к гармонии и покою, и единственная фотография, обнажавшая то, что хранилось в самом сердце этого человека.
Это была фотография Сент-Джеймса, старый снимок, сделанный до аварии, обернувшейся увечьем. Барбара заметила, в сущности, безобидные подробности: Сент-Джеймс стоит, скрестив руки и опираясь на крикетную биту; он в белых фланелевых брюках, и на левом колене зияет большая неровная дыра; все бедро отсвечивает зеленью – явный след валяния на траве; он смеется – от души и с неподдельной радостью. Лето прошло, подумала Барбара. Лето умерло навсегда. Она очень хорошо знала, почему здесь висит эта фотография. Она отвела от нее глаза.
Линли подпер щеку, потирая время от времени пальцами лоб. Прошло несколько минут, прежде чем он поднял глаза, снял очки и встретился с ней взглядом.
– Здесь у нас ничего нет для ареста, – сказал он, указывая на информацию от Макаскина.
Барбара колебалась. Страсть, прозвучавшая в долгожданном его телефонном звонке, почти убедила ее в том, что она напрасно ополчилась на лорда Стинхерста, настолько, что даже сейчас она не решилась отметить очевидное. Но ей и не пришлось это делать, потому что он продолжил сам:
- Предыдущая
- 71/85
- Следующая
