Ради Елены - Джордж Элизабет - Страница 18

• Предыдущая
• 18/97
• Следующая

— Барби! — В голосе матери слышалась мольба.

— Все нормально, мам. Я с тобой.

Старички собрались в гостиной, где была включена видеокассета «Король и я». Дебора Керр мелодично пела группе хороших азиатских детей. На кушетке старички раскачивались в такт музыке.

— Вот и мы, мои дорогие, — объявила миссис Фло, обняв миссис Хейверс за плечи. — Вот наша новая гостья. И мы готовы познакомиться с ней, правда? Жаль, что миссис Тилберд нет с нами, чтобы порадоваться вместе.

Мать представили миссис Сэлкилд и миссис Пендлбери, которые плечом к плечу сидели на кушетке. Миссис Хейверс отшатнулась, бросив в сторону Барбары взгляд, полный панического страха. Барбара ободряюще улыбнулась ей. Чемодан оттягивал ей руку.

— Может, снимем ваше хорошенькое пальтишко и шарф, милая? — Пальцы миссис Фло коснулись верхней пуговицы пальто матери.

— Барби! — взвизгнула миссис Хейверс.

— Все в порядке, — произнесла миссис Фло. — Не о чем беспокоиться. Мы все так рады, что вы ненадолго приехали к нам погостить.

— Пахнет капустой!

Барбара поставила чемодан на пол и пришла на помощь миссис Фло. Мать вцепилась в верхнюю пуговицу пальто, словно это был бесценный бриллиант. В уголках ее рта показалась слюна.

— Мам, это отдых, о котором ты так мечтала, — сказала Барбара. — Пойдем наверх и посмотрим твою комнату. — Она взяла мать за руку.

— В первое время всем им немного трудно, — произнесла миссис Фло, вероятно заметив, что Барбара начала паниковать. — Сначала перемены их раздражают. Это совершенно нормально. Вам не следует беспокоиться.

Вместе они вывели мать из комнаты, в то время как азиатские дети продолжали хором мелодично петь «день… за днем». Лестница была слишком узкой, чтобы пройти втроем, поэтому миссис Фло пошла вперед, продолжая весело болтать. Но за ее словами Барбара ощущала спокойную решимость и изумлялась терпению этой женщины, посвятившей всю жизнь заботе о старых и немощных. Сама Барбара только мечтала побыстрее выбраться из этого дома и презирала себя за эту эмоциональную клаустрофобию.

Помогая матери подняться по лестнице, Барбара по-прежнему ощущала желание сбежать. Тело миссис Хейверс будто окаменело. Каждый шаг давался с трудом. И хотя Барбара уговаривала, ободряла и дружески поддерживала мать под руку, все это было похоже на последние мгновения жизни животного, которого ведут на бойню, когда оно впервые чувствует в воздухе запах крови.

— Капуста, — хныкала миссис Хейверс. Барбара пыталась не обращать внимания на ее слова. Она знала, что в доме не пахнет капустой. Она понимала, что мысли матери цеплялись за последние разумные слова, сказанные ею. Но когда голова матери упала Барбаре на плечо, та почувствовала сильнейший укол совести.

«Мама не понимает, — думала Барбара. — И никогда не поймет».

Вслух она произнесла:

— Миссис Фло, не думаю…

Поднявшись наверх, миссис Фло обернулась и подняла ладонь предупреждающим жестом:

— Дайте ей время, милая. Это всем нелегко. Она пересекла коридор и открыла дверь одной из комнат в задней части дома, где уже горел свет, словно в ожидании новой гостьи. В комнате стояла больничная кровать. В остальном эта спальня ничем не отличалась от других, виденных Барбарой, и по правде говоря, была более жизнерадостной, чем комната ее матери в Актоне.

— Посмотри, какие красивые обои, мама, — сказала Барбара. — На них ромашки. Ты ведь любишь ромашки? И ковер. Посмотри. На ковре тоже ромашки. У тебя будет своя раковина. И кресло-качалка у окна. Мам, я тебе говорила, что из этого окна виден парк? Ты будешь смотреть, как дети играют в мяч.

«Пожалуйста, дай мне какой-нибудь знак», думала Барбара.

Миссис Хейверс хныкала, вцепившись в руку дочери.

— Дайте мне ее чемодан, милая, — попросила миссис Фло. — Если мы быстро расставим вещи, она скорее привыкнет. Чем меньше потрясений, тем лучше для мамы. Вы ведь привезли фотографии и памятные вещи?

— Да, они сверху.

— Давайте сначала вытащим их. Думаю, фотографий на первый раз будет достаточно. Напоминание о доме.

В чемодане было всего две фотографии в створчатой рамке, одна брата Барбары, а другая ее отца. Когда миссис Фло открыла чемодан, вытащила рамку и поставила ее на комоде, Барбара внезапно поняла, что, спеша вычеркнуть мать из своей жизни, даже не подумала положить свою фотографию. От стыда ей стало жарко.

— Ну вот, разве не красиво? — сказала миссис Фло, отступила назад и, покачивая головой, стала разглядывать фотографии. — Какой хороший мальчик. Это…

— Мой брат. Он умер.

Миссис Фло сочувственно прищелкнула языком:

— Может, снимем с нее пальто?

«Ему было десять лет», — подумала Барбара. У его постели не было никого из семьи, даже медицинской сестры, чтобы держать его за руку и облегчить ему уход. Он умер в одиночестве.

Миссис Фло проговорила:

— Давайте снимем его, милая.

Барбара почувствовала, как ее мать съежилась.

— Барби… — в двух слогах ее имени слышалась обреченность.

Барбара часто задавалась вопросом, что чувствовал ее брат, умер ли он легко, так и не выходя из последней комы, или открыл глаза и увидел рядом с собой лишь аппараты, трубочки, капельницы и механизмы, работающие без устали, чтобы продлить ему жизнь.

— Вот так. Умница. Одна пуговица. Теперь другая. Вы устроитесь и выпьете чашечку чаю. Думаю, вы не откажетесь. Может быть, с кусочком торта?

— Капуста, — выдохнула миссис Хейверс. Слово было почти неслышным, словно слабый, искаженный вскрик издалека.

Барбара приняла решение.

— Ее альбомы, — сказала она. — Миссис Фло, я забыла альбомы моей матери.

Миссис Фло подняла глаза от шарфа, который ей удалось вытянуть из пальцев миссис Хейверс;

— Вы можете привезти их позже, милая. Сразу ей все не понадобится.

— Нет. Это важно. Альбомы должны быть с ней. Она собирала… ~ Барбара запнулась, зная, что поступает глупо, чувствуя, что ей нечего объяснить. — Она мечтала о путешествиях. Она собирала открытки в альбомы. Каждый день рассматривает их. Она будет чувствовать себя одинокой и…

Миссис Фло коснулась руки Барбары:

— Милая, послушайте меня. Ваши чувства вполне естественны. Но все к лучшему. Вы должны понять.

— Нет. Плохо уже то, что я забыла свою фотографию. Я не могу оставить мать здесь без ее альбомов. Простите. Я отняла у вас время. Я все испортила. Просто… — Барбара решила, что не будет плакать из-за того, что она нужна матери и что предстоит разговор с миссис Густафсон.

Она подошла к комоду, сложила фотографии, положила их в чемодан и взяла его в руку. Достав из кармана салфетку, вытерла щеки и нос матери:

— Ладно, мам. Поехали домой.

Церковный хор пел «Господи, помилуй», когда Линли пересек Чэпл-корт и подошел к часовне, которая вместе с аркадой составляла большую часть западной стороны Чэпл-корта. Хотя часовня была возведена явно для того, чтобы наслаждаться ее видом от Миддл-корта, в восемнадцатом столетии ее окружили кольцом университетских строений.

Свет горел в сооружении из светло-серого песчаника, которое, хотя и не было построено Реном[8], стало памятником его пристрастию к классическим формам. Фасад часовни возносился над центром аркады, состоявшей из четырех коринфских колонн, которые поддерживали изогнутый фронтон с часами и куполом в форме фонаря. С колонн свисали декоративные гирлянды. По обе стороны часов блестели слуховые окна. Все элементы часовни представляли собой воплощение классического идеала Рена — симметрии. Наиболее эффектно она выглядела ночью, когда туман с реки вился вокруг низкой стены и окутывал колонны. Но и при свете солнца зрелище было величественным.

Словно для подтверждения этой мысли, раздался звук трубы. В холодном ночном воздухе он звучал чисто и нежно. Когда Линли распахнул дверь часовни в юго-восточной части здания, без удивления заметив, что средний вход был не чем иным, как архитектурным элементом, непригодным для использования, хор ответил на трубный призыв очередным «Господи, помилуй». Линли вошел в часовню.

• Предыдущая
• 18/97
• Следующая