Курсант: Назад в СССР 7 (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 19

— Как ты понял, что он мертв, так сразу? — спросил я.

— Так лужа крови под ногами хлюпает, а из груди его нож торчит. Прямо из самого сердца. И ежу понятно, откинул, значит, штиблеты. А сам он смотрит на меня стеклянными глазами, и кажется, что ухмыляется, что мол, в дураках меня оставил, не дал портрет поправить, а сдох раньше.

Подозреваемый лихо хмыкнул, увлекшись рассказом.

— Но у меня обиду как рукой сняло. Он был свинья, а как сдох — человеком стал. Вытащил я нож из груди, отшвырнул в сторону, не по-людски это, с клинком в сердце лежать. Выскочил из квартиры и бегом до Клавки. Та дверь открыла и шипит, что, дескать, денег больше не даст. Дура! — кричу я, вызывай милицию. Слободчук мертвый весь. Ну она и вызвала. Подумала почему-то, что я его сгубил. Руки у меня в крови, морда шальная. Позвонила она ноль-два, и слышу, как орет в трубку, что, мол, сосед ее, пьянь подзаборная, уважаемого человека пришиб. Вот м*нда, а я еще к ней за солью хаживал, когда ее мужик месяцами в Сибири нефть качал. Приехала милиция, рассказал я им все — что мертв был уже мой уважаемый сосед, весь как есть, а они мне, мол, пройдемте, товарищ, до «новой хаты» с решеткой и нарами. Дескать, скандалы ваши с убиенным весь подъезд слышал, руки у вас в крови. А я что, спорить буду? А потом еще оказалось, что отпечатки мои на ноже… Мать ты честная. Вот влип, так влип. Лучше бы сразу ему в морду дал и не возвращался больше…

Лаптев сгорбился и стал похож на серый шершавый валун. Я пододвинул к нему раскрытый блокнот и протянул карандаш:

— Нарисуй-ка мне, Григорий, как труп лежал. Вот представь, что листок — это прихожая квартиры. Черти.

Тот озадаченно хлопал на меня грустными глазищами:

— Гражданин начальник, я ж не художник, консерваторий не кончал.

— Консерватории для музыкантов, — поправил я. — Но не важно. Схематично накидай. Палка-палка, огуречик, так сказать. Это всякий может.

— Зачем?

Подозреваемый все ещё испуганно поглядывал на листок, будто я перед ним пистолет выложил — или гранату без чеки.

— Рисуй, говорю…

Электрик взял в лапищу карандаш (тот почти целиком утонул в широкой мозолистой ладони) и с сопением начал выводить каракули, больше похожие на наскальные художества пещерных людей. Не хватало только шерстяной комок с хоботом нарисовать, то бишь, мамонта.

— Вот, — смущенно пододвинул здоровяк блокнот обратно. — Как сумел. Как вы разрешили, так-скыть. Не Гоголь, конечно, но черные квадраты рисовать тоже умею.

Лаптев даже приосанился, поняв, что может в чем-то сгодиться.

— А это что за опухоль у него между ног? — тыкнул я на пещерного человечка.

— Да это голова! — Лаптев принялся защищать свое творение. — И не ноги это вовсе, а руки. А ноги вот, с другой стороны приделаны. Что вы, товарищ начальник, не видите, честно-слово.

— Ясно, — кивнул я. — А теперь подпиши свой рисунок.

— Как понять?

— Как это делают художники с картинами. Автограф свой оставь.

— Насмехаетесь, значит? Это ж не картина маслом, а огуречик с палочками.

— Все равно подпиши, — настоял я, и тот вывел свою фамилию в углу. — Вот так, молодец.

Я захлопнул блокнот и посмотрел на Лаптева:

— А теперь возьми карандаш и воткни его в стену. Вон в ту трещинку. Что на уровне груди виднеется.

— Зачем? — еще больше удивился здоровяк. — Чудные фокусы вы со мной, гражданин начальник, проделываете. Будто в шапито хотите сдать. На опыты.

— Делай, что говорю, Гриша. Так надо…

Но тот упорствовал:

— Так сломается карандаш же, а мне потом еще порчу казенного имущества припишете?

— Да не межуйся, товарищ Лаптев. Бей сильнее. А карандаш копеечный, сам знаешь. Пускай ломается. Но ты, главное, его в эту щелку загони. Сможешь?

— Да легко, — Гриша покряхтел и встал, стул облегченно скрипнул. — Вы не смотрите, что у меня руки, как грабли, я им такие скрутки на проводочках делаю.

Подозреваемый подошел к стене, размахнулся и вогнал карандаш на четверть в треснутую болотного цвета штукатурку. Хрусь! — карандаш не выдержал и сломался.

— Я же говорил, — развел руками Лаптев. — Что за игры у вас, гражданин начальник? Уж лучше б в картишки с вами перекинулись или рыбу забили, чем фанты непонятные исполнять. Да на сухую.

— Странное дело, Григорий, — проговорил я. — Рисуешь и пишешь ты правой рукой, а сигарету держишь — левой. Да и в стену ты карандаш воткнул левой. Так ты левша или правша?

— Переученный я, — насупился Лаптев. — Левшой родился, а в школе указкой Шапокляк по руке хвостала, когда я пытался левой писать. Чернила размазывал.

— Какая Шапокляк?

— Да классуха наша, стерва та еще. Вылитая Шапокляк. У нее даже собачка была на крысу похожа.

— Ясно… Ты, получается, у нас амбидекстр.

— Вот спасибо, что непонятно кем обозвали. Лучше бы крокодилом или свиньей окрестили, этих хоть я знаю, а такую зверушку — нет.

— Это человек с развитыми обеими руками, — пояснил я. — Переученные к ним тоже относятся. Спасибо, Григорий, на сегодня все.

Я повернулся к двери и крикнул:

— Дежурный.

Дверь лязгнула, и на пороге появился молодой сержантик. Рядом с Гришей он смотрелся клопом, так что я с трудом сдержался, чтоб не прыснуть.

— Уведи, — кивнул я на задержанного.

Человек-гора и лилипут скрылись за дверью.

— Это ты для чего такие эксперименты проводил? — спросил Вахрамеев, выковыривая кончик карандаша из штукатурки.

— Не похож Гриша на убийцу, — задумчиво проговорил я. — Если бы он бил ножом в сердце стоящего перед ним человека, то использовал бы левую руку. Сам видел, трещинка аккурат на таком уровне расположена. Нужно назначить дополнительную медицинскую экспертизу. На разрешение эксперта поставить вопрос: какой рукой, пусть предположительно, был нанесен удар ножом, правой или левой?

— А судмед может это определить?

— Не на все сто, но вероятное суждение выдаст. Сопоставит положение тела, угол раневого канала. Смоделирует примерную траекторию нанесения колющего удара.

— Ого, Андрей, — Вахрамеев удивленно на меня уставился. — Это в школе милиции тебя научили? Вроде молодой ты, а разговоры ведешь, будто всю жизнь в органах.

— Конечно, в школе милиции, — соврал я. — Где же еще?

— Эх… — вздохнул Вахрамеев. — Жалко, что я не закончил ее. Я ведь обычный зоотехник по образованию.

— Жаль. Звони в прокуратуру, пусть назначат дополнительную экспертизу. Договорись с Палычем. Лады?

— Так труп-то уже зарыли давно, — пожал плечами опер.

— Он и не нужен, все же зафиксировано в первичном заключении, там только сопоставить и анализ сделать по ранее полученным исходным данным. Покумекать над бумажками, и дело в шляпе.

— Ясно… У вас в Москве все такие умные?

— В Москве — не знаю, а я с Новоульяновска.

— Андрей Григорьевич, — Караваев даже теперь встал навстречу мне, улыбаясь так старательно, что глаза превратились в щелочки. — Проходите, может, по коньячку?

Он двумя пальцами показал в воздухе уровень жидкости в воображаемой стопке.

Я глянул на настенные часы с маятником в массивном лакированном коробе, больше похожем на элитный гроб:

— Времени нет. Я ненадолго. У вас по делу убийства адвоката задержан некий гражданин Лаптев. Так вот, я считаю, что он ни при чем. Не давите на него, этапируйте пока в СИЗО в область, с прокуратурой я договорюсь.

— Ну как же? — развел руками подполковник. — Есть свидетели, и пальчики на ноже его же.

— Свидетели слышали просто крики и скандал, а пальцы он оставил, когда нож вытащил из груди убитого. И еще. У адвоката на животе поперечный разрез. Такой же имеется у сегодняшнего трупа и у остальных трех убитых в этом году женщин.

— Что вы хотите сказать?

— Что в городе орудует серийный убийца. Как вы понимаете, Лаптев этих женщин убить никак не мог.