Закон Мерфи в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 26

— Для меня честь работать с вами, Герман Викторович, — сказал он. — И деретесь вы дай Бог каждому!

— Молодцом! — хлопнул его по плечу я. — Ты тоже — молодцом. И Постолаки. Нормально всё сделали, задачу выполнили, все живы. Мы все — молодцом.

— Ага! — засиял улыбкой он.

У меня тоже настроение поднялось — я почувствовал себя в роли Уилла Смита, который в роли Хэнкока. "Молодцом!" — ну надо же, какие слова порой в голову приходят! Портье на входе странно глянул на меня, но я на это внимания не обратил, насвистывая что-то несерьезное и в десятый раз нажимая на кнопку лифта.

Снимать отсыревшую куртку и развязывать ботинки я начал уже в кабине, так что по коридору своего этажа шлепал совершенно расхристанный, с верхней одеждой в одной руке, и рюкзаком — в другой. И каково же было удивление, когда я обнаружил, что дверь моего номера слегка приоткрыта!

Будучи всерьез на нервах, я тут же опустил на пол вещи, и, по примеру Степанова, намотав на кулак шарф, медленно открыл дверь и шагнул внутрь. Храбрость это глупость?! Плевать! Ярость уже плескалась в крови, заставляя кулаки сжиматься, а легкие — гонять бешеные объемы кислорода, готовясь к схватке...

— ...И-и-и-! Гера-а-а-а! — Тася буквально запыгнула мне на руки, обвив ногами мою талию и запустив пальцы в мои волосы.

Я на минуту задохнулся от ее запаха, поцелуев, ощущения горячего, ладного тела... Черт меня побери, мы не виделись всего-то дня четыре, а соскучился я до ужаса! Это просто сумасшествие какое-то. Или наоборот — любить одну женщину есть признак наибольшей адекватности?

— Чего смеешься? — она на секунду оторвалась от меня и склонила голову, глядя своими зелеными глазищами.

— Рад тебя видеть, — я дунул ей в лицо и снова притянул к себе.

И едва не забыл снаружи, в коридоре, рюкзак и куртку. Да и черт бы с ними, но — запись беседы с Постолаки! В общем, пришлось оторваться от Таисии, забрать свои вещи, закрыть дверь на замок ну и потом уже...

* * *

Поезд Москва-Минск у Таси был не так чтобы рано, потому мы даже успели поспать часа четыре, освежиться в душе, позавтракать в гостиничном ресторане и добраться до Белорусского вокзала. Портье в фойе "Минска" провожал нас всё теми же странными взглядами, но мне, если честно, было наплевать. Пустил же он как-то Таисию в мой номер? Вот пусть и дальше пучит свои бычьи бельмища и завидует молча.

Прощались на перроне долго, проводник проявлял понимание и не поторапливал.

— Ну всё, не задерживайся тут, в этой своей Москве! Так и знай Гера — я там одна и очень, очень жду! — послала мне воздушный поцелуй уже из тамбура моя ненаглядная.

— Пара дней — и приеду! — пообещал я, всей душой надеясь что никакие столичные перипетии не помешают мне выбраться домой, в Беларусь.

А Минск там, или Дубровица — это уже дело десятое. Как там пели опальные рокеры? "Каб любіць Беларусь, нашу мілую маму, трэба у розных краях пабываць..." Я чувствовал, что наелся и южной экзотики, и столичной суеты по самое горло и соскучился по родным болотам, бульбе, гэканью и злорадному пофигизму земляков.

Но — расслабляться было рано: Москва не отпускала. Предстоял семинар с будущими журналистами — студентами МГУ, и оформленное журналистское расследование в "Комсомолку"... И я понятия не имел, как провернуть всё это! В голове было совершенно пусто, я никак не мог сложить в стройную конструкцию обрывки мыслей и идей, чтобы врубиться: что говорить и как писать. Больше всего на свете мне хотелось сорваться на автобусе, самолете, следующем поезде — прочь отсюда. Можно вывезти человека из провинции, но провинцию из человека — никогда?

Это точно — про меня. Я спустился в подземку, с тревогой посматривая на часы — до семинара оставалось минут сорок. Однако, пользуясь Московским имени Ленина метрополитеном, я рассчитывал добраться до "Александровского сада" в срок. То есть — до "Калинина", конечно... Вот ведь зараза: белозоровская память, порой так чудесно выручающая меня в трудных ситуациях, вовсе не спешила переводить местные советские названия в привычную мне систему координат! А он ведь жил тут, в Москве, несколько месяцев!

Хотя, зная того, настоящего Белозора, я вполне мог предположить что всамделишный Гера жил не в Москве, а в архивах и спецхранах, выбираясь из-под груд пожелтевшей бумаги только для того, чтобы не умереть от голода и справить естественную надобность. Дай ему волю, он и спал бы там, сдвинув стулья! Но наверняка архивные работники вытягивали его из фондов за руки и за ноги, едва только у них кончался рабочий день...

В общем — по советской Москве из Германа гид был никудышный. Хотя, по Москве 21 века из меня гид был бы еще более отвратительный — я в столице Российской Федерации образца двадцать первого века проводил время в основном или в офисе, или — в крохотной квартире-студии в Кузьминках, или — в кузьминском парке, совершая многокилометровые забеги и надеясь прогнать из организма тоску и тревожность. Ну и в тренажерке, тоже — благо она в одном здании с офисом располагалась...

Вспоминая о прошлом и будущем, я добрался к зданию факультета журналистики МГУ вовремя, умудрившись не вляпаться ни в какое приключение. Наверное, их лимит был исчерпан — по крайней мере, я на это надеялся.

Церемонно раскланявшись с памятником Ломоносова я в нерешительности остановился перед "вторым домом Пашкова", он же — Аудиторный корпус, он же — главная кузница кадров для советской прессы. Хотелось полюбоваться и порассуждать на тему настоящего, исконного классицизма и побрюзжать по поводу сталинского ампира, но время поджимало, и потому я устремился вперед — на штурм факультета журналистики.

* * *

Ваксберг ждал меня в холле:

— Ну что же вы, пойдемте, пойдемте! Я уж было подумал... Ай, не важно. Хорошо, что вы здесь.

— Опоздал? — запереживал я.

— Нет, нет... Но вы ведь не король, верно? Точность — это для монархов. Потому могли бы и...

— Невесту провожал, на вокзал, — развел руками я.

— Ах, невесту! Ну, молодцом!

Опять это! Вот откуда оно берется? Почему так бывает что разные люди в один короткий промежуток времени вдруг начинают говорить одними и теми же фразами — не договариваясь... Инфополе шалит?

Мы вошли в аудиторию, и Ваксберг, который явно тут был уже за своего, за руку поздоровался с пожилым, бодрым преподавателем:

— Владислав Антонович, добрый день...

— А-а-а-а, Аркадий Иосифович, ну, наконец-то. А это — виновник того, что мои студенты посходили с ума и все носят штаны с карманами? Им больше не нужен Лев Толстой и его поэтика, им нужен Герман Белозор и новая полевая журналистика! — говорил он громко, экспрессивно, его мимика была живой и энергичной.

Студенты мигом отреагировали на его слова — подобно сурикатам они делали стойку, вытягивали шеи и замирали. Народу было много — будущие журналисты занимали всю довольно обширную аудиторию с невысокими ступенями-уступами, на которых рядами располагались парты и стулья. Юноши и девушки, которые до этого разговаривали и смеялись, не стесняясь преподавателя, теперь вдруг замолчали и пялились на меня, как будто увидели заморское диво. Примерно так же, как в редакции "Комсомольской правды". Только там всё-таки работали тяжеловесы, а тут...

А тут добрых две трети парней и девчат носила штаны с карманами и что-то, напоминающее замшевые кроссинговые боты.

— Привет! — я помахал им рукой. — Долго я до вас ехал. Меня зовут Гера Белозор. Чего вы на меня так смотрите, братья и сёстры, как будто привидение увидели? На мне цветы не растут, и узоров нет!

— Хы-ы-ы-ы.... — раздался облегченный выдох у аудитории.

— Ну, я вижу, вы справитесь, — сказал Ваксберг. — Пойду куда-нибудь на задний ряд, вспомню молодость.

— Ну и я с вами, Аркадий Иосифович, — закивал преподаватель.