Гаситель (СИ) - "Mae Pol" - Страница 46

Линнан улыбнулась и погладила его по щеке, словно потрепала собаку.

— Все будет хорошо, — пообещала она, прежде чем по своей — несколько раздражающей, — привычке исчезнуть.

Айнар ожидал моря и берега.

Айнар ожидал кромки леса Цатхан — там он видел белку, помнил ее. Важная птица. То есть, белка.

Айнар ожидал той площади в Ороне, где Гарат Ашшала вскрывала горло мальчишке, а потом его родители вместе с остальной толпой окружали в раболепном порыве «сжечь, убить», и все по приказу говнюка с серебряными волосами и двух говнюков рангом пониже, зато без спецэффектов.

Айнар ожидал — совсем немного, но почему нет — кузницы в зале Гильдии ремесленников, что на Собачьем рынке; он создавал там сталь, в которую вложил душу. Метафорически.

В конце концов, этот «наставник» хотел именно эту метафорически-условную субстанцию. Метафизически.

Дверь открылась. Человек в черно-зеленой мантии вошел и одним взмахом руки стер стену. Айнар не успел даже попятиться или спросить: какого тьманника ты творишь?

Просто исчезла стена. И дверь. Белый куб без теней стал обычной камерой: старый камень с налетом розоватой плесени-ряски, заполонившей столицу. Кое-где следы то ли кусков железа — заостренных ложек, обломков тарелок. Пленники пытались выбраться или хотя бы оставить о себе память. Айнар прочитал имя Кор. т и Ф. ра. Часть букв истерлась от древности.

«Тогда куда делась стена?»

Он подошел ближе, опасливо оглядываясь на человека в черно-зеленом долгополом наряде, но тощий мужик лет сорока пяти вообще не вызывал ни ужаса, ни благоговения. Никакого тебе серебра или меняющих цвет волос-глаз.

— Ты можешь уходить, — сказал «наставник». Айнар остановился.

— Ага, — хмыкнул он и инстинктивно закрыл лицо.

— Это правда. Ты можешь уходить.

«Видение. Сейчас я соглашусь, а потом провалюсь в какую-нибудь геенну огненную, и там меня сожрут крабы с алмазными клешнями», — Айнар попробовал укусить сгиб указательного пальца, ощутил губами загрубелую кожу, чуть тоньше, натянутую — на костяшках. Больно. Он не проснулся, видение не исчезло, человек стоял на своем месте. Стена пропала. В коридоре висела пара «свечей» из почти выработанных Искр — узкий проход, похоже, змеился и ветвился вправо, влево, вверх и вниз. Про «застенки» Пылающего Шпиля не зря говорили — не одна тут камера. И не десять.

— В чем подвох?

— Никакого подвоха. Ты можешь уйти.

Айнар сделал шаг, второй, третий. Сбитый с толку, он остановился за невидимым порогом — «я прошел сквозь стену, или он правда растворил ее?». Хотелось обернуться. Нельзя оглядываться.

Айнар продолжил идти, ощущая на себе взгляд человека в черно-зеленом. Взгляд был липким, как смола, тяжелым, словно свинец. От него хотелось почесать спину и — ну да, обернуться.

Никто его не задерживал. Айнар остановился, слыша где-то в глубине цитадели Светочей мириады звуков; и ему пришло в голову, будто идет по нутру гигантского чудовища, вот здесь работает и переваривает пищу желудок, в котором поместится целый город, а там — бьется сердце размером в десяток кораблей, связанных друг с другом. Кровь бежит по венам. Кузнечные меха легких раздуваются, поглощая с каждым вздохом целое небо.

Чудовище проглотило его, а теперь выплевывает.

«Вранье».

Линнан предупредила, что… а с чего вообще Айнар поверил Линнан? Она — Светоч. Ей поручили подчинить «Гасителя», но у нее ничего не получилось. Может, этот тип, наставник, решил что-нибудь вроде — «да ну его к тьманнику под зад, пусть валит, куда заблагорассудится».

Отличная же версия, правда?

— Направо, потом налево и вверх по короткой лестнице, — раздался снова голос «наставника», мягкий и приятный.

Айнар все-таки обернулся. Тот стоял на своем месте.

— И вы правда меня отпускаете?

Сложные одежды зашуршали: человек пожимал плечами. Даже несмотря на накладки и переусложненный фасон, было заметно: плечи узкие, а сам тощ, как самый заморенный раб.

— Да.

Тощий тип улыбнулся.

— Тебя — да.

Это «тебя» было предупреждением. Восклицательным знаком.

— А кого — нет?

— Обрати внимание, ты сам этот вопрос задал. Видишь ли, я не хочу принуждать тебя к каким-либо сделкам, соглашениям, вынуждать делать то, что тебе совершенно точно не понравится. И лгать не имею намерений. Даже если у меня есть кое-какие предложения, возможно, тебе они не…

— Да говорите уже!

Айнар закричал и ударил кулаком по каменной стене. Костяшки вспыхнули болью. Линнан говорила о боли.

«Вот, начинается», — где-то очень, очень глубоко внутри Айнар испытал нечто вроде облегчения. С играми Светочей успел познакомиться. Сейчас тот начнет юлить, как леса, кусаться, словно змея и окуривать его дымом корня таума, словно в подпольной курильнице.

— До выхода будет дверь. Ты ее не откроешь, но можешь отодвинуть решетку. Ты все поймешь.

Расстояние до черно-зеленого было немалым, да и царил в коридоре полумрак, и все же Айнар разглядел: ухмыляется.

Прекрасно знает, что сделает его жертва.

«Не открывай. Это же ловушка. Просто не открывай, уйди, спрячься, сбеги. К тьманнику ремесленников. Попроси совета у Гарат. Или просто…»

Айнар дернул толстую дверь. Закрыто.

«Не делай этого, придурок».

Он остановился, потянувшись к решетке. Маленький рычаг удобно лег под пальцы.

«Они отпускают тебя, не все ли равно, что там».

— Если я уйду…

— Вернуться не сможешь. Твой выбор.

— Это не выбор, это долбанная ваша игра.

— Нет, все честно. На самом деле, ты знаешь, что увидишь.

Позже Айнар думал: знал. Ну правда — знал. И все-таки закричал, когда дернул рычаг, и за решетками разглядел знакомое белое сияние, а в нем — скованных цепью Иванку и Зоэ Кейпер. Обе беззвучно кричали, застыли в мгновении крика — лица исказились почти неузнаваемо. Айнару пришлось смотреть на волосы, бесцветные и рыжеватые. Казалось, что они сидели в одной позе несколько лет. Или месяцев. Точно — недель.

На белизну пола из-под кандалов на руках и ногах стекала густая, похожая на красное масло, кровь.

Иванка дернулась от дуновения свежего ветра. Ей не хотелось просыпаться, не хотелось приходить в себя; она не вспомнила бы, сколько дней или недель провела вот так — в одной связке с Зоэ, пока железные браслеты грызли и грызли их соединенные запястья и голени. Ей снилась Курица: голодная псина привела целую стаю, всех блохастых шавок Собачьего Рынка, и лишайные дворняги, превратившись в чудовищных монстров, грызли и глодали их. Лоскут за лоскутом обдирали кожу. Проглатывали куски мяса, но мяса им не хватало — тонкие руки, худые, костлявые. Тогда твари принимались перемалывать кости, отвратительный хруст раздавался в тишине, в белой темноте.

Иванка просыпалась.

Никаких собак: только клыкастые оковы.

Зоэ дышала над ухом: обычно ровно, порой чуть прерывисто. Светочи с ними что-то сделали — заморозили все внутренности, не хотелось ни есть, ни пить, ни избавляться от телесных отходов. Иванка догадывалась: вовсе не из человеколюбия они это сделали, просто кровь вытекала медленно, боль растягивалась бесконечно, а не примени магию — обе девушки давно бы отправились в мир иной, где, говорят, вечный свет и благословенное сияние.

Если оно похоже на камеру Пылающего Шпиля, то Иванка точно не хотела умирать: слишком страшно.

Боль возвращалась и повторялась: почти всегда на грани терпимости, не настолько, чтобы орать в голос. Хруст костей, рвущиеся мясные волокна. Кровь вытекает медленно, крохотная капля за еще более густой. Если зажмуриться, то невидимые псы вонзают клыки в живот, бедра, срывают зубами полоски, а потом зубы превращаются в раскаленные палки — из гибкой орешниковой древесины, она вымочена в соленой воде. Розги получаются тонкие и такие податливые, что из них можно сделать пояс. Бьют такими с оттяжкой, длинными ударами — палач задерживает дыхание, когда орешник вонзается в кожу, отнимает розгу не сразу. За деревом следует полоска сначала кожи, потом кровавой плоти, потом брызги свежего мяса и крови.