Совесть негодяев - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 57

• Предыдущая
• 57/79
• Следующая

– Что завтра?

– Завтра нужно убрать Хотивари.

– Это невозможно, – подумав, ответил Самсонов, – конечно, он мерзавец и сукин сын. Но нельзя нам всем так выставляться. Все поймут, с кем ты работаешь. Это трудно будет скрыть.

– Завтра, – упрямо повторил Хаджи.

– Да пойми ты, – разозлился Самсонов, – это нужно подготовить, сделать как-нибудь иначе. Нельзя человека убивать в здании прокуратуры. Возьмите его на улице.

– Завтра, – в третий раз упрямо повторил Асланбеков.

– Ну и упрямый ты. Как хочешь. Завтра так завтра. Весь мир будет знать, как мы с тобой работаем вместе. Ты этого хочешь? Хорошо, хорошо, не нужно опять повторять. Сегодня его вызовут в прокуратуру на завтра. Постараюсь тебе это организовать.

Асланбеков встал. И, не попрощавшись, вышел. Хлопнула дверь.

– Сукин сын, – гневно сказал Самсонов и подвинул к себе стоявший на столе телефон. Набрал нужный номер. Включил небольшой аппарат, подсоединенный к телефону, и начал говорить:

– Добрый день. Это говорит Самсонов. Все в порядке. Он согласился.

– Ничего не просил взамен? – спросил его собеседник.

– Просил опять помочь. С его грузинским другом. Тем самым, который «жар-птицу» выпустил.

– Ты обещал?

– Сказал, что посмотрим.

На телефоне был цифровой скремблер, обеспечивающий почти идеальную защиту от подслушивания, но Самсонов не доверял никакой технике, предпочитая говорить коротко.

– Напрасно. Грузинский друг порядком всем надоел. Давно менять нужно. Он становится иногда просто неуправляемым. Наш друг прав. Давай поможем ему и в этот раз. В конце концов, это и в наших интересах.

– Я так и подумал.

– А насчет английского друга говорил? Он такое учинил в Ташкенте, что лучше не вспоминать.

– Говорил. Даже фотографию дал, чтобы он знакомился.

– Это правильно. Что нужно сделать?

– Чтобы нашего грузинского друга завтра вызвали бы в центральный аппарат Закона.

Так они называли на своем профессиональном сленге здание прокуратуры России.

– Когда?

– Утром. В одиннадцать-двенадцать.

– Я устрою. Он будет тебе звонить?

– В десять часов.

– Позвони ему вечером и скажи, что мы согласны. Завтра нужно наконец избавиться от грузинского друга. Нужно с ним расстаться. Мы слишком все к нему привыкли.

– Понимаю.

– Ты скремблер включил перед тем, как начал разговаривать?

– Сам проверил.

– Это хорошо. Никому не доверяй. Ко мне только что звонил какой-то следователь. Они на нашу квартиру вышли. У Киевского вокзала. Я ему сказал, правда, чтобы не валял дурака, но на всякий случай послал туда людей. Так что будь осторожен.

– Не волнуйтесь, товарищ генерал. Я этого чеченца в кулаке держу. Он у меня не вырвется.

Самсонов положил трубку и усмехнулся. Задние зубы у него были металлические.

Ни он, ни заместитель директора ФСБ, с которым он только что разговаривал, даже не могли себе представить, что, кроме телефонного аппарата, можно просто установить подслушивающее устройство. Оно и было установлено. И работало под столом у Самсонова.

Сидевшие в машине двое пожилых людей слышали каждое слово, сказанное в этой квартире. Они не могли слышать, как отвечал собеседник Самсонова, но все остальное слышали. И все поняли правильно.

– Мы можем опоздать, – сказал один из них.

– Они хотят убрать Дронго, – сказал другой.

Они сидели в самолете. Зоя, надев черные очки, кажется, дремала. Он с интересом читал английские газеты, иногда посматривая на девушку. Прямые волосы были аккуратно зачесаны назад и собраны на затылке. Красивый профиль, идеально прямой нос, тонкая линия красивых губ, подбородок – она могла с успехом выступать в рекламных роликах, думал он.

Когда принесли обед, она сняла очки, и он наконец рассмотрел ее глаза. Они были с каким-то синеватым отливом, иногда казались зелеными, иногда голубыми. От спиртного он отказался, попросив томатный сок с лимоном. Она, с интересом взглянув на него, заказала ликер «Бейлис» со льдом. Он почти ничего не стал есть и сразу вернул свой поднос стюардессе. Она, наоборот, с аппетитом пообедала, но не стала есть десерт. В конце он попросил чай, она – крепкий кофе без молока.

За все время в пути не было произнесено ни слова.

В Риге они делали промежуточную посадку, и на этот раз им разрешили выйти в аэропорту. Он вошел в здание аэропорта со смешанным чувством разочарования и ностальгии. Здесь все было не так, как раньше. Словно по взмаху волшебной палочки довольно заштатный аэропорт провинции превратился в крупный международный центр со своими магазинами, барами, обменными пунктами. Все было гораздо красивее, солиднее, привлекательнее. Но это была уже другая Рига. Это была не его Рига. И он отчетливо понимал это. По транзитному залу он ходил с хмурым видом, словно опасаясь услышать неприятное известие от кого-то из спешивших повсюду пассажиров. Зоя сидела на длинной скамье и смотрела куда-то в сторону сквозь свои темные очки, лишь иногда замечая Дронго.

Да, это была не его Рига. И от осознания этого факта никуда нельзя было деться. Он не знал этого чужого аэропорта, этих магазинов и баров. На мгновение он представил, как изменился сам город. Наверное, он не сможет его узнать. Он подошел к телефонному автомату, словно намереваясь кому-то позвонить. Постоял. И отошел. Звонить было некому. Да и нельзя. Телефона старой подруги своей матери он, конечно, не имел. Не звонить же в справочную, спрашивая, где находится бывший сотрудник бывшего Центрального Комитета Коммунистической партии Латвии. Это смешно и глупо. Может быть, спасительная смерть пощадила ее, и она не увидела тех перемен, что произошли на ее родине и которые она не смогла бы ни понять, ни принять.

Какие странные судьбы, думал Дронго, меря шагами зал. Родившиеся в другой Латвии, они всю свою жизнь боролись за установление Советской власти в своей республике, искренне считая, что это благо для собственного народа. Освобождали свою родину от фашистов, очищали ее от «лесных братьев», радовались ее успехам. И верили, верили в то, что они делают. Позднее найдутся лицемеры и прохвосты, которые попытаются оправдать собственное предательство ложными идеалами и общим безверием людей в ту систему, при которой эти прохвосты жили и процветали. И это будет неправдой. Ибо тысячи и тысячи людей искренне и честно проживали свою судьбу, стараясь делать это достойно и честно.

Для этих тысяч людей страшным разочарованием стал развал единого государства, крушение идеалов молодости, крах собственной судьбы. Внезапно они снова оказались в том самом государстве, из которого, казалось, уже однажды вырвались и о котором многие новые поколения знали лишь по книгам. И вся их жизнь, честно и достойно прожитая, оказалась никому не нужной судьбой, выброшенной на свалку истории. Идеалы, за которые они боролись и воевали, голодали и страдали, ненавидели и любили, оказались пустыми, ненужными и зачастую просто надуманными. Жизнь заканчивалась, так и не успев начаться. Словно не было перерыва в полвека, в котором они прожили. Неведомый рок перенес их из детства в старость, лишив молодости и судьбы, не оставляя им никаких шансов на вторую попытку. И только испытавший подобную боль мог понять, как это страшно и безнадежно.

Объявили посадку, и он заторопился к выходу, успев увидеть, как не спеша поднимается молодая женщина. В салон самолета он пропустил ее первой. Она села рядом с ним в своем светло-бежевом костюме с удлиненной, чуть ниже колен, юбкой и искоса посмотрела на него.

Стюардесса предложила им апельсиновый сок. Он отказался. Она взяла свой стакан.

– Вы чем-то расстроены? – спросила Зоя.

– Нет. С чего вы взяли? – удивился Дронго.

– Я видела ваше лицо в аэропорту, – сказала женщина. Багиров приучил ее высказывать свои наблюдения открыто и прямо.

– Да, наверное, – согласился он, – просто думал об одной своей знакомой.

Женщина удивленно взглянула на него и ничего больше не спросила. Когда принесли очередную порцию напитков, он традиционно попросил томатный сок с лимоном, а она, отказавшись от ликера, взяла бокал шампанского. Подали ужин, и стюардесса положила подносы им на столики. Свой бокал Зоя поставила на столик, рядом с подносом. В столиках имелась одна неприятная особенность. В самом центре был довольно большой выступ, который, будучи прикрытым салфеткой, создавал обманчивое впечатление твердой поверхности. Видимо, забывшись, молодая женщина захотела положить туда свою вилку, и та едва не упала на пол. Опасаясь, что она упадет, женщина резко схватила вилку, задев при этом свой бокал с шампанским, который благополучно опрокинулся на темно-синие брюки Дронго.

• Предыдущая
• 57/79
• Следующая